может не захотеть жить, а это значит… Папа, это ненадолго, просто пока она не придет в себя или пока мы что-нибудь не придумаем.
Олег хотел рявкнуть, но смолчал. Ну и сюрприз преподнесла дочурка! Проявила самостоятельность в самый неподходящий момент.
– Ты за меня волнуешься? – догадалась Катя. – Да мне у Аниты безопаснее, чем в городе! Знаешь, там у нее свой дом, куда никто кроме меня и Фила войти не может… Хотя нет, еще они могут. – Катя кивнула на стайку детворы, с любопытством разглядывающую «одинокий шар». – Я даже за порог выходить не буду, разве что ты в гости придешь. Я тебя из окна увижу, увидела же, как ты через минное поле бежал. Папа, ну подумай, будь в моменте!
Гончар сжал зубы, чтобы не выругаться. В душе творился настоящий кавардак. Будь в моменте! Это значит – рассуди здраво, осознай происходящее. Да разве он способен сейчас рассуждать? Но, действительно, надо успокоиться.
Он досчитал до семи, стараясь не смотреть дочери в глаза. Мимоходом заметил, что постепенно холодный профессионал берет верх над эмоциями отца.
А ведь дочурка права. Он шел ее спасать, хотел защитить, вытащить из Зоны, а получилось наоборот: это она пытается защитить весь мир, все человечество. Так карта выпала, что кроме нее некому. А ему остается лишь принять ее выбор. К тому же, если рядом с Анитой будет свой человек, которому он полностью доверяет, это всем на пользу. Кто знает, на что способна Зона? Может, уничтожение города – это всего лишь цветочки.
Олег нехотя кивнул:
– Я все понял. Я тоже останусь, буду здесь, на метео станции, столько, сколько потребуется. Провожу мелких на КПП, отчитаюсь перед начальством, матери твоей позвоню – и сразу вернусь.
Катя, готовившаяся к долгим уговорам, даже растерялась.
– Что ты скажешь маме?
– Ну… – Гончар криво улыбнулся. – Придумаю что-нибудь.
Катя взглянула благодарно.
– Я с Филом и Толиком попрощаюсь.
Косорылый выглядел мрачнее тучи. Гончар застал его утром, когда тот бормотал проклятия в адрес Зоны. Понять Толика было легко – долгое ожидание смерти изводит, но, увидев Катю, он мгновенно оттаял.
Прощание с Филиппом было не таким легким.
– Я тоже остаюсь, – по-английски заявил парень и тут же заработал звонкую пощечину от Мартины.
– Все равно я останусь, – насупился он.
– Ни за что! Ты должен учиться. Да и какая от тебя польза, ты же совсем мальчик, ничего не умеешь!
Филипп ссутулился и виновато взглянул на Катю. Она все поняла без слов. Чмокнула Олега в щеку, помахала ладошкой Толику и пропала.
Гончар повернулся к маленькому отряду:
– Ну что, двигаемся на КПП?
Возглавлял процессию Косорылый. Рядом с ним вышагивала Зара. Потом шли две пары детей, за которыми присматривала Мартина. Замыкали шествие Филипп и Олег. Время от времени Гончар поглядывал на мальчишку. Тот выглядел задумчивым, хмурился, тер лоб, оглядывался назад. Потом бросил вопросительный взгляд на Олега. Тот едва заметно кивнул. Филипп остановился, а потом развернулся и со всех ног помчался обратно. Мартина, целеустремленно шагавшая вперед, ничего не заметила.
Вдалеке показалось приземистое здание КПП. Увидев его, Косорылый рванул вперед, словно спринтер. Мартина обернулась к Олегу с торжествующим видом. Гончар устало смотрел, как на ее лице проступает непонимание, потом обида и, наконец, ненависть.
– Ты его подговорил! – Мартина бросилась к нему с перекошенным лицом.
– Конечно нет. – Гончар старался говорить спокойно, простыми словами.
– Все равно, ты знал! Ты не мог не заметить! – Мартина залепила ему звонкую пощечину. – Я иду за сыном!
– И что ты ему скажешь? Или отвесишь еще одну оплеуху?
– Надо будет – отвешу! Я мать, я должна защитить его!
– Не говори ерунды. Для Филиппа сейчас это самое безопасное место на земле. Пойми, дети уходят, всегда уходят. И это всегда неожиданно и больно. Просто Филипп стал самостоятельным именно сейчас, так уж вышло. И выбрал Зону, и ничего тут не поделаешь, можно только принять его выбор.
Мартина опустилась на обочину, прямо в пыль, странным, ломаным движением, будто пропал стержень, на котором держалось все ее существо. Гончар осторожно присел рядом.
– Слушай, Гончар, – Мартина почему-то обратилась к нему по фамилии, – скажи хоть раз правду. Зачем ты оставил в Зоне свою дочь? Ты же мог уговорить ее уйти с нами, я видела.
– Затем, что ситуацию надо заморозить. Стабилизировать. Мы не знаем, что такое Зона, но сейчас мы с ней умеем сосуществовать. А что будет, если в Аномалии появится новый «пассажир»? Или если Анита сорвется и никого не окажется рядом, чтобы ее успокоить? Может статься, жизнь на Земле в этом случае превратится в оживший кошмар.
– И поэтому вы будете, как писали ваши классики, производить святую воду в промышленных масштабах?[2] Ты сам-то веришь в это?
– Какая разница, во что я верю, значение имеет только то, что я делаю. Я должен действовать исходя из худших предположений.
– А ты помнишь, чем закончился тот роман? Там же невиновного человека убили.
– Почему невиновного? – удивился Гончар. – Все хорошо там закончилось. Пошли, а? Устал и жрать хочется.
* * *
21 августа, 12:20
Рация ожила, захрипела, и голос оператора технических средств контроля скороговоркой доложил:
– Движение за периметром.
Сержант Бахаев подошел к ограждению. Отсюда, с вышки, белая стена Зоны и упирающаяся в нее бетонка выглядели неестественно четкими, игрушечными, будто вырезанными из бумаги. Игрушечным выглядел и человек, который только что вывалился из белого марева. Вернее, сначала он опасливо выставил ногу (так пробуют воду в реке), потом выскочил сам. Он подпрыгивал, размахивал руками, размазывал что-то по лицу – видимо, слезы. Потом бухнулся на колени и начал бить поклоны Зоне. Сержант смотрел на него без особого интереса – здесь и не такое случалось. Да и не его он ожидал, не из-за него торчал на вышке сутки напролет.
За последнюю неделю, с тех пор, как проводил в Зону команду ученых, Бахаев будто постарел. Не спал, только иногда проваливался в небытие на полчаса-час, почти не ел. Страшные картины, показанные ему духами в день выхода экспедиции, не давали покоя, маячили перед глазами, выматывали душу. Он знал: мир стоит на пороге катастрофы, шансов спастись почти нет. Все просто: или из Зоны выйдут дети, или мир рухнет. Бахаев не понимал, откуда и зачем в Зоне взялись дети, но предвидение было четким, однозначным: или – или. И он ощущал, почти физически, как с каждым днем тает отпущенное время, как реальность затягивает в жуткую, кошмарную воронку, выбраться из которой будет невозможно.
Бахаев еще раз равнодушно глянул
