– А что мне за это будет?
– Бинокль. Трофейный, цейсовский. На, держи!
– Ты бы мне его и так отдал.
– Ты и Мельника бы так отдал. Ладно, поехали. Мельник, сдавай назад, к Тарасовой яме.
Откуда-то вылетел Кадет – прибежал на звук моторов, кинулся меня обнимать.
– Отставить, боец. Я тебе что, девушка, ты меня обнимаешь? Доложи по форме.
Доложил, что за время моего отсутствия происшествий не случилось, кроме атаки немцев, выбивших наши дозоры с берега.
– Человек пятьдесят наши положили. Пока они плыли на своих лодках, потом, пока на кручу берега лезли – гранатами их закидали. Снайпера удачно постреляли. Всех их пулемётчиков перебили.
– У немцев в отделении каждый солдат обязан владеть пулемётом. За пулемёт ставят лучших стрелков, но владеют все. Пулемётчики будут. Всё равно – хорошо. Лучших – выбили, завтра не так метко стрелять будут. А наши потери?
– Двоих убитых принесли. Сколько там оставили – не знаю. Шесть раненых отправили в школу, остальные, после перевязки, вернулись. Метрах в ста – ста пятидесяти закопались от немцев. Перестреливаются. Но это уже смена. Наш взвод, третий, и рота этих, пехоты, из батальона Свиридова. У них в роте – меньше, чем у нас во взводе.
– Мы первые сутки воюем, а они? Сколько у нас будет к завтрашнему вечеру? Где комбат? Пойду, доложу о прибытии. Ты нам землянку приготовил?
– Ага. Ротный, правда, опять внаглую к нам заселился. Людей нагнал, расширили всё, амбразуры сделали. Говорит – энпэ его будет.
– Вот паразит! Придётся новое укрытие делать. Метрах в двадцати от этого «НП», Миша, откопай щель, вот так расширь, чтобы сесть можно было или лечь, ход сообщения с изломом пророй. Приду, шпал наносим, перекроем. Чую, засветит он наше убежище.
– Понял, пойду. Вещи пока в старой «берлоге» оставлю. Я тебе «доспех» поправил. Пушкари помогли – им не впервой бронещиты выправлять.
– Вот спасибо, Миш. А, комдив тебя к награде представлять будет.
– За что? Я же ничего не сделал?
– Считай – авансом. Давай, давай! Шевелись! Ночь, хоть и длинная, но перед боем отдохнуть бы не помешало.
Комбата я нашёл на гребне высотки. Он сидел на штабеле шпал, смотрел в бинокль на прибрежную перестрелку. Доложил. Он кивнул, как будто ждал только такого исхода моей поездки.
– Смотри, Виктор Иванович, немец обычно ракетами всё засвечивает, даже когда боя нет. А сейчас – редко.
– Чтобы мы не видели? Так и они ни черта не видят.
– Это мои «лешие» их надоумили, – сказал подошедший Степанов. С ним остальные ротные, – как взлетает ракета – снайпера скидывают в реку кого-нибудь с моста. Саперов своих жалеют, наверное, больше, чем десант на плацдарме. Ребята уже два раза, двумя и тремя тройками, к их окопам подползали. Команду «Атас!» они теперь крепко запомнят.
– Я видел. Потери есть?
– Один легко ранен. Перевяжется – вернётся в строй.
– Ты сильно не расслабляйся, они и сами могут нам «атас» устроить. Обойдут по берегу, вылезут где-нибудь.
– Боевое охранение расставлено. В три ночи – смена. В семь утра – ещё смена. Эти уже примут первый удар.
– Всё верно. План остаётся прежним, возвращайтесь в роты, усиливайте фортификационные работы. Людей не жалеть! Я понимаю, люди устали, но сейчас не тот случай, чтобы слабину проявлять. От этой ночи зависит наша судьба. Как проведём эту ночь – так и следующую встретим. Кто проявит недостаточно выдержки – не доживёт. Надеюсь, все это осознали? Свободны. Так, старшина, погодь. Ты, я видел, поспал там, на насыпи. С спросонья даже майору нагрубил. На тебе – проверка несения караульной службы. Найдёшь, кто спит в дозоре – расстреливай на месте. Ты сможешь, я знаю. Я не хочу, чтобы нас взяли врасплох, как ты этих, на лесопилке. Задача ясна? Копать ты всё одно не можешь. Как рука?
– Врачиха говорит – отойдёт. Это от удара пули в броню – отбило что-то. Пальцами двигаю, но силы в руке нет. Как отсиженная нога – бесчувственная.
– Отсиженная нога потом сильно болит и колет. Может, тебя в тыл отправить?
– Владимир Васильевич, наказать меня хочешь? За что? Я к этому бою, можно сказать, всю жизнь готовился, а вы!..
– Ладно, иди.
Задание я получил конкретное. Вернулся к Кадету, напялил с его помощью «доспех», проверил автомат, пистолет. Разгрузку надевать не стал, два рожка из неё запихнул в голенища сапог, гранату М24, с длинной ручкой – за пояс, пошёл. Воевать я не собирался – демаскировать себя и позиции боевого охранения? Ползать я не мог – рука не слушалась, «оббежал» посты в позе «зю» в перерывах меж взлётов осветительных ракет. Никто не спал, конечно – бой идёт под носом. На это я и не рассчитывал, только выяснил расположение постов. Каждого предупредил, что именно я отвечаю за «бдительность» и спящих буду стрелять, даже не разбудив.
Перебегая к следующему посту, меня тихо окликнули:
– Стой, стреляю!
– Стою, не стреляй, – но сам упал, на всякий случай откатился.
– Это кто такой ловкий? Всё одно ты у нас на прицеле.
– Медведь.
– Продолжи: «Хорошо живет на свете…»
– Вини-Пух. Оттого поёт он песни вслух.
– Правда, Медведь! Подходи, старшина, «лешие» мы. А говорили – тебя в сердце застрелили.
– Застрелили. А я живой. Как меня убить? Ведь:
В голове моей опилки – это – да!Но скажу вам честно – не беда!Да, да, да!Ведь кричалки и вопилки,А также сопелки, ворчалкиИ другие хорошие песенкиСочиняю я неплохоИногда, да!
– Точно, Медведь! – раздались тихие смешки, но откуда, я не видел: – Рады, что ты жив.
– Я тоже рад. И что так хорошо маскируетесь – рад, но на будущее – запомните – надо говорить: «Превед, Медвед!»
– Мы запомним, – после очередных смешков ответила мне темнота.
– А что вы здесь?
– Точка сбора у нас тут. Остальных дожидаемся. Комбат приказал отдыхать до семи утра.
– А я – дозоры проверяю. Ну, бывайте, парни! У вас без потерь? Хорошо. Алёшину – привет!
– Передадим.
Я побежал дальше. Дозоры проведал, пошёл «гулять» по позициям. В призрачном свете осветительных ракет склон высотки походил на развороченный муравейник. Бойцы суетились, копошились, поблёскивали каски, лопаты, металлические части оружия и амуниции. Большой отблеск привлёк моё внимание и любопытство, явно сорочье, притянуло мои ноги к огневой артиллеристов.
– Ай, молодцы! – сказал я, встав на отвал огневой. – Сразу видно – передовики! Отличники боевой и политической!
– Ну, – ответил, распрямившись коренастый, судя по густому, надтреснутому голосу, немолодой, боец, – и что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
