Как-то в очередной раз застопорились выборы в Академию. Из ЦК нажимают выбрать, забыл кого, — а академики не голосуют. У них там свой сговор и свой лидер был, Волгин, а саботировали они всегда очень умело. Второй раз проголосовали — снова не вышло. Целый день идут голосования, всех держат. Позвонили Куусинену, который был не только член Президиума ЦК, но заодно еще академик: «Отто Вильгельмович, очень просим приехать проголосовать!» — «Ладно, еду». На Волхонку примчались парни из отдела охраны КГБ — не шутка, член Президиума ЦК! Позапирали двери на этаже — и заодно опечатали уборную для академиков. Никого не впускают и не выпускают. Теперь ты этих советских старцев представь, с их мочевыми пузырями…
— С аденомами простаты!
— Академики озверели до бешенства и провалили всех-всех! При последнем голосовании они любые предложения ЦК стали валить, и все из-за своего закрытого клозета.
— Маленькие кремлевские тайны.
— Волхонка. Коридорчик, где вся жизнь протекала. Одна большая комната и три сектора в одной комнате. Один стол на заведующего сектором.
Я пришел, а тут Нечкина, говорит: «Вы читали «Марксизм и вопросы языкознания» И. В. Сталина? Я отвечаю в том смысле, что да, только лучше б такого не читать. Говорю: «Разве это научная дискуссия? И простите, но “классовость языка” у Марра — чепуха. Главное у него (я Марра тогда очень любил) единство глатодонического процесса». Она мне: «Пожалуйста, проводите меня домой, поговорим на Волхонке». Мы пошли, и тут уж я развернулся в полную мощь насчет последних сталинских дискуссий… Раздражение во мне накипало еще с дискуссии по теории Павлова.
Я серьезно верил в свою ортодоксальность. Когда в генетике была история с Лысенко, почти не реагировал на побоище. А вот с физиологами все иначе — академика Сперанского еще в юности читал и сам хотел быть таким идеологом науки. Сперанский Алексей Дмитриевич, дворянин, его книгу я читал еще в школе — «Элементы построения теории медицины». Хотя я там и не понимал 98 процентов, но прочел, меня она заворожила. И погром в области физиологии меня огорчил сильно. А тут и «Вопросы языкознания» подоспели.
Марра я любил и стал Нечкиной его объяснять. Он, конечно, гениальный человек, но вместе с тем сумасшедший. Но тут Нечкина меня прерывает. До сих пор помню место, где мы идем по улице, а она говорит: «Миша, как вы не понимаете — у вас был отец, а у вашего отца — его отец, а у того тоже свой был…» Как в анекдоте! Я резко вскинулся, мы остановились, и я говорю: «И так вот мы будем объяснять всю мировую историю до ее начала?» — «Да!»
Я говорю: «Милица Васильевна, вы сами в такое верите?» Тут она страшно рассердилась, мы разошлись, но отношения тогда не были окончательно испорчены. Потом была общая с ней борьба за реабилитацию народничества. Но когда я заведовал сектором, у нас уже шли постоянные стычки.
Брат ее мужа был крупный партийный деятель, Яковлев — наркомзем, секретарь ЦК. Он один из авторов Конституции, ее первого чернового наброска — Яковлев, Таль, Стецкий. Его расстреляли в 1937-м, а муж Нечкиной родной его брат, и та, конечно, жила под гнетом этого обстоятельства.
— Он тоже был расстрелян?
— Ее муж? Нет. Обошлось. Как-то так повезло.
142. Третьей мировой войны быть не могло в принципе
— Ты часто говорил о послевоенных альтернативах. Но раз возможна глобальная альтернатива — там возможна и новая мировая война.
— Утверждаю, что третьей мировой войны вообще уже не могло быть. Не могло — в антропологическом смысле, заявленном Гитлером и Сталиным во Второй. Во Второй мировой все упиралось в то, что два человека оказались неспособны к регулярной политике вне ситуации радикального обмана. Отсюда странность Второй мировой, втянувшей в себя миллионы, опустошив страны, принеся в жертву народы.
Война в истории всегда мотивирована. В Мире холодной войны война утратила мотивировку, но повсюду влезла в жизнь, в человеческую обыденность. Растекаясь, война вместе с тем потеряла мотив. После исчезновения пары Гитлер — Сталин не стало мотива к войне, и не было шанса породить ей аналог. Война могла быть только мучительно изживаема. Но в это изживание вошло страшное зло — атомная бомба с идеологией и прагматикой, которые мистифицируют ситуацию. Изыми Бомбу из Мира 1945 года, и сцена предстанет в ее истинном виде: невозможности мотивированного глобального военного действия после конца Второй мировой войны.
Холодная война, взятая обособленно от специфики, внесенной ядерным оружием, — это лишь затянутый коллапс существа человека. Человек немотивирован в тех именно его действиях, которые относятся к его исторической классике! Таким он уже не мог вернуться к этим действиям, сперва надо попытаться себя замотивировать заново. Он мотивирует себя в формах особости, уже не притязающей на устроение вселенной. Тут можно назвать Карибский кризис, и так далее, и тому подобное. Наступивший коллапс мотивированности связан с истощением истории.
— Что за «коллапс мотивированности»?
— Хотя история никогда не была «историей всего», но она долго главенствовала в мотивациях Homo sapiens. Создалась привычка к поиску вмещающей якобы все исторической мотивировки. Если же та ушла, то что такое теперь мировая война — и что такое история? Только воспоминание о том, что было и что не может повториться после произошедшего.
143. От короткой корейской войны — к долгой холодной
— Сегодня ничто не исключает малорисковой распределенной мировой войны. Ведь риска не ждали и от Балкан перед Первой мировой. Исчезла биполярная схема сдерживания, и может быть запущена многополюсная схема 1914 года. Вот тебе вариант третьей мировой войны в новом виде.
— А почему нам не вспомнить, как возникала холодная война? Буквально мировой ей мешало стать то, что из двух командных центров можно было уничтожить друг друга и весь Мир. Но идея гарантированного взаимного уничтожения возникла не сразу. К ней пришли, но начали не с нее. Многое было проиграно на корейской войне. Сперва Северная Корея против Южной Кореи, затем США, а там Китай со всей людской мощью. Тут и мы подключаемся. На этой почве возникло НАТО — которое было пустой звук, но благодаря корейской войне станет военной силой. Есть целая история интернационализаций и глобализаций локальных конфликтов. Разве Вьетнам и Афганистан не были скрыто глобальны?
Корейская война — это биполярность, спроецированная внутрь Кореи: коммунистический Север, проамериканский Юг. Ирак совсем не то.
— Мир возвращается к старью, и невозможное снова стало возможным. Мировая неядерная вой на, на мой взгляд, — это что? Речь идет о системном военно-политическом кризисе с участием стран нелокальной группы.
— Ты верно сказал, системное вмешательство нелокальных держав. Хорошая формулировка. Блестящий пример этого Персидский залив. Но полагаю, и война в Корее была не менее блестяща: Советский Союз тихо вернулся на свое место в ООН, откуда Сталин ушел, саботируя Совет Безопасности. И возникло НАТО. Но что дала коалиция для Ирака? Ничего подобного тому, что дала корейская война.
А почему? Потому, что американское действие оказалось менее альтернативным, чем более грубое и прямое действие США времен корейской войны. Принцип выбора строя был защищен военными силами сторон даже ценой национального расчленения. Чтобы защитить право Южной Кореи остаться самой собой, были созданы гигантские мировые структуры. Разумеется, и лицемерие там было, как без него.
Но сегодня возникают войны национальные, по отношению к которым проблема вмешательства осложнена вторжением во внутренние дела, что переворачивает вильсонианскую догму самоопределения в догму вмешательства. Югославия и наш Кавказ являются военными новшествами. Большими и скверными новшествами.
Мир не решит эти проблемы, не став иным. В качестве нынешнего — не сможет. При супервооружениях, усовершенствованных для того, чтобы их употреблять прицельно на малых территориях; здесь вообще новое качество оружия. Когда-то мне говорил мой приятель Алексей, бывший посол на Кубе. Я ему: «Зачем вы поставляли Кастро такие мощные ракеты? Не было ли чего послабей?» Он говорит: «А послабей у нас самих тогда не хватало!»
144. Последний универсальный враг Сталина: еврей
— Победа во Второй мировой войне заложила основу крушения коммунизма. Присоединенные страны не могли быть унифицированы сталинской системой, но вместе с тем не были введены в ее состав на суверенных началах. Отвергнув альтернативу, система проделала ряд зверских операций приведения стран Восточной Европы к единству с Союзом — таким, каким он сложился в итоге прошлых унификаций. Это заложило взрывчатку в систему. Раздавленная альтернатива в итоге сдетонировала внутри системы-убийцы.
