образом перестала этого стыдиться. Теперь она была в безопасности, на другой стороне, она была гражданином страны, в форме, теперь она не принимала милостыню, но сама отдавала, чувствуя внутри себя огромную силу. Через некоторое время она вступила в МАПАЙ, Рабочую партию Бен-Гуриона, которая обклеила плакатами весь лагерь и устроила там вербовочный пункт. Членство в партии означало принадлежность к коллективу.
* * *
Морис заметил перемены в ней, но не сказал ни слова. Хотя чаще, чем раньше, заговаривал о заразных болезнях. Чем энергичней Ясмина вливалась в новую активную жизнь, тем больше он втайне боялся остаться за границами этой ее жизни. Она участвовала в национальном пробуждении, а он жаждал стабильности; он уже сменил кожу и теперь хотел лишь одного – провести остаток жизни в новой коже. Именно это он имел в виду, говоря, что предпочитает «делать малые дела». Ему нравилось носить простой серый костюм со шляпой, относиться ко всем с вежливым дружелюбием, помогать, где может, не вникать ни в какие слухи и не вмешиваться ни в какие политические распри. Новые иммигранты были для него не родственниками, не чужаками, а просто путниками, чья дорога случайно пересеклась с его.
* * *
Жоэль не обращала внимания на красноречивое молчание, воцарившееся между ее родителями. Она проводила лето под солнцем улицы Яффо, заключала торжественные и тайные дружеские союзы, играла с кроликом, которого соседи держали во дворе, пока однажды он не исчез, как и курица на балконе у русских. Осенью, незадолго до ее шестого дня рождения, мама сказала ей, что партия решила, что каждый ребенок, которому исполнилось пять лет, должен, нет, обязан пойти в школу. А папá починил ранец из коричневой кожи, который все это время стоял в шкафу, словно ожидая, пока Жоэль подрастет, чтобы носить его. Он был слишком велик, но папá укоротил лямки, а потом повесил ранец Жоэль на спину и поднял его вместе с Жоэль, так что она со смехом задрыгала ногами в воздухе, а он пронес ее по всей квартире. Жоэль раскинула руки и смеялась, глядя на мир сверху вниз, как взрослые.
* * *
Днем в пятницу, перед первым школьным днем Жоэль, по улице Яффо разносился запах помидоров, рыбы и хлеба. Люди делали последние покупки, а Жоэль играла с подружками перед парикмахерской, когда внезапно примчался военный джип. Сначала Жоэль не увидела, кто это затормозил перед ее домом и выпрыгнул из джипа. Но когда этот мужчина с улыбкой отдал детям салют, она узнала своего дядю Виктора.
– Шалом, Яэль! Невероятно, как же ты выросла!
Высокий солдат наклонился к ней и поцеловал в щеку. Остальные дети потрясенно молчали. Сбежались и другие ребята, и один из мальчиков спросил, можно ли ему сесть в джип.
– Как тебя зовут? – спросил Виктор.
– Дов!
– Я Ави. Иди сюда!
Через несколько секунд все дети забрались в джип, отдавали всем честь и пальцами расстреливали воображаемых арабов. Жоэль, которой было позволено сидеть на коленях у Виктора, покраснела от гордости. Отныне даже большие мальчики, которые дразнили ее, будут относиться к ней с уважением. У нее была протекция.
– Жоэль! – раздался с балкона пронзительный голос. – Поднимайся! Сейчас же!
Жоэль посмотрела вверх. Темные локоны Ясмины на фоне светящегося вечернего неба. Виктор небрежно помахал ей рукой.
– Жоэль!!!
Виктор поднял Жоэль и поставил ее рядом с джипом. Это был момент разочарования, но пришлось слушаться маму.
– Ты зайдешь к нам, дядя Виктор?
* * *
Когда Морис вскоре после захода солнца вернулся домой, за кухонным столом сидели трое: Ясмина, Жоэль и Виктор. Горели шаббатние свечи. Ясмина приготовила ужин по своему любимому рецепту из Пиккола Сицилии – рыбу с лимоном. Стоило Морису всего на несколько минут задержаться, а Виктор тут как тут, читает кидуш над хлебом и вином. Ясмина, сидевшая с багровым лицом, прожгла Мориса взглядом. А Жоэль радостно улыбалась, но Морис не смог улыбнуться в ответ. До сих пор в шаббат Морис всегда разламывал хлеб и обмакивал его в соль, но не произносил благословения. Ему казалось это неуместным. Его шокировало, что именно Виктор, который был еще менее религиозен, чем он сам, произносил теперь священные слова. Но Морис не подал виду, вымыл руки и сел на свое место.
– Шаббат шалом, Виктор.
А потом Морис увидел синий ранец.
– Посмотри, что дядя принес мне! – воскликнула Жоэль.
Ранец был новый, красивый и подходящего размера.
– Спасибо, Виктор. Но у нее уже есть.
– Значит, теперь ты можешь выбирать, – сказал Виктор Жоэль.
Она взглянула на Мориса, чтобы узнать, одобрит ли он, если она выберет новый.
– Разве тебе не нравится твой ранец? – строго спросил Морис.
– Конечно, нравится, но…
– Есть достаточно детей, которым он пригодится, – перебила дочь Ясмина, – завтра отвезу его в лагерь. Тот, кто имеет больше, должен делиться с теми, кто имеет меньше.
Виктор пожал плечами и, извиняясь, подмигнул Жоэль: мол, ничего не поделаешь! Жоэль чувствовала, что ей лучше помолчать. Непонятная аура опасности окружала этого человека, и она не понимала почему. Он был полон жизни, он делал все таким легким, вот только почему-то ее мать становилась очень тяжелой в его присутствии. И папá ничего не мог с этим поделать. Жоэль нравился Виктор. Но она поняла, что показывать это нельзя.
Глава
23
Когда человека любишь, это не значит, что ты его понимаешь. Когда живешь вместе в браке, это не значит, что ты знаешь его. Морис верил, что любовь – а точнее, бережная забота, которую он принимал за любовь, – может залечить все раны, но он даже отдаленно не представлял себе внутреннюю боль Ясмины и ту борьбу, которую она вела с собой. Большинство людей чувствуют себя в безопасности посередине, между двух крайностей. Когда ни слишком жарко, ни слишком холодно, ни чересчур мало, ни чересчур много, ни излишне близко, ни излишне далеко. Это был способ выживания для Мориса. Не выделяться. Он думал, что удержит Виктора на расстоянии своим спокойным дружелюбием. Но не понимал, что Ясмина могла или ненавидеть этого человека, или слиться с ним. А между этими состояниями не было ничего. Он не видел, как отчаянно она боролась с собой, чтобы не допустить рецидива. И Ясмина не показывала Морису свою любовь так, как показывала ее Виктору, а точнее, то, что она принимала за любовь, – свое слияние с другим человеком.
* * *
Ужин в шаббат с Виктором стал тем моментом, когда что-то внутри Ясмины разорвалось, беззвучно, словно прохудилась ткань, и теперь эта прореха неумолимо расширялась с
