Приближаться на «Майбахе» к Бронксу было сущим безумием, я бы рискнул при наличии автомата и гранат и… скажем, рака в последней стадии, но у меня вообще не было никакого оружия, и помирать от рака я не собирался. Оставив «Майбах» на платной стоянке, мы пересели в «БМВ» Мишо и на нем покатили по направлению к восемьдесят седьмой дороге. Я заметил, как ведет машину Мишо – он рассчитывал движение так, чтобы ни на секунду не останавливаться у светофоров. Его «Кольт» лежал между нами, на крышке бардачка со снятым предохранителем и досланным патроном в патронник. Это было единственное оружие, каким мы располагали, – но его должно было хватить, если мы не ввяжемся в совсем уж крутую заваруху.
Ночью здесь становится по-настоящему страшно. То тут, то там кучкуются люди, они греются около двухсотлитровых бочек с горящим мусором – им не нужно идти на работу, они получают пособие. Тут же стоят машины, в основном старые, еще восьмидесятых годов универсалы – они семиместные, большие, и в них очень удобно жить. Встречаются и дорогие машины, типа того же «БМВ» – это наркоторговцы. Продажей наркотиков – здесь это называется «двигать камни» – занимаются либо малолетки, которых бесполезно арестовывать, либо специальные бригады. Запас дури на ночь торговли кладется в бак с мусором, на нем делается специальная отметка. Торговец сидит на корточках или на перевернутом ящике неподалеку, ему отдаешь деньги, он молча принимает их, ничего не говорит. Подходишь к баку и берешь наркотик. Где-то неподалеку тусуется ублюдок с ножом, бритвой или даже обрезом – это на случай, если обезумевший от ломки наркоман захочет отовариться бесплатно. Если полиция и нагрянет, то ей достанется только наркотик, того, кто сидит и принимает деньги, обвинить не в чем – он не торгует, и он не такой дурак, чтобы касаться пакетов с наркотиком руками без перчаток. У каждого свой наркотик, одни торгуют кокаином, другие – дешевой синтетической дрянью, которая вырабатывается в самих САСШ и сжигает мозг за пару приемов.
Крутятся тут ребята и похлеще – они обычно вооружены пистолетом-пулеметом «Мендоса» мексиканского производства, австро-венгерским «Штайром» или богемским, от которого скопированы предыдущие два. Здесь любят оружие, которое можно спрятать под одежду и которым можно управляться одной рукой, второй ведя машину.
Было страшно. Мне, человеку, побывавшему в Белфасте, Бейруте, восстанавливавшему нормальную жизнь в Тегеране, здесь было страшно. Везде, где я был, нам противостояли профессионалы террора, подготовленные в лагерях, вооруженные автоматом и фугасом, заложенным в обочины дороги. Но во всех этих местах они все же оставались людьми, это были жестокие, фанатично верящие в собственную праведность, в собственную истину люди, но все же это были люди. А здесь… а здесь нас со всех сторон окружала тупая, нечеловеческая злоба, она словно грозовым облаком плыла над нашим новеньким внедорожником, катившимся по улицам Бронкса, – и стоило только кому-то крикнуть, выстрелить, подать команду – нас просто разорвали бы. Не поможет ничего, ни оружие, ни навыки – скольких ты ни убьешь перед смертью, их все равно будет больше, и конец будет один.
Ужасный.
– Они нас боятся… – сухо усмехнулся Мишо, – на таких тачках здесь катаются боссы. Они не знают нас, но они боятся связываться с нами. Ублюдки…
Хотел бы и я в это верить. Я не большой знаток нравов русского дна – но почему-то мне кажется, что такого вот кошмара нет ни в Санкт-Петербурге, ни в Москве, ни в Варшаве. Нет такому безумию места на Русской земле!
Бар мы опознали по миганию рекламы, красной и синей, ядовито яркой – это было одно из немногих мест в Гарлеме, где рисковали привлекать внимание световой рекламой по ночам. Передовой полицейский пост мы только что проехали – полицейские, сменившиеся с дежурства, останавливаются здесь, чтобы пропустить стаканчик с коллегами, которые заступают на дежурство, обменяться новостями, предупредить об опасностях, которые ждут на маршруте. У тротуара стояли целых двенадцать полицейских машин, в том числе бронированный фургончик спецподразделения, – поэтому место можно было считать безопасным.
Мишо встал в ряд, рядом с полицейской патрульной «Импалой», мотор глушить не стал.
– Пистолет я оставлю вам, сэр. До входа в бар я уж как-нибудь дойду.
Бывший агент ФБР вышел из машины, я пересел на его место, заблокировал двери, положил пистолет себе на колени. В таких местах лучше сидеть за рулем, если дело пойдет совсем уж плохо.
Мишо вернулся через десять минут, с ним шагали двое. Один явно из патрульных – здоровенный пузан, с виду неповоротливый, но с такими вот неповоротливыми патрульными надо держать ухо востро, руки у них чаще всего очень быстрые и глаз верный. Второй – невысокий, коротко стриженный, с худым, суровым, чисто выбритым лицом. Этот явно из армии, возможно, уроженец Нью-Йорка, решил после армии сделать что-то для родного города. С этим будет проще, чем с пузаном.
Мишо открыл дверь со стороны пассажира, полицейские остались на тротуаре, настороженные и готовые ко всему. Здесь иначе было нельзя.
– Пересядем, сэр? У парней есть машина.
– Зачем, я что, арестованный? Рядом есть бар, давайте зайдем. Я тоже здесь живу, время от времени, угощу тех, кто охраняет порядок в городе, выпивкой. Будут проблемы?
Мишо пожал плечами.
– Наверное, нет…
В кабаке было шумно, накурено, хоть топор вешай. Музыкальный автомат, подкармливаемый монетками, извергал какие-то заунывные напевы… кажется, волынка, среди полицейских полно шотландцев и ирландцев. Суровые ребята, но их стоит уважать за то, что они делают. Если все то, что варится здесь, выплеснется на город…
А ведь однажды и выплеснется.
Мишо зашел первым, я за ним, следом – оба полицейских. Шум, на мгновение стихший при виде незнакомца, вновь лез в уши – очевидно, этих полицейских здесь хорошо знали и признавали их право приглашать сюда своих знакомых, пусть даже и не полицейских.
Мы заняли одну из угловых кабинок, она была отгорожена от остального зала, но занавеса не было и можно было видеть, что происходит в зале. Замурзанной официантке, явно с испытательного срока, мы заказали пиво (терпеть не могу, но надо) и гамбургеры. От более крепкого офицеры отказались, а нам тем более не стоило накачиваться спиртным, находясь в Бронксе. От гамбургера я отказался, потому что знал, что принесут – истекающее жиром и холестерином трехэтажное чудище с не совсем свежей ветчиной и заветрившимся сыром. Как вы думаете, почему среди полицейских так много толстяков? Вот из-за такого вот питания. Я попросил сразу принести счет, чтобы расплатиться.
– Александр Воронцов, – представился я, не называя ни моего титула, ни того, чем я сейчас занимаюсь. Полицейские не удивились – полицейские, особенно уличные, вообще никогда ничему не удивляются. Оба они сейчас строили «скучающих джентльменов» – кислая мина, равнодушный взгляд, девять из десяти нью-йоркских копов ведут себя именно так.
– Детектив Ричард Стил, – представился толстяк, – а это лейтенант Митчем Ген.
Это было серьезно. Детектив – значит, из отдела убийств, лейтенант – тоже оттуда. Впрочем, такие знакомые у Мишо и должны были быть, ФБР по мелочам не занимается.
– Есть парень, – начал объяснять ситуацию я, – очень скверный парень. Зовут Дариус, привлекался за изнасилование пасынка. Знаете такого?
Лейтенант и детектив переглянулись:
– Допустим.
– Мне надо с ним переговорить. В укромном месте. Без свидетелей.
– О чем? – спросил детектив.
– Этот парень кое-что знает. Речь идет об убийстве.
Глаза лейтенанта сузились, он почуял кровь, как бладхаунд, взявший след.
– Если можно, поподробнее, сэр.
– Парни, да что…
Я поднял руку.
– Марк, они правы. Если бы я хотел с ним разобраться – я бы заплатил ублюдкам, тусующимся на улице с автоматами, чтобы в его машине сделали пару сотен лишних дырок и в нем самом заодно. Я не собираюсь его убивать, мне надо знать правду.
– Не советую вам связываться с парнями на улице, сэр, – с легкой снисходительностью бывалого копа, объясняющего обычному гражданину правила выживания в Бронксе, сказал лейтенант, – эти парни не так просты. Они держатся друг за друга и ненавидят белых, их нельзя просто так нанять за деньги. Если вы просто подъедете к таким вот ребятам и предложите сделать работу за хорошие деньги – вы лишитесь денег, машины и жизни в придачу. Хотя тот же самый Латойя с удовольствием размозжит Дариусу башку, если представится возможность. Но как только на сцене появляется белый – всей вражде конец.
Я отметил про себя, что Латойя вообще-то женское имя, но черт его знает, какие тут порядки.
– Итак, мистер?
Я достал пакет с фотографиями из Куантико, начал выкладывать их по одной.
– Изображение номер один. Узнаете?
