– Орудие прямо блестит! И видно его издалека! Боюсь, что видно не только мне, но и немцу. С того берега.
– А мы врага не боимся.
– Похвально. Только миномёту всё едино – не боишься ты его или штаны намочил. Разрыв мины посреди вашего орудийного дворика всех вас, чистюль, смешает с вашим же навозом. Да и хрен с ним, но без вашей пушки танки бить тяжело будет. Поэтому придётся вам, стахановцы, орудие с той стороны грязью вымазать.
– Не будем мы орудие пачкать. Его в чистоте содержать надобно.
– Верно, брат. Оружие – оно чистоту любит, – я спрыгнул вниз, сел на корточки, прикурил, потом пересел на сошку пушки, закрывшись орудийным щитом от наблюдения с того берега. Продолжил:
– Но любит оно чистоту больше изнутри. А вот с грязью снаружи как-нибудь стерпится. Ведь война сейчас какая пошла – кто позже обнаружил себя – тот и победил. Это во времена Наполеона и Кутузова дальнобойность и особенно меткость были такие, что о маскировке никто и не думал. Наоборот, все разряжались павлинами, пушки бронзой на солнце слепили. Для внушения врагу страха – смотри, какие мы примерные солдаты – пушки блестят, служим давно, стреляем быстро. А сейчас… Вот сейчас снайперов наших встретил. Они мне рассказали. До немцев от них – полтора километра. Группа немцев прикуривает от одной спички. Первого – снайпер засекает, наводит винтовку, второй – отметил дистанцию, вводит поправку на расстояние и ветер, третий прикурил – получил пулю в лоб. Полтора километра. Винтовка. От вас – два километра. Завтра на рассвете немецкий наблюдатель засечёт блеск вашего образцового орудия, позвонит на гаубичную батарею. После пары пристрелочных выстрелов, вместо вашей позиции будет большая-большая воронка от залпа всей батареи. Сейчас война такая – спрячься, дождись удобного момента, ударь наверняка, смени позицию, спрячься. Тот, кто так воюет – всю Европу завоевал. Остальные червей кормят.
– Это подло, – сказал молодой голос из глубины.
– А без толку погибнуть – глупо. Отомсти за подлость – сожги завтра их прямо в их железных тракторах. Вымажи орудие снаружи грязью, ветками, соломой укрой позицию, подпусти метров на двести и влупи ему бронебойный под шкуру. К этому времени тут такая свистопляска с фейерверком будет, что вспышку вашего выстрела не сразу и заметишь. А до выстрела – дожить надо. И после – выжить. Немцев, там, за мостом, много, а нас – мало. А пропустить их нельзя. Позади нас – женщины, дети, старики. К ним пустить врага – вот подлость. Так что прячьтесь, «боги огня», в землю. Чем позже они вашу позицию найдут – тем больше вы их побьёте. Это мой вам совет.
Я встал, оттряхнул штаны.
– А это мой вам приказ! – раздался громкий голос Ё-комбата над головой, – я тоже на… блеск пришёл! У вас что… клуб… самоубийц, гля! Где ваш комбат, мать его рас-так!? Я ему… сейчас … …. ….! … сыну! Сказал же … … замаскировать … орудия…! Долбо…! Сам лично постреляю, к …. матери! Герои …! Вся Белоруссия костями таких … героев усыпана, на …! Нет, мало…! И здесь … надо всё, к … костьми застелить, долбоё…! Но я … буду, но не позволю! Их … кости пусть тут белеют!
Я хотел смыться, он меня поймал за рукав:
– Что ты этим му… сказки рассказываешь? Уговариваешь их, на … выжить …! В хлебало бей сразу долбо…! Раз сами Родину защитить не хотят! Или пристрели, к е…! Раз жизнь не дорога! Сказки им сказывает, придуркам! Маскировать орудие, чтобы даже я не нашёл! И две запасные позиции! Снарядные ниши и защитные щели шпалами перекрыть! Я … проверю! Кишки через рот достану, если не сделаете! Немца доблестью не напугать! Не боится он! Он смерти только боится! Хватит воевать как попало! Навоевались …! Пол-Союза отдали, «отличники боевой и политической»! Немец людей живьем в коровниках жгёт, а мы всё честно воюем! «Подло!» Полстраны нелюдям этим отдать – вот что подло! Через час приду – проверю!
Он толкнул меня:
– С глаз моих пропади, сказочник! Поэт-композитор! Только песенки петь, больше и толка нет! Брысь!
Брысь так брысь. Хоть я и не кошка, а свалил с кошачьей скоростью. Комбат орал, как пожарная сирена. Слышали не только расчёт этого орудия, слышал, наверное, весь батальон, а может, и немцы – мины стали кидать на обум. То ли нас пугали, то ли сами рёва Ё-комбата испугались.
Я вернулся на позиции роты, вместе с Кадетом ворочали шпалы, которые развозили на машине. Зачем руками таскать? Трофейной техники у нас было больше, чем водителей. Сам сел за руль «Опеля» (в том мире я как раз закончил курсы и получил права), потыркался, помыркался да и поехал, выбив лобовое стекло – фары не включал, а без стекла хоть что-то видно. Кадет бегал впереди, смотрел дорогу, чтобы я в яму или окоп не свалился. Потом мы только возили (я рулил, Кадет бегал) – ротный Степанов бойцов выделил, в качестве грузчиков. После шпал возили солому, сено, нарубленные ветки деревьев, развозили ящики с боеприпасами по позициям – Школеров забрал вообще всех шоферов. Потом я уронил машину в воронку, пребольно ударившись раненой грудью о баранку руля. Вытащить машину не смогли, хорошо пустые ехали. Слили топливо в канистру и бросили машину. Хотели сжечь, но отложили на утро – может получится вытянуть?
Из-за удара о руль рана так разболелась, что плюнул на всё, пошёл к медикам. Там на меня долго ругались – швы разошлись. Зашили опять (на трезвую голову гораздо больнее), залили всё перекисью, засыпали стрептоцидом (наверное, он – желто-зелёный), забинтовали обратно, запретили возвращаться в строй, пообещали ближайшим эвакуационным транспортом вывезти в тыл. Ага, щас! Они, транспорты, под утро, самое раннее, вернутся. Я проспал до четырёх утра и сбежал проверять дозоры.
Спящими оказались только двое. Расстреливать не стал, но пропинал от души, доложил об этих уродах их ротному (хорошо они не из нашей роты оказались, сам сгорел бы от стыда).
Перестрелка на берегу почти совсем стихла. За всё время моего обхода не бухнула ни одна граната. Оказалось, комбат отвел наших на первую линию окопов, это немцы одни постреливали. Теперь между нами и немцами – только боевое охранение, а они спят, уроды.
Под утро нас ждал сюрприз – трактор приволок короткоствольную гаубицу. Расчёт развернул её прямо напротив моста, на высотке, окапываться не стали. Забили сошники, разгрузили снаряды, повалились спать кто где. Чудные ребята. На что надеются? Жить не хотят?
Похолодало. Я замерз, как на морском дне. Вернулся на свою позицию. Кадет спал, как котёнок, свернулся калачиком на шинели, постеленной на земляной уступ в укрытии. Накрыл его ещё одной шинелью. Пусть поспит. А сам пошёл к Тарасовой яме – здесь у нас тыл.
Повара уже не спали, суетились у полевых кухонь под растянутыми от обрыва оврага до обрыва маскировочными сетями. Тут же они сделали укрытия – подкопав стены оврага, укрепили всё шпалами. Колодец выкопали на месте, откуда бил родник.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
