8
ФГ. После строфы 5.
Над взмыленной пенойПоследний полет,И ветер в антеннахДо света поет.
Сб. 1937 Вместо 5–10.
В простор озаренныйВеленьем землиИз гавани соннойИдут корабли,
Привычным путемС чугуном и рудой
После строфы 5.
Где белая пена,Где чаек полет,Там ветер в антеннахДо света зовет.
Сб. 1952 Вместо строф 4–5.
Их штурман упорныйВедет в океан,Сквозь зимние штормы,Сквозь черный туман.
И волны седыеОкрасил закат…Далеко Россия…Далеко Кронштадт…
Над взмыленной пенойЧаек полет…А ветер в антеннахДо света поет…
11
«Звезда», 1926, № 5 Вместо строф 4–6.
Если снова снега конспираций,Горьковатый обыденный плен,Это буря спешит пробиратьсяПереулками Rue de Caulin.
Чтобы руки рванули винчестерНад морями, над звонами трав,Над смятеньем берлинских предместийИ в дыму орлеанских застав.
После строфы 7.
И путиловский парень, и пленник,Изнуренный Кайеннской тюрьмой, —Всё равно, это мой современникИ товарищ единственный мой.
13. НОРД
«Новый мир», 1927, № 6 Перед строфой 1.
Пусть в марте льды валандали,Изнеможен и горд,От берегов ГренландииИдет в Архангельск норд.
Для тех, кто в баре тесненькомЗабыл заморский зов,Идет он верным вестникомСта тридцати ветров.
Он всё гудит просторами,Срывая якоря,Зовет в четыре стороны,В далекие моря.
Ах, пропади ты пропадом!Гундосят створы мглы,Опять подходят с ропотомВысокие валы.
Над горклыми просторами,Почти на край земли,Во все четыре стороныУходят корабли.
Вместо строфы 1.
Шатаясь, топорщась, гремя вперебой,Стоцветной ссыпался радугой,Залетную вьюгу выносит прибойНад морем и старою Ладогой!
КС. Вместо строфы 2.
И штурман норвежскую песню поетПро горькую соль океанов,Склоняясь над сетью широт и долгот,Над россыпью меридианов.
14
«Резец», 1927, № 6. Вместо 5–18.
Этот латаный, этот зеленый,Столько суток шуршавший в траве,Он качается, ошеломленный,На веселой твоей голове.
И на что ему звонкая слава:В нетерпенье, в разгон, в полутьму,Всё равно, Таганрог и Варшава,Перестрелка в лесу, переправаНе припомнятся больше ему.
Ты придешь, и обронишь на стуле,Среди кепок, фуражек, папах,И засвищут шляхетские пули,Застрекочет пропыленный шлях.
Зашатается тропка лесная:Из-за сумерек, из забытья,На зеленые волны ДунаяВыбирается лодка твоя.
Вдруг качнулся, и шлем выпадает,Только руки на крючья легли,Низкий берег во мгле пропадаетДо далекой венгерской земли.
Шлем колышется твой на просторе,Он пройдет все дороги сполна,Унесет его в Черное мореЧерез несколько суток волна.
Но под грохот, под стукот, под пули,С сумасшедшей такой высоты,Сразу крепкие руки рванули,И за шлемом бросаешься ты.
Шлем нашел ты и выплыл; я знаю,Сколько суток шуршала трава,Как ходила потом по ДунаюАж до Черного моря волна.
Вместо строф 6–13.
А того и никто не приметил,И такое совсем невдомек,Что не снес юго-западный ветерПерержавленный медный значок.
Что значком этим землю опутав,Под смятенье дружебных судеб,Доставляли с московских маршрутовАлюминий, и волю, и хлеб.
Этот латаный, этот зеленый,Столько суток шуршавший в траве,Он качается, ошеломленный,На веселой твоей голове.
15
«Октябрь», 1927, № 7 После строфы 1 и в заключительной строфе.
Гай да гай, отрада —Жить да помереть!Только песню надоЛегким горлом спеть.
Сб. «Кадры», Л., 1928 После строфы 13.
Гай да какие во мракеЛегкие тропы легли,Снова поют гайдамакиПесни литовской земли.
За Тихорежицким валомТихо гундосят слепцы.Песню ведут запевалы,Будто коня под уздцы.
Небу аж самому жарко, —К страху слепцов и корчмарш,Низкие крыши фольваркаРубит буденновский марш.
Сб. 1937 Вместо строф 4–14.
Вдруг тропа пропала.Черный лес горит.Старый запевалаТак мне говорит:
«Я гляжу, как в сонник,В дальние кусты, —Зацветает донник —Желтые цветы.
Значит, вновь дорогаДлинной колеейПобежит отлогоПо степи родной.
Злых ночей отрада.Будет месяц мреть,Только песню надоЛегким горлом спеть».
Он сказал, и сноваМашет тяжелоКоршуна степногоКруглое крыло.
А там, за желтым склоном,Понтонный мост тонул,Вел песню о БуденномВеселый караул.
Она ходила с намиНа самый край земли,Как дорогое знамяЕе полки несли.
16
КС.
Около города, околоСбитых окрест облаковМедь вычеканивал колокол,Сколько дорогами цокалоКонных и пеших полков.
Тихие всплески на доньяхВспомнить, пожалуй, невмочь,Сабли в тяжелых ладонях,Синей попоной на коняхХвастала рыжая ночь.
Дален, бесследен и темен,Галькой ссыпается шлях,Пар от казачьих папахПотом и гарью пропах.
Гай да какие во мракеЛегкие тропы легли, —Снова поют гайдамакиПесни литовской земли.
За Тихорежицким валомТихо гундосят слепцы.Песню ведут запевалы,Будто коня под уздцы.
Небу аж самому жарко,К страху слепцов и корчмарш,Низкие крыши фольваркаРубит буденновский марш.
Верны раскачке шершавой,Властной и теплой руки,Снова пройдут под ВаршавойС легкой, как облако, славойСмутные эти полки.
1926
18
«Резец», 1927, № 35. Вместо строф 2–5.
Эти годы отмелькали.Крепок бубен, ладен стук,На далеком на БайкалеСторожит тайгу Култук.
После строфы 6.
Дни проходят, нет отбою,Крепок бубен, ладен стук,И крадутся за тайгоюСто тропинок на Култук.
19
«Октябрь», 1927, № 4. Вместо строф 1–2.
Слепое захолустье,Ни шороха, ни пня.Но странное предчувствиеВдруг обняло меня.
Погони в звоне шумномГремят и ночь и деньНе только по загумнамДалеких деревень.
В тумане, в полумракеКрутые острова,На дальнем буеракеНе скошена трава.
После строфы 6.
И льнет кустарник старыйСквозь шорох, шум и гул,Как в детстве за бутаройКо мне когда-то льнул.
Вместо строф 8–9.
Пока за каждым дубом,Вгрызаясь в эту твердь,Со мной о самом грубомСумерничает смерть.
Ребята стали наспех, —Иль жизнь не дорога —На подступах, на насыпяхОбстреливать врага.
КС После строфы 9.
