Хан был потрясен.
Он так и летел через пролив Смерти на штабной "стрекозе": потрясенный.
Освобождение Виндзора Уайта было для Хана полной неожиданностью. Он почувствовал, что теряет контроль над событиями. Для контрразведчика такое состояние недопустимо; особенно — для контрразведчика, который втянут в заговор.
Совсем флот спятил, думал Хан, глядя на бегущее под самолетом побережье. Или... Или это не флот. Стремительность в сочетании с тайной — это почерк Ледяного дворца... черт бы его побрал... Ну не мог же арест Уайта быть акцией прикрытия? Или мог?..
Он постарался подумать спокойно. Уайт освобожден. Внезапно. Дело его закрыто, и, видимо, он получил командное назначение. Где — это сейчас неважно. Но нам важно до него добраться. Теперь уже буквально любой ценой. Несмотря ни на какой риск. Потому что на разработку других фигурантов времени не осталось.
Как ни странно, после этой мысли Хану стало спокойнее. Он склонился к иллюминатору, посмотрел прямо вниз.
Стальная вода под прозрачными крыльями...
— Все это неплохо, — сказал генерал Одзаки. — Вы сделали большую работу, Хан. Я этого не забуду.
Хан молча кивнул. Временный штаб генерала находился на втором этаже здания военного аэродрома. Отсюда виднелась местность — сиреневая пустыня. И пыль. Рогатые вышки, где-то кто-то кричит, где-то кого-то гоняют строем...
Безымянная зона.
— Позвольте вопрос, — сказал генерал. — Почему вы занимались только Уайтом, оставив в покое других возможных героев?
Хан был готов к этому.
— Я один, — напомнил он. — То есть, конечно, у меня есть Микава, но он просто технический исполнитель. А все остальные — это люди, которых я вынужден использовать полностью втемную. Я ведь на Арьяварте нелегально. Чтобы разрабатывать сразу трех адмиралов в таких условиях, нужна сеть. А если сети нету, я делаю что могу. Создаю ее на ходу. Но хочу напомнить вам, что к объектам космофлота я не могу даже близко подойти — накроют сразу же. Уж не говоря о вербовке кого-то оттуда...
Одзаки задумчиво кивнул.
— Но вы же кого-то вербуете?
— Гражданских. Моряков или клерков. И то — я стараюсь, чтобы это не выглядело как вербовка. Нам повезло, что вся Шакти сейчас попала в военную зону. Иначе бы меня и слушать не стали... А так — я могу сослаться на полномочия фронтовой контрразведки. Против флотских это не сработает, но против планетной плесени...
Одзаки поднял на Хана свои карие глаза.
— Вы сосредоточились на Уайте, потому что он уроженец Шакти?
— Поэтому тоже. Все его родственники, друзья, все его связи за исключением чисто флотских — здесь. У меня по ним довольно полный пакет информации. Если бы я разбрасывался на разные объекты, я бы не получил и этого.
Одзаки кивнул и протянул руку к чайнику.
— Вы действовали правильно, — сказал он. — Но теперь Уайт для вас недосягаем. Как же быть?
Хан собрался. Начиналось самое трудное.
— Я... думаю, что у меня есть канал связи с ним. Надежный.
Одзаки поставил перед Ханом чашечку.
— Да?
— Да. Это друг его семьи, сэймё того района, где расположен завод его отца. Лян Вэй. Человек, у которого хватит знакомств, чтобы сообщить срочные новости даже в космофлот.
Одзаки секунд десять смотрел на Хана, не мигая.
— Вы ведь уже все придумали, — сказал он.
Хан позволил себе усмехнуться.
— Да. В какой-то степени.
Одзаки откинулся в кресле.
— Слушаю, — сказал он.
— Судя по всему, что я знаю об Уайте, он — человек очень определенного психического склада. Для нас в нем важны две особенности. Во-первых, он из "укорененных". Я имею в виду, что он очень привязан к месту, где родился, и к людям там. Настолько, что воспринимает их как часть своей личности. У нас в Безымянной зоне такие обычно не выживают, вы сами знаете почему. Так вот он именно из таких. Оборона Шакти — для него не просто боевая задача, а вопрос жизни. Это первая особенность. Вторая — он очень эмоционален. Когда в бою при Пангее погибли курсанты, у него была настоящая истерика. Разумеется, уже после боя. Но все равно — по этому признаку он на грани профессиональной пригодности для военного. А теперь, если допустить, что он изменник... — Хан замолк.
Одзаки рассматривал его, прищурившись.
— Допустим, — сказал он. — Допустим, что Уайт — изменник. Продолжайте. Что тогда?
— Тогда мы можем его заставить проявить себя, — сказал Хан. — Сыграв на качествах, о которых я сказал. Все его близкие сейчас находятся или на Сееланде, или на Арьяварте. Он считает их полностью защищенными. Если показать ему, что это не так — очень наглядно показать... В идеале — настолько наглядно, чтобы ему стало некуда возвращаться. Я уверен, что в этом случае он сорвется. И, таким образом, доказывать его измену будет уже не надо. Она станет очевидной.
Одзаки встал и прошелся по кабинету, сделав Хану знак сидеть.
— Вы дьявол, Хан, — сказал он, не поворачиваясь. — После смерти ваше место будет среди слуг бога Ямы. Хорошо. Вы готовы провести эту операцию?
Хан кивнул.
— У вас все готово технически?
Хан опять кивнул.
Одзаки повернулся.
— И вы сознаете меру своей ответственности?
Хан сдержал дрожь. И — кивнул в третий раз.
...О подробностях генерал не спросил.
Уже спускаясь по ступенькам здания аэропорта, натягивая пылевую маску, Хан сообразил, что есть еще один вопрос, которого Одзаки не задал.
Действительно ли Уайт — шпион?
А какая теперь разница?..
— Рад вас приветствовать, господин адмирал, — сказал Александр Негропонти.
Ангел молча наклонил голову. В этой хрустальной комнате ему было не слишком уютно.
— Несколько вопросов, если можно...
Ангел сел.
— Я слушаю вас, — сказал он сухо.
Старик в своем кресле-каталке сделал движение, как птица на жердочке. Ангел наблюдал за ним с любопытством. Глубочайшая модификация тела: уже, наверное, непонятно, где родные части, а где искусственные. Выглядит жутковато. Но вот — живет. Почти сто тридцать лет. Интересно, может, он и помолодеть в результате собирается? Было бы логично.
— Прежде всего я хотел бы знать, — сказал Негропонти, — где ваши остальные крупные корабли.
— Вы имеете в виду линейные крейсера? — Ангел пожал плечами. — На Пандемосе. Война ведь не закончена, и Гондвана не разбита. Я был обязан оставить часть сил для обороны.
— Допустим. Но сейчас у вас достаточно сил, чтобы уничтожить флотилию Вардана?
— Достаточно. Но делать этого я не собираюсь.
— Почему?
— Вы слишком поздно меня вызвали, — объяснил Ангел. — Вардан ведь уже на подходе к Карфагену. Если я двинусь туда сейчас — он встретит меня, полностью готовый к обороне. Чтобы решить эту задачу наверняка, мне придется взять с собой все четыре линкора. Недооценивать Вардана не надо, он хороший тактик... А покинуть систему Антиохии, не оставив здесь прикрытия, я пока не могу. Слишком все ненадежно.
— Этих проблем можно было бы избежать, если бы вы привели сюда линейные крейсера.
— Возможно. Но я их не привел. И отзывать их с Пандемоса пока не намерен. Мы сейчас не должны делать плохо продуманных ходов. Извините, что я говорю такие банальности, но в войне на два фронта нельзя совершать ошибок. Ты должен быть очень свободным, чтобы победить.
Александр Негропонти заметно поморщился.
— Так превратите ее в войну на один фронт!
— Превратим. В какой-то момент. Но пока стоило бы разобраться с проблемами на самой Антиохии. Я верно понимаю, что у вас тут все-таки начались наземные боевые действия?
На это Александр вообще не стал отвечать. Просто переадресовал вопрос небрежным жестом куда-то влево.
— Да, начались, — сказал Филипп Вишневецкий. — Мятежники отбросили дивизию генерала Кантакузина и продвигаются в сторону Каракки.
Ангел вздохнул.
— Они применяют авиацию?
— Только тактическую.
— Будет и стратегическая, — пообещал Ангел. — Забыл сказать: раз уж я сюда прибыл, у меня тоже есть вопросы.
Негропонти и Вишневецкий переглянулись. Кивнули.
Ангел покосился в сторону четвертого собеседника, Негропонти-младшего. Вид у него был отсутствующий, как у юного поэта, обдумывающего стихотворение. Но было ясно, что он внимательно слушает.
— Собственно, вопрос у меня один. Что предполагается делать с мятежным Корпусом варягов?
Вишневецкий вздохнул.
— Тут несколько идей. Во-первых, есть наземные генералы, которые рвутся в битву и говорят, что они за пять дней... и так далее. Генералы всех времен одинаковы, как вы знаете... Во-вторых, есть мы с Кириллом. Мы считаем, что проблему можно решить дипломатическими методами... По крайней мере, хотим попытаться. И в-третьих...
