травами. Чужие ладони хватали ее руки. Она даже не спросила имени, да и зачем? Все равно не было видно лица, да это и не важно.
Главное – жар и прикосновения. Не зря Василика вернулась, ой не зря.
После русальной седмицы все забудется, люди снова начнут смотреть на нечисть с презрением и завистью, но только не сегодня. Можно было даже замуж выйти первой ночью, пожениться полушутя, без особых клятв, а в конце расстаться и забыть друг друга. Так делали многие. Василике же не хотелось давать лишних обещаний, даже в шутку.
– Пойдешь за меня, красна девица? – напомнил о себе молодец.
– Не пойду, – засмеялась она. – Ой, не пойду! – И прильнула к нему.
Хотел бы на самом деле, выловил бы ее венок из реки. Впрочем, это не мешало им целоваться, а в следующий миг Василика исчезла, растворилась в темноте. Ушла, решив нырнуть в холодную речку и немного остудить голову, чтобы пуститься в пляс с новой силой.
Звезды в небе колыхались, на зеленых соснах сидели совы, смутно знакомые. Ведьма помахала им рукой, прежде чем ее подхватили русалки с водяницами и закружили в хороводе.
Все сплеталось, словно ивовые ветки, и пело. Василика пожелала, чтобы это веселье длилось как можно дольше, чтобы ночи на русальную седмицу казались длинными, а дни – удивительно короткими, буйными и зелеными. Да будет так.
Эпилог
Про лесную ведьму в Дальних Вьюнках болтали всякое: и что она оборачивается нетопырем, летая ночью в небе, и что любит людское мясо, причем пожирнее, и что сыновья кмета к ней на поклон ходят.
Ксанка не знала, где была правда, но верила, что зря болтать не станут. Сама она редко ходила к перелеску, дрожала, заметив в кустах смарагдовые очи. Наверное, нечистые следят. А может, сама ведьма? Вдруг ей захотелось супа из молодицы… Ксанка вздрогнула.
Как и все, она страшилась ворожеи едва ли не сильнее, чем гневливого батюшку. Старый кузнец постоянно пил, иногда поколачивал жену и кричал на дочку. Мать Ксанки однажды не выдержала – повесилась. С тех пор в их доме поселилось горе. Ксанка плакала постоянно – когда заметала избу, выпекала хлеб, кормила скотину. Но и того было мало. Однажды батюшка вернулся злой-презлой, видимо, в трактире снова отказались давать в долг. Он накричал на сонную Ксанку и вытолкал ее за ворота, сказав, чтобы шла прочь и не возвращалась.
А куда ей идти-то? Не осталось ни матери, ни батюшки. Горечь заполнила душу, жалила в самое сердце. Ксанка плакала, но тихо, – сказывалась старая привычка. Батюшка колотил ее за слезы, поэтому рыдать она научилась едва слышно, так, что не сразу поймешь.
Сперва ей захотелось утопиться, нырнуть в Золотницу-речку и примкнуть к утопленницам, звать оттуда батюшку, приходить к нему и плясать у ворот, мечтая о мести. Разве ж то не славно? Но нет, со своим теплом она не желала расставаться. Поэтому Ксанка перемазала нижнюю рубаху родной землей, как было заведено, чтобы не забыть дорогу назад, а потом пошла к перелеску. Может, ведьма не такая уж и злая? Вдруг она поможет Ксанке?
Дальше перелеска ступать было страшно, но она преодолела себя. Как сжала руки в кулаки, как побежала по тропке, вьющейся среди густых дубов и елей. Потом ее окружили заросли кустарника: колючие ветки, алые цветы, черные ягоды, неизвестные Ксанке. Завидев вдали пламя костра, она обрадовалась. Неужто люди? Вот повезло!
Но чем ближе подходила, тем сильнее убеждалась: нет, не люди – нечисть в костяных масках. Они плясали что есть сил, пускали, рассыпая вокруг, искры, пили из расписных чашек неведомое варево и обнимались.
– Чур меня! – Ксанка сложила шиш. – Чур меня, уйдите! – И коснулась перемазанного землей подола.
Лес ее услышал. Зашумели черно-зеленые кроны, ветви закрыли костер, а тропка вильнула и повела дальше, к берегам Золотницы. Здесь речка текла иначе: темная, звонкая, буйная, она била волнами в берег так, будто жаждала расколоть его. Если бы не русалки, сидевшие на ветвях, Ксанка не побоялась бы подойти и взглянуть поближе. А так пришлось обойти стороной, и тут впереди замелькали огни ведьминого дома.
– Благодарствую! – Ксанка низко поклонилась Лесу, зная, что он ее слышит. – Спасибо, что привел. У меня нет с собой гостинцев, но я обязательно тебе отплачу.
И, словно в ответ, ухнули где-то в вышине совы. Убедившись, что ее слова долетели до незримых обитателей, Ксанка развернулась вперед и, собравшись с силами, громко постучала в деревянные ворота.
– Кого это там принесло? – донеслось с той стороны. – Иду я, иду.
Голосок был девичий. Ксанка сперва удивилась, а потом напомнила себе, что ведьма могла принять любое обличье. Колдовство же. Жуткое, ужасающее ремесло. Ну и ладно, будь что будет! Лучше уж попросить приюта у ведьмы, чем вечно скитаться среди неживых.
* * *
Успокаивать заплаканных девок Василика не умела. Она не знала, что делать с Ксанкой, которая свалилась ей на голову посреди ночи и надеялась, что та ее спасет от всех бед, а точнее – от дурного батюшки, которого поедали нечистые, причем довольно давно.
Известно ведь, что если человек постоянно пьет, то его душа погружается в темноту все больше и больше, становясь кормом для многих тварей. Василика не могла вернуть девке батюшку – значит, оставалось только заварить мятный чай, напоить, а затем уложить в постель. Пусть сперва успокоится, придет в себя, а потом уже подумает.
– Тоже мне, чудила, – пробурчала Василика. – Явилась в ночной сорочке, с выпученными от страха глазами. Такую посреди леса увидишь – дар речи потеряешь.
– Она тебя боится, – хмыкнул Всполох.
– И было бы из-за чего! – возмутилась Василика. – Можно подумать, это я прихожу к людям, перемазанная сажей, и стучусь в ворота посреди ночи.
О ней, конечно, много чего болтали, причем в каждой деревне ходили свои байки. Сама Василика слушала и не переставала удивляться. Собрать бы эти сплетни вместе и пересказать князю – точно в главные скоморохи запишут.
Что делать с девкой, Василика не понимала. Ученицу брать ей было рано, сама еще мудрости толком не набралась, а если девка останется, то ее непременно сгубит Лес. Непонятно, как ее мавки вообще пропустили. Неужто из любопытства? Или захотели посмотреть на сонную и недовольную ведьму?
Василика взглянула на потертые карты. Вот где прятался ответ. Она не любила это дело, да и предсказания ей давались с трудом. Не умела толком связывать одни знаки на картах с другими, лишь общее значение понимала. Василика тяжело вздохнула и начала перетасовывать колоду. Если совсем честно, то карты
