Вскоре Пард рассмотрел, что двое гребут не к берегу, а навстречу. Это оказались Инси и Вася-орк.
— Эй, вы что! — сердито крикнул на них Пард. — С ума сошли? К косе, к косе гребите!
— Пард! Ты цел? — спросила Инси как-то непривычно испуганно. — Ответь, ты цел?
— Да цел, цел, — проворчал Пард, успокаиваясь. Тревога Инси приятно тронула его, всколыхнула что-то внутри.
Это очень важно, чувствовать, что ты кому-то нужен. Такой как есть, со всеми причудами и недостатками.
До сих пор ни одна живая душа в мире не спрашивала его так: «Пард, ты цел?» И эта отчаянная мольба в глазах, и испуг…
Гонза мог бы спросить или Дюша. Но это — другое.
Вася-одессит, чувствующий себя в воде ничуть не хуже, чем на суше, пришел на помощь Бюскермолену.
— А хольфингов Иланд тащит, — сообщил он беспечно. — Обоих сразу. Им жилеты велики, плавают, как пузыри в луже, еле руками-ногами до воды достают!
Оболтус Вася веселился даже сейчас, и Пард невольно позавидовал его оптимизму.
Пард поравнялся с Инси; так и плыли они бок о бок, Техник Большого Киева, претендент на это звание и раненый гном-машинолов. Вслед за Вольво и сцепкой Вася — Бюскермолен. Остальные были уже на полпути к восточному краю Тузлы.
Кавказцы крутились около подбитого собрата. Тот слегка просел, видно, хлебнул воды трюмами, но вовремя успел заделать пробоины и устранить течи. Южные броненосцы маневрировали, перестраиваясь. Похоже, живые в воде заинтересовали только катера береговой охраны Крыма. По крайней мере два из десятка рванулись вперед и прошли в полусотне метров от плывущих.
Живые качнулись на крутобокой волне.
В проливе оказалось удивительно сильное течение; вскоре Пард сообразил, что нужно грести с упреждением и целиться чуть левее косы. Течение сносило их на север, в Азовский залив. Вода была чистая, прозрачная, и лучи поднимающегося солнца прошивали воду до самого дна. Песчаное дно изобиловало ямами и возвышенностями, и Пард понял, что в толще воды ходят такие вихри и водовороты, что дай им жизнь достичь берега без приключений.
Первым дно под ногами ощутил Зеппелин. Он перестал грести, встал на ноги и оглянулся.
— Сюда! — он вскинул руки. — Здесь мелко!
К нему уже подплывал Иланд с хольфингами, за ними — Халькдафф. Чуть дальше торчали из воды потрясающие уши гоблина Гонзы.
По одному, по двое живые выходили на берег. Вода стекала с мокрой одежды, а надутые жилеты делали всех карикатурно-толстыми и смешными.
Пард доплыл до места, где до дна достал бы даже низкорослый гном, и облегченно утвердился на песке. Течение мягко, но настойчиво влекло его мимо косы, и приходилось прилагать некоторое усилие, чтоб оставаться на месте.
— Все, — объявил Пард зачем-то. — Доплыли.
Роелофсен только сейчас отпустил лямку на его жилете и похромал на сушу. Бюскермолен стоял по колено в воде и раскинул руки, встречая друга и соплеменника. На штанине Роелофсена красовалась рваная дыра, а рана на бедре почти перестала кровоточить.
Инси, сразу повисшая у Парда на шее, тихо сказала, покосившись на гнома:
— Морская вода, говорят, целебная. Но раны от нее болят.
— Пойдем, — вздохнул Пард.
У самого прибоя он в изнеможении повалился на песок, по примеру остальных. В отдалении шныряли крымские катера.
Но никого это сейчас не волновало. Волновало другое — они достигли берега. И жалели только об одном: что это, увы, еще не Крым. А всего лишь коса в проливе между Крымом и Таманью.
Но все равно так близко к цели они еще не подбирались.
Ни разу.
33. Нанга-Парбат — Манслу
Первым в себя пришел несгибаемый вирг Вольво.
Он поднялся, отряхнул часть налипшего песка и сбросил спасжилет.
— Сушиться надо. И двигать отсюда…
Он, подавая пример, решительно стянул и расправил на прохладном с утра песке куртку и рубаху; тщательно расшнуровал высокие кожаные ботинки и долго вытряхивал из них упрямые капли.
— Штаны тоже можешь снять, — с ехидцей бросила ему Инси. Но вирга трудно было смутить.
Скоро узенький пляж между морем и Чонгаром сплошь покрылся одеждой, а живые сбились в круг, отогреваясь в лучах встающего солнца. Прибой равнодушно вылизывал прибрежный песок, а в проливе гуляли у самого дна причудливые случайные течения, то и дело вспенивая ни с того ни с сего еще недавно спокойную поверхность. Над водой носились чайки, едва не задевая кончиками крыльев волны, что бежали куда-то беспорядочно и торопливо.
Халькдафф отдал Инси длинную мужскую рубашку из непромокаемого рюкзака. А Пард рассмотрел в том же рюкзаке весь курительный набор — эльф действительно всюду таскал за собой эти безделицы.
Крымские торпедники продолжали шнырять на виду; правда, из десятка осталось всего четыре. Остальные убрались. Но эти словно задались целью разнюхать дальнейшие действия живых с потопленного броненосца.
Два раза корабли с командой Техника Большого Киева топили.
Два раза пришлось спасаться вплавь. Два раза всех могло затянуть вслед за гибнущей посудиной в пучину, откуда нет выхода даже во мрак вечной ночи. Первый раз команда недосчиталась половины живых. Второй, хвала жизни, обошлось без жертв, если не брать в расчет ранения Мины и Роелофсена.
Система была упорна и последовательна. И поразительно невезуча.
Кто-то помогал живым, и Пард даже знал наверняка — кто именно.
Мир против Системы. Живая земля против железных машин. Зелень загородных парков против бетона городских кварталов.
Сама Жизнь вступается за тех, кто жаждет движения и не приемлет тысячелетней спячки. Привычный мир раскололся на две непохожие половины. Но никто, как всегда, точно не мог сказать, где именно пролегает невидимая граница.
Живые Техника Большого Киева пользуются машинами. Бездушная система наносит удары руками ничего не подозревающих живых.
Кажется, что совсем рядом зеркало — но в чем-то оно врет. Кое-что отражает правильно, а кое-что — шиворот-навыворот. И поди разберись, где правда, а где ловкий обман, иллюзия…
И поди разберись — на чьей ты стороне. Даже если искренне уверен, что выбор давно сделан, каждый твой поступок лишь подтверждает этот выбор.
Все, абсолютно все может обернуться всего лишь отражением в неправильном зеркале, и тогда тебя вдруг настигнет твоя же рука, в час, когда этого совсем не ждешь.
И хорошо, если тебя самого, а не твоего друга.
Из раздумий Парда вывел хлопок по плечу. Пард приподнял голову с надутого жилета, прикрылся ладонью от солнца.
— Надо бы идти, шеф!
Над лежащим Пардом склонился уже одетый Халькдафф.
— Чего-то торпедники нервничают!
Команда облачалась во влажную одежду. Это было неприятно, Пард вскоре ощутил на себе, но торчать дальше на узком мысу и впрямь было глупо.
И они двинули прочь от восточного края косы. Сначала по чонгарскому берегу, но постоянный ветер со стороны Киева за долгие годы нагнал к Тузле столько всякой плавучей дряни, что чонгарский берег жизнь весть когда превратился в сплошное малопроходимое болото. Пришлось идти по черноморскому. Этот берег, напротив, был чист, словно пляжи курортных районов. Разве что песок кое-где был разбавлен россыпями битых ракушек: зимние штормы, бывало, перехлестывали косу, будто притопленное бревно.
Коса становилась шире. Правый, северный берег постепенно пропал из виду. Голый песок сменился сначала редкими кустиками травы, потом просто травяной полосой, а дальше стали попадаться даже маленькие деревца. Через километр деревца стали выше хольфингов, еще через полкилометра — выше гномов.
Пард помнил, что в самой широкой части море от Чонгара отделено четырьмя сотнями метров суши. А в длину Тузла протянулась на добрых семь километров. Или пять миль — как кому больше нравится.
Пропали куда-то еще два катера, но оставшаяся пара продолжала неотступно сопровождать неровную цепочку живых, бредущих по песку.
— Чего им неймется? — ворчал Бюскермолен, зыркая на катера.
— Эх, ракетницу бы… — вздыхал в ответ Беленький.
«Ну, дойдем мы до западного края косы, — рассеянно думал Пард. — А дальше что? Опять вплавь? Крымский берег оттуда должен быть виден…»
Он уже собирался посоветоваться с Халькдаффом, Вольво и Инси, когда идущий первым Иланд вдруг замер, издав короткое негромкое восклицание.
Невдалеке, метрах в семидесяти от берега, в зарослях деревьев-маслин что-то краснело. Что-то до боли знакомое.
Надувной спасательный плот, похожий издали на натянутую палатку. И по тугому резиновому борту плота змеилась черная, ясно различимая надпись: «Гелиодор».
А потом из плота-палатки выбралась высокая тень в темно-зеленой маскировочной одежде, на миг замерла в недоумении и бросилась к ним. А Иланд бросился навстречу, нелепо, словно чайка на взлете, раскинув руки.
