Оглохнув от двойного выстрела, к Вере постепенно возвращался слух, и из ватной тишины ей стало доноситься едва слышное цоканье, то ударяясь один о другой, звякали падавшие на землю латунные патроны. Этот, все усиливающийся звон, что-то в ней разбудил. И произошло то, что редко, но бывает. Так трепет крылышек намокшей бабочки порой вызывает ураган. И сердце ее, толчками забилось в груди, и неведомая сила подхватила ее!
Она вскочила и, подхватив с земли лопату, изо всех сил рубанула бандита по голове. Лезвие лопаты с отвратительным хряском вошло в заостренную макушку бритого черепа. Он упал, уткнувшись лицом в землю. А Вера никак не могла извлечь лопасть лопаты из его головы. Перехватив рукоять поудобнее, она вывернула ее, с хрустом ломая кость. Неизвестно как долго она рубила лопатой голову давно мертвого бандита. Его голова превратилась в бесформенное крошево похожее на белый с красным, искромсанный кочан капусты. Ничего не соображая, словно в забытьи, она причитала одно и то же: «Вот тебе помои, умойся! Вот тебе лопата, помолися! Вот тебе кирпич, подавися!»
Неожиданно она услышала крик давно зовущего ее Сергея. Проблески понимания происходящего появились в ее сознании, она подошла к Сергею и попыталась поставить его на ноги. С ней творилось что-то страшное, зубы ее стучали громкими сухими щелчками. Она дико озиралась, взгляд ее блуждал, и она не могла остановить его на чем-то определенном. Наконец, ее глаза встретились с глазами Сергея и остановились. Она узнала его, и взгляд ее стал осмысленным. Рассудок постепенно возвращался к ней.
‒ Святой Николай вступился за меня, ‒ она скорее почувствовала, чем услышала то, что сказала сама. ‒ Господь на нашей стороне! ‒ и больше говорить не смогла.
Когда Сергей много раз повторил ей, что ему надо освободить руки, она попыталась развязать веревку, но у нее не получалось, пальцы не слушались. Тогда той же, мокрой от крови лопатой с липкими комочками мозгов, она стала пилить веревки у него на руках и ногах. Это длилось долгую вечность, лопата вертелась и выпадала у нее из рук, веревки глубоко врезались в посиневшие кисти, а прилипшие к металлу осколки кости, больно царапались.
Подобно больному, приходящему в себя после наркоза, Сергей проверил на месте ли руки и ноги. «Некоторым «хирургам» не стоит доверять», ‒ горько пошутил он. Глубоко вздохнув, он с усилием встал на одно колено, затем медленно поднялся. Ноги у него затекли и были неимоверно тяжелыми, и как он ни старался заставить себя сделать первый шаг, он не мог его сделать. Но он его сделал, и на неверных ногах подошел к Алексею. Вера стояла над ним, уронив руки, лицо ее застыло безучастной маской, по щекам белыми горошинами катились слезы.
Алексей был мертв. Он странно преобразился и стал, как будто меньше ростом. Смерть его была мгновенна, его мертвое лицо с застывшею легкой улыбкой говорило об этом. Еще не потерявшие живого блеска глаза были широко открыты. Он нашел то, что искал и успокоился, постигнув таинство смерти. Смерть страшит нас своею таинственностью, но в ней нет ничего страшного. Жизнь гораздо страшнее.
Посреди груди у Алексея зияла рана, похожая на глубокую тарелку, наполненную малиновым желе. Ниже пояса он был обнажен, из заднего прохода у него торчала рукоять лопаты. Глядя на него, Сергей подумал, что его друг умер с черенком лопаты в заднице, его насадили на держак лопаты, как червяка на крючок. И все это… ‒ ради чего?
Сергей постоял еще некоторое время, а потом отыскал у стены пещеры джинсы Веры. Они были целые, только молния на них была порвана. Он нашел и ее ветровку, вернее то, что от нее осталось, она была разодрана на две половины. Сергей стоял и стоял, рассматривая эту рвань, не зная, что с нею делать, а после уронил под ноги. С одного из бритоголовых он снял кожаную куртку и помог Вере ее надеть. Ему показалось, что лежащий неподалеку бандит пошевелился. Вера тоже заметила это. Не сговариваясь, они заторопились.
Они подхватили Алексея за руки и ноги и понесли его длинными переходами в сторону выхода. Спустя некоторое время Сергей заметил, что за ними волочится окровавленная, торчавшая из Алексея лопата. Сергей хотел ее вынуть и, не сообразив, выпустил руки Алексея и тот, с едва слышным всхлипом ударился головой о землю. Сергей вырвал из него лопату и отбросил в сторону. И только когда она с едва слышным стуком ударилась о землю, до него дошло, что его друга не стало. И весь смысл случившегося обрушился на него.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Им казалось, что они безмерно долго несли Алексея нескончаемо длинными коридорами. Быстро выбившись из сил, они решили оставить его в одной из боковых келий. Они осторожно положили его за полуразрушенный барьер, отделявший его усыпальницу от основного хода.
— Прощай, мой Сероглазый король, — сказала Вера. — Больше нет на земле моего короля.
Сергей взглянул на нее и промолчал. Быстрая и тяжелая, как ртуть слеза скатилась по его щеке. Он в последний раз посмотрел на растерзанное тело друга. Черты его лица изменились, стали непохожими, чужими, застыв в непреклонной суровости. Ни Сергей, ни Вера не заметили, что в ногах у Алексея лежал, спрятанный им, набитый золотом рюкзак.
Вскоре Сергей почувствовал на лице дуновение слабого сквозняка. Так и есть, в лицо пахнуло свежим воздухом, они приближались к выходу. И они выбрались на поверхность земли, на пронизывающе чистый холод. Здесь было темно, но намного светлее, чем под землей. Над головой, вместо довлеющего земляного свода, зияла небесная высь. В разрывах темных облаков сверкали звезды. Внизу, за набережной, чернела вороненая сталь реки.
Сергей взглянул на часы, было пятнадцать минут шестого. Они находились в катакомбах около двенадцати часов. А казалось, эта ночь длилась дольше года. Сергей не смог бы выразить словами то, что было у него на душе. Он не испытывал ни радости от спасения, ни горя утраты, ни сожаления, что все так обернулось. Одна лишь всеобъемлющая тоска владела им.
— Все кончено. Нам повезло, — это все, что он сказал, а Вера ничего не сказала в ответ. Разве слова что-то значат.
Они долго добирались до станции метро «Днепр» и ехали куда-то в нужном направлении, а потом блуждали по залитым мертвенным светом внутренностям метрополитена. Им навстречу попадались какие-то люди, их лица были серыми в свете ртутных ламп. Они брели куда-то в пустоте подземных переходов, злобно поглядывая по сторонам, будто выполняли постылую, никому не нужную работу. Наконец, ненасытная пасть эскалатора изрыгнула их из-под земли, и они вышли на майдан Незалежности.
Майдан был мокр и пустынен. Освещенный фонарями он был до омерзения безобразен, а желтый свет фонарей заставлял помышлять о самоубийстве. С неба падали мелкие снежинки, холодно мерцая в предрассветной мгле, и превращались в грязь, коснувшись тротуара. Падал первый снег этой зимы. Они постояли, молча, глядя друг на друга и, не прощаясь, разошлись в разные стороны. И каждый из них шел один.
* * *
Неохотно, но все же пришла весна 2007.
Солнечным воскресеньем Сергей вышел на набережную возле станции метро «Днепр». Освободившаяся из-подо льда река раскинулась пред ним во всем своем раздолье. Как и прежде, она несла свои глубокие воды к морю. Эх, ты, река… ‒ живой свидетель тех событий. Одинокий, Сергей ссутулился перед ее серыми очами.
Он до неузнаваемости изменился, как будто постарел на сотню лет, обтянутые пепельно-серой кожей скулы казались острыми, отросшие седые волосы ерошил ветер. Мимо проплывали захваченные разливом прошлогодние листья, обломки камыша да трухлая куга. Глядя на быстрые воды реки, он уже не думал, ни о рыбах, ни о мицве, ни обо всем прочем… А через реку, напротив, на оттаявшем пляже «Гидропарк» вокруг костра плясали голые люди. Судя по длинным волосам можно было предположить, что среди них были и женщины, хотя длинные волосы теперь не признак пола. Сергею они были безразличны и он никогда бы не смог плясать, тем более у костра.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
