мутит.
— Не волнуйся, остаточное действие моего снадобья, через два часа пройдет. — Артемьев оглянулся; — Однако скверно, что нас никто не встречает.
Он не успел договорить, как появились двое мужчин с зонтиками в руках, хотя звездное небо было ясным. Мужчины радостно кинулись к Артемьеву, один обнял его, другой ограничился рукопожатием, но оба наперебой заговорили на английском. Аркадий не знал ни одного из наречий, существующих в мире. Да и по-русски-то выражался косноязычно. Потому и не мог понять, о чем шла речь. Но то, что встреча была дружеской, он понял, а потом сообразил, что это английские коллеги Артемьева, такие же «ученые крысы», как и он, Артемьев. А тот словно забыл про Аркадия, позвал его за собой лишь небрежным жестом руки.
Автомобиль нашли на автостоянке, и Аркадий тут же отметил (в этом он отлично разбирался): «Бентли»! Машина королей! И любимая машина Джеймса Бонда! Аркадию предложили кресло рядом с водителем, чем он остался весьма доволен.
Ехали они не очень долго. Машина убаюкивающе шуршала шинами, Аркадий задремал и очнулся, когда Артемьев позвал его:
— Вылезай, мы на месте.
Не оглядываясь по сторонам, лишь отметив, что перед ним тяжеловесное, мрачноватое здание, Аркадий прошел следом за Артемьевым и мужчинами. Темными коридорами и крутой лестницей они поднялись на второй этаж, и Аркадия впихнули в узкий номер, который напоминал что угодно, только не люкс высшего класса, о котором мечтал Аркадий.
Аркадий сказал:
— Глеб, я бы, пожалуй, еще поспал. Что-то мне нехорошо.
— Ладно, я тебя уложу снова, только дам препарат послабее.
Аркадий проглотил очередную пилюлю, запил ей водой из кувшина, улегся на жесткую кровать и, только, как ему показалось, закрыл глаза, услышал голос Артемьева:
— Вставай. Пяти часов сна для мужчины достаточно. Аркадий сел и взглянул на фармацевта еще осоловевшими глазами. Отметил, что скудный номер залит солнцем.
— В какую дыру ты меня привез, Глеб?
Тот поразился:
— Да ты что, совсем обалдуй?! Ты в Кембридже! Старейший университет мира! С тринадцатого века он выпустил несчетное количество гениев во всех областях человеческой деятельности!
— Тебя в том числе? — криво улыбнулся Аркадий.
— И я имел честь некоторое время здесь сотрудничать, — не скрыл тщеславной гордости Артемьев и приказал: — Вставай, помойся, побрейся и натяни на свою сладкую рожу самую соблазнительную улыбку.
— Зачем? — обиделся Аркадий.
— Затем, что мы встречаемся в Лондоне с Екатериной Муратовой. В моем любимом маленьком ресторанчике.
— А я-то там зачем?
— А ты будешь декорацией за моей спиной. Но я полагаю, что именно на эту декорацию Катерина будет обращать основное внимание. Так что плохо сообразит, о чем я ей толкую.
Все тот же «Бентли» с молчаливым водителем в форменной фуражке к полудню домчал их до Лондона. К ресторану подъехали по узким улочкам, и Аркадий опять расстроился — никакого шика в этом заведении не отмечалось, что и с улицы было видно.
Около входа в ресторан стояла рослая девушка в тонком белом свитерке, коротко стриженная, на высоких каблуках, с сумкой крокодиловой кожи. Артемьев поравнялся с ней и спросил недоверчиво:
— Катя?
Она засмеялась:
— Не узнали, Глеб Сергеевич?
— Да куда там! Ты так повзрослела за полтора года! Ну просто настоящая английская леди! Познакомься, это мой первый заместитель, очень талантливый человек, Аркадий Седых.
Аркадий, как ему и было приказано, украсил свою физиономию самой слащавой улыбкой, но руку девчонке поцеловал очень красиво и умело.
В ресторане, с точки зрения Аркадия, было столь же паскудно, как и на входе. Убогий и грубый интерьер, столы без скатертей, но Артемьев сказал горделиво:
— Прочувствуйте, молодые люди, этому кабаку почти триста лет. Возьмем по кровавому бифштексу. Он здесь уникален. А оросим его традиционным и крепким английским пивом, рецепту этого эля тоже больше трехсот лет.
Аркадий вконец обозлился. Он любил хорошо прожаренное мясо и не переносил пива, полагая, что это истинно плебейский напиток и пить его даже неприлично. Он сменил слащавую улыбку на томную. Изобразил романтического юношу. Чайльд Гарольда или самого лорда Байрона, как он их себе представлял, и вовсе не прислушивался к беседе. Однако по любопытным взглядам Кати понял, что ей и этого хватило, для того чтоб она его личностью заинтересовалась. Означенная маска романтика сработала, как всегда, безотказно.
Поболтав о вещах незначительных, Артемьев перешел к серьезным темам:
— Катерина, теперь пару слов о делах.
— Ради которых вы прилетели? — подхватила Катя.
— Сознаюсь — да. Ситуация такова. По завещанию твоего батюшки тебе назначен опекун — Муратова Дарья Дмитриевна. По воле отца ты не можешь вступить в права наследства, пока тебе не исполнится двадцать два года.
— Мне это уже объяснили.
— На самом деле передать бразды правления холдингом в твои руки можно не в двадцать два года, а гораздо раньше.
— На это я не пойду, — твердо сказала Катя. — Мне нужны эти семь лет. Пока окончу колледж, потом стажировка. Следом за ней придется переучиваться на систему русского бизнеса, и снова стажировка, вот семь лет и пролетят.
— Разумно, — удивился такой жесткой не по возрасту логике Кати Артемьев. — Однако скажи честно, как ты относишься к Дарье Дмитриевне, своему опекуну?
— Никак, — прозвучало холодно…..
— А если совсем честно?
— Скорее — плохо.
— Почему?
— Этого не объяснить. Сама не пойму. С детства ее невзлюбила, когда она меня пыталась воспитывать еще на Алтае, в какой-то деревне. Я не переношу ее. Просто тошно думать, что я ее увижу в конце июля.
— А она, Катя, относится к тебе с заведомой любовью. Это добрый и славный человек. И умело взялась за работу в холдинге. И готова выполнить все заветы брата, твоего отца.
— Семь лет меня опекать? — презрительно спросила Катя. — И все эти семь лет я должна выпрашивать у нее деньги?
Артемьев помолчал, потом заговорил с предельной доброжелательностью и убежденно:
— В принципе, Катя, ты можешь сменить опекуна. Можешь заявить, что не доверяешь своему опекуну, не уважаешь его и не намерена подчиняться его указаниям. Почти наверняка тебе это удастся. Если ты будешь тверда в своих намерениях, дело можно выиграть в любом суде.
Катя молчала. Смотрела в окно, покосилась на Аркадия, но так ничего и не ответила. Артемьев спросил осторожно:
— При таком варианте кого бы ты хотела видеть своим опекуном?
— Дорохова Юрия Васильевича.
Артемьев глубоко вздохнул и произнес мягко:
— Катя, мне страшно об этом говорить, но Юрий Васильевич не проживет семь лет. Если он проживет год, это будет большим счастьем.
— Это правда?! Это точно?! — вздрогнула Катя и в упор взглянула на Артемьева.
— К сожалению, таково заключение врачей. Год.
