— А где Хирага находится обычно?
— На орбите. На тяжелом крейсере "Сфинкс". Там ты его не достанешь.
— Я могу уничтожить "Сфинкс", — сказал Томас.
Дхарван довольно долго молчал.
— Как?
— Взять термоядерную мину мегатонн на пятьсот. Обычно мы такие используем не для уничтожения кораблей, а для нарушения связи. Но тут случай особый. "Сфинкс" висит на орбите, в своем тылу, значит, защитное поле у него включено не будет. И если даже будет — пятьсот мегатонн есть пятьсот мегатонн... Ставим на мину маневровый двигатель с ординатором, который будет запрограммирован на сближение со "Сфинксом" — именно с этим кораблем, характеристики я лично введу. Плюс источник криволинейных волн для маскировки. Никто ее не отличит от обычного куска мусора, пока не станет поздно. А потом все аннигилирует — даже расследовать будет нечего.
Дхарван молчал. Томас боялся представить, о чем он думает.
Наконец Дхарван поднял глаза.
— Хорошо, — сказал он. — Единственная просьба: подожди еще двенадцать часов. Я испробую последние ходы. И если после этого я скажу тебе: "теперь делай что хочешь" — значит, делай что хочешь. Во имя Кали.
Грузовая баркентина чуть заметно качалась у причала. Паруса закрывали солнце, как лес. Баркентина была огромная, шестимачтовая. К ней подогнали кран, и уже через минуту над пирсом проплыл ребристый металлический ящик.
Высокий человек стоял у входа на пирс, наблюдая. Небо было очень ясным, вокруг по каким-то своим делам бегали люди. Обычная портовая суета.
На человеке был белый пиджак, белые брюки и белая шляпа. Рубашка черная, широкий ремень — желтый. И ботинки желтые. Он стоял тут уже минут десять, просто слушая разговоры.
— Поднима-а-а-а-а-ай!
— Тьфу, уши заложило...
— Улочка такая кривая, рыба там на вывеске. Место паломничества кой для кого...
— Они на баркасе пошли... Погодь, ты где?..
— Накладная на груз!
— Андреас на "Апсаре" ушел матросом — вот кому не завидую...
— Эти-то? Ящики с рыбозавода Уайта...
Человек в белом костюме дернулся.
Тот, кто сказал последнюю фразу, уже уходил. Невысокий, в маленьких очках, в простом пиджачке. То ли клерк, то ли портовый экспедитор — в этой братии человек в белом костюме совершенно не разбирался.
Подумав, он не стал догонять "экспедитора". Остановился. Вытащил тонкую сигарету и посмотрел наверх.
Туда, где стрела крана проносила очередной ребристый контейнер.
Значит, Уайт.
Значит, вот он, корабль с Сееланда. Все правильно, шестимачтовая баркентина — так в конторе и сказали.
Ну, и что дальше?
Действовать пора...
Человек в белом костюме повернулся к кораблю хищным профилем. Затянулся сигаретой. Сдвинул шляпу на затылок.
Ему было о чем подумать.
Аджагара Хан, а это был именно он, никогда раньше не действовал в Производственной зоне. Он даже в ней не бывал. До самой эвакуации Архелона, которая случилась месяц назад.
Эвакуация была делом жутким. Даже офицеры "бессмертных" — те, кто еще был способен хоть что-то чувствовать — вспоминали ее с некоторой дрожью. Планету уже не берегли. Южный генерал Чака, назначенный командовать арьергардом, без разговоров применил термоядерное и химическое оружие, чтобы лишить византийцев продовольственной базы. Хан видел потом Архелон с орбиты. Голубой шар, до половины затянутый дымом — и даже под дымом угадывались черные выжжины, еще кое-где пылающие.
"Бессмертные" тоже уцелели не все. Несколько отрядов были оставлены на Архелоне, чтобы затруднить высадку византийцев, и, надо полагать, так и сгинули там.
А Хан оказался на Шакти. На легендарной планете, которая слыла среди обитателей Безымянной зоны космическим раем.
Конечно, после страшных поражений, понесенных космофлотом, сумятица здесь была велика. Это выражалось уже в том, что кто-то из "бессмертных" вообще попал на территорию Производственной зоны, на Арьяварту. Обычно такого избегали всеми силами. Да и сейчас большая часть 4-го корпуса, в котором служил Хан, оказалась расквартирована в пустынях Себека, в наскоро построенных лагерях.
Впрочем, командные механизмы продолжали действовать четко. Генерал Одзаки вызвал Хана на следующий день после прибытия на Шакти и подтвердил: его задание сохраняет силу. То самое задание, которое уже стало для Хана ночным кошмаром. Поиск шпиона в адмиральском чине.
Хан с самого начала понимал, что с этим заданием ему, мягко говоря, не повезло. Указы императора абсолютно категорически запрещали "бессмертным" действовать против космического флота. Никто этих указов не отменял. Если на грунт Производственной зоны "бессмертные" все-таки иногда спускались, то к объектам космофлота им по-прежнему не позволялось даже близко подходить. И к любым космофлотским служащим — тоже. Приказ Одзаки начать работу против адмиралов был настоящей государственной изменой.
Положение Хана было безвыходным. Если бы он услышал такой приказ и отказался его выполнить — ему просто не дали бы выйти из генеральского кабинета. Даже списывать бы не стали. Растворился бы Хан в воздухе, будто никогда и не было такого офицера... А приняв приказ — он становился сообщником генерала. Именно так. Хан догадывался, что если в Ледяной зоне об этом узнают — уничтожат обоих, никто не станет разбираться в тонкостях. Ледяная зона никогда не дорожила жизнями "бессмертных". Для них это расходный материал.
Он поймал себя на том, что думает как о главном центре власти именно о Ледяной зоне, а вовсе не об императоре. Здесь, на Шакти, чаще говорили "Ледяной дворец". Но он подозревал, что "Ледяная зона" — правильней. Очень уж стройная получалась картина...
Три концентрические зоны. Три круга.
Интересно, какой дьявол это придумал?..
Да, жители Безымянной зоны считали Производственную зону космическим раем. Сейчас, стоя на мирном берегу, Хан был готов в это поверить. Он не знал жалости, но людей — чаще всего молодых — которых ежегодно отправляли "вниз", из Производственной зоны в Безымянную, ему было почти жалко. Их вышвыривали из налаженной жизни, руководствуясь порой какой-то мелочью — и никогда, никогда, никогда не позволяли вернуться обратно... Сам Хан родился в Безымянной зоне, но рос там в несколько привилегированных условиях — его отобрали для подготовки в офицеры очень рано. Ему было легче. Но людей, которых присылали из Производственной зоны, он видел и знал. Не меньше половины из них гибли в первый же год. Некоторым везло еще меньше. И только где-то одна десятая, пройдя через невыносимое, становилась полноценными воинами.
И еще есть Ледяная зона... Самая внутренняя, о которой в других краях почти ничего не знали. Хан даже не был уверен, существует ли вообще император Вичупака. Мало ли, что в штабах портреты его висят? Тоже мне дело — напечатать портрет...
Ледяная зона...
Он подошел к парапету, швырнул окурок в воду и тут же зажег следующую сигарету.
О деле. Надо думать о деле.
Хан не знал, за кого его принимают здесь, в порту. Скорее всего — за конторского работника из грузовой или промышленной гильдии. Черт с ними. Все равно никто не догадается, что он — "бессмертный". В голову не придет. "Бессмертным" категорически запрещается появляться на грунте Производственной зоны без мундиров — да они и вообще никогда не носят ничего, кроме мундиров. Офицер "бессмертных", переодетый в гражданское — сущая редкость. Феномен.
Не дай боги попасться в таком виде патрулю здешней полиции: не расстреляют, конечно, но трудностей не оберешься.
Ну, а куда деваться-то?..
С тех пор, как над ухом прозвучала фамилия Уайт, Хан чувствовал себя в деле. Все равно, что в бою.
Он ни разу не видел Виндзора Уайта живьем — хотя, безусловно, узнал бы, случись встретиться. О своей цели положено знать все.
Он был буквально потрясен, обнаружив, что контр-адмирал Уайт арестован контрразведкой флота. Да еще и по обвинению в измене. В измене! О да, он теперь знал, каково быть хищником, у которого тащат из-под носа добычу.
Только задания генерала Одзаки никто не отменял.
И не отменит.
Хан прекрасно понимал, что его ждет, если предатель в руководстве флота не будет найден. Пуля в затылок. Одзаки не позволит жить человеку, знающему о таком проекте. Пусть даже о неудачном. Особенно о неудачном...
Неужели Уайт — действительно шпион?
Хан в это не верил.
Но он понимал, что его мнение тут ничего не значит.
Ну что ж...
Если работать с чинами космофлота "бессмертным" было запрещено наглухо, то на мирных жителей грунта такой запрет не распространялся. Точнее — распространялся, но был не очень строгим.
