Мы напряженно всматривались вдаль, туда, где стояли наши палатки; порвет или не порвет? Это была какая-то нелепая лотерея, невольные участники которой вынуждены были ставить на карту все, что у них было: силы, здоровье, надежды...
В 23 часа 30 минут из-за палаток послышался глухой удар, и на белом поле льда легла черная тень.
- Порвало!..
- Алферов, Недзвецкий! На лед! Осмотреть палатки! - скомандовал я.
Вооруженные фонарями и баграми механики помчались по льду к аварийной базе. Через четверть часа красноватые огоньки фонарей беспокойно замелькали в воздухе, описывая круги. Это был призыв о помощи. Немедленно начался очередной общий аврал. Теперь надо было спасать малую палатку, в которой находилась аварийная радиостанция, - новая полынья раскрыла свою дымящуюся пасть в нескольких метрах от нее. Кроме того, в разные стороны от малой палатки расходилась целая сеть трещин, бравших свое начало в каких-нибудь 5-20 сантиметрах от края полотна.
Все поле крошилось и расползалось на куски - точь-в-точь как это было в ночь с 12 на 13 ноября. В нашем распоряжении теперь оставался лишь небольшой обломок поля, размером всего в 200 квадратных метров. И все грузы мы спешно перетаскивали на самую середину этого обломка.
В 1 час 30 минут ночи перевозка аварийных запасов была закончена. Ждали новых неприятностей: льдину могло расколоть на еще более мелкие куски и унести от корабля. Поэтому Буторин каждые полчаса наведывался на аварийную базу. Но подвижки неожиданно прекратились. Прекратились так же внезапно, как и начались.
На этот раз льды оставили нас в покое надолго. Мы могли, наконец, перевести дух и дать отдых нервам, изрядно потрепанным за месяц беспрерывных авралов.
Наши будни
Ясная зимняя ночь. Огромная золотая луна смутно озаряет ледовый пейзаж, такой обыденный и такой изменчивый: зубчатые венцы голубых торосов, их черные резкие тени, серебристая дымка тумана, скрадывающая линию горизонта, высокий темно-синий купол, усыпанный звездами. Над мертвой пустыней полыхает призрачное пламя полярного сияния - щедрый и бесцельный дар природы угрюмому полюсу.
Много прекрасных слов можно найти для описания арктического пейзажа. Не случайно книги исследователей полярных стран читаются, как увлекательные романы, - сама природа вкладывает в сердца полярников незатухающую искру поэзии. Но самое поэтическое из всего, что видят и чувствуют полярники, - это, без сомнения, таинственный и неверный свет полярного сияний.
Днем и ночью, утром и вечером мы наблюдали его удивительную игру, ни разу не повторяющую свои комбинации, расточительную и щедрую. То в различных частях горизонта появлялись мощные колеблющиеся завесы рубинового и изумрудного цвета - на языке метеорологии это явление называется «драпри». То через небосвод перекидывался сверкающий хрустальный мост, и яркий зеленый луч рассекал завесу мрака. То по небу вдруг начинали ползать фантастические огненные змеи, ежесекундно меняющие форму и окраску.
Иногда эти змеи неожиданно встречались в зените, образуя самое величественное явление из всех, какими нас дарит полярное сияние: в вышине сияла многоярусная блестящая корона, от которой во все стороны мчались многоцветные стрелы холодного огня.
Звезды тускнели и терялись в этой фантастической игре света, и по снегу перебегали легкие, едва уловимые тени, словно где-то далеко-далеко занялось зарево пожара.
Однажды, стоя на вахте, я был свидетелем совершенно необычного зрелища: волны зеленого пламени, охватившего весь небосвод, сошлись в зените, и из них выплыла сверкающая мрачными отблесками гигантская огненная птица. Она парила в вышине, распластав широкие крылья, сотканные из тончайших призрачных лучей. Не отрываясь, следил я за этим удивительным призраком, рожденным случайным сочетанием световых волн. Но вот прошла секунда-другая - и все исчезло. Лишь яркие звезды спокойно мерцали в вышине да где-то на юге светился одинокий зеленый луч.
Казалось, этими сияющими сигналами Арктика говорила нам: «Что ищете вы в этих широтах? Они не для вас, пришельцы с юга. Здесь царство вечного покоя...»
Но это лишь поэтический вымысел. Ведь когда-то и более южные районы Арктики считались недоступными для человека. Теперь же в этих районах не только созданы десятки полярных станций, но даже создается промышленность. Почему же мы должны останавливаться у 85-й параллели? Придет время, и гений советского человека сумеет освоить любые широты. Тогда люди с признательностью вспомнят и о нашей скромной экспедиции - об этой глубокой разведке одного из последних белых пятен Арктики.
И как ни трудна была для нас эта зима, мы делали все, чтобы наша разведка дала возможно более результаты.
* * *
Я уже упоминал, что мы старались проводить свои научные наблюдения возможно чаще и регулярнее, как бы тяжело ни складывалась обстановка вокруг нас. Даже в ноябре, этом месяце бурь и сжатий, Москва получала через каждые четыре часа метеосводку, составленную и зашифрованную по воем правилам. Кроме того, мы в этот период производили регулярные астрономические и гравиметрические наблюдения, исследования льда. При первой же возможности возобновлялись магнитные наблюдения.
Это было совсем не так просто - производить кропотливые вычисления в то время, когда все вокруг ходило ходуном и в любую минуту мог последовать приказ: «Всем сходить на лед». Но люди продолжали свою работу, зная, что всякий пропуск очередного срока - ущерб для науки.
Очень много хлопот доставляли в ту пору наблюдения за осадками. Как назло, столб, на котором стоял стакан, изготовленный Алферовым, то и дело попадал в сжатия. Его несколько раз опрокидывало, хотя мы всякий раз устанавливали прибор на новом месте. В конце концов, льды разломали наш столб в щепы, и все сооружение пришлось возводить заново.
Но все эти трудности бледнеют перед тем, что пришлось испытывать за время зимовки Андрею Георгиевичу и его помощникам Гетману и Гаманкову, занятым гидрологическими работами. И раньше от них требовалось поистине сверхчеловеческое терпение, чтобы на ветру и холоде по нескольку раз опускать батометры на большие глубины, возиться с застревающими, «почтальонами», разливать пробы воды, записывать показания приборов. Но к концу декабря, когда ударили тридцатиградусные морозы, эта работа превратилась в настоящую пытку. Батометры замерзали в руках у людей за те две-три минуты, что они находились на поверхности. Замерзал и блок-счетчик, на котором мокрый трос оставлял капли воды. Приходилось отогревать приборы кипятком. Но и это помогало плохо - через несколько минут все надо было делать сначала.
Только сознание исключительной важности этой работы поддерживало энергию в людях. Как ни тяжело приходилось, но Андрей Георгиевич со своими помощниками упорно брал одну гидрологическую станцию за другой. Они приносили интересные данные: так, нам удалось нащупать пульс Гольфстрима, который доносил даже в этот далекий от Атлантики район теплые воды, увлеченные из Мексиканского залива.
Струя относительно теплых вод была спрятана в толще океана. Вот данные одной из зимних станций, сделанной нами 30 ноября 1938 года на 85°28',7 северной широты и 123°50' восточной долготы. Непосредственно подо льдом термометр показывал минус 1,68 градуса. На глубине 150 метров температура повышалась до минус 0,79 градуса. Пятьюдесятью метрами глубже она составляла минус 0,60 градуса. А на глубине 250 метров термометры показывали уже положительную температуру: плюс 0,53 градуса. Наиболее теплые воды мы обнаружили в этом районе на глубине 400 метров: плюс 0,80 градуса. Дальше вновь начиналось постепенное похолодание, и на глубине 2000 метров термометры показывали уже минус 0,81 градуса.
Примерно такое же соотношение температур мы обнаруживали и на других станциях. А чем дальше мы двигались на запад, тем выше поднимался горизонт теплых вод.
Около тысячи проб собрали наши терпеливые гидрологи. К концу нашего путешествия разнокалиберные бутылки с водой, тщательно закупоренные парафином и пронумерованные, заполнили все полки и даже проходы в каютах. Каждая из этих проб была добыта ценой огромных усилий.
Мы высоко ценили работу наших добровольцев-гидрологов, и каждый из нас старался помочь им как мог.
Проведение гидрологических станций сильно затруднялось из-за недостатка годных глубоководных термометров. Среди разных грузов нам удалось отыскать полный ящик совершенно целых, но бездействовавших приборов.
Очевидно, в них разорвались столбики ртути в капиллярных каналах, и поэтому они не могли действовать нормально. Долго вертел я в руках эти искалеченные термометры, придумывая способ их излечения. В конце концов, решил на этих хрупких приборах испробовать испытанный способ, применяемый в таких случаях с обычными термометрами, - способ попеременного нагревания и охлаждения.
