дождался страдальческих завываний. Потом, развернув рылом амбициозного хачика в противоположную от зрительниц сторону, вывел его в коридор. Там и начал играть предпоследний акт антикоррупционного марлезонского действа.
— Так ты, Вазген, говоришь, что твой дядя-прокурор с тобой в доле и нас всех накажет? — озабоченным тоном задал я вопрос гражданину Дегояну.
— Накажет! Клянусь мамой, сильно накажет! Вас всех посадит, а этих старых параституток с работы выгонит! — прокурорский племяш расценил мою провокацию, как тревожную обеспокоенность за изменчивую ментовскую судьбу и, как трусливое колебание. — Дядя Гагик большой человек в прокуратуре и очень любит меня! Отпусти, козел, мне больно!
Не отпуская прокурорского любимца, я обернулся через плечо и оглядел Боровикову со стоявшими рядом с ней женщинами. Судя по их лицам, искрометный пассаж Вазгена касательно старых проституток, их глубоко тронул. Громогласно определив этих благочестивых дам в категорию профурсеток, гражданин Дегоян конечно же их расстроил. Но троекратно он их рассердил, назвав профурсетками старыми. Теперь уже я в достаточной степени был уверен, что наше доверительное общение с моим араратским другом в их памяти задержится надолго. На пару недель, так это уж точно. А больше нам и не надо.
— Все, девушки, здесь вы больше не нужны, идите к себе, минут через пятнадцать я к вам приду! — доброжелательно обратился я к дамам.
Морально сломленных и, едва перебирающих затекшими ногами чебуреков, мы загрузили в «буханку». Еще минут двадцать ушло на изложение должностными женщинами в собственноручном формате услышанных ими громких заявлений Вазгенчика о доле прокурорского дяди в крамольных делах нерусской банды. И о том, что этот прокурорский дядя за задержание любимого племянника всех посадит и уволит. Особенно «старых параституток» из числа административно-воспитательного персонала комплексного общежития. Программа «минимум» была выполнена. Теперь надо везти задержанных в опорный и уже там завершать начатое.
Глава 28
Выгрузив в опорном пункте буйных сынов кауказа, мы разделили их поровну. Почти поровну. На земляка братьев Кулиевых Гусейна у меня были свои далеко идущие планы и я его определил в араратскую сборную. Их всех четверых отвели в угол кабинета и через холодную трубу отопления сковали двумя парами наручников. Еще совсем недавно борзые хачикяны, теперь тихим овечьим гуртом стояли в углу и даже не попискивали. Вазген, крепко ответивший своими почками за «козла» еще по пути сюда, сидел на корточках и тихо подвывал, переживая, очевидно, за нелегкую судьбу своего гонимого по миру араратского народа. А, может, и похер ему было на свой народ, и скулил он исключительно исходя из личных болезненных ощущений…
Братья Кулиевы, включая уже дважды сиженного и оттого более мудрого Назима, тоже в амбицию уже не впадали и вели себя крайне благообразно. Начать я решил именно с Назима. Чтобы знал, говно, кому кланяться. Загнув по моей просьбе на полу в традиционные «ласточки» Гамида и Ильхама, Толик и Миша растянули поперек вовиного стола голожопого Назима. Тот, когда только стали заголять его задницу, ожидаемо забеспокоился, почувствовав неладное. Гордый сын кауказа задергался и заверещал, очевидно предположив самое постыдное злоключение для своей задницы. Но двух тычков Миши вполне хватило, чтобы он обмяк и не мешал дальше творить с ним циничное беззаконие. Его братья, извернувшись на полу и позабыв про собственные непереносимые страдания, с ужасом взирали на происходящее.
Я подошел к сидящему на корточках Вазгену и, протянув руку, потребовал у него брючный ремень. Прекратив скулить, любимый племянник прокурора, кряхтя поднялся и опасливо озираясь, вытянул из штанов свой ремешок.
— Прости, начальник! Бес попутал! Прости! Мамой клянусь, случайно так сказал! Мы ведь с тобой христиане, ты прости меня, начальник! Христиане ведь должны прощать друг друга! — суетливо и не очень убедительно хлопотал примерный араратский христианин. Все еще не понимая, зачем мне понадобился его ремень.
Вопреки расхожему утверждению о вопиющей черножопости кауказского народонаселения, упитанное седалище Назима особой смуглостью не отличалось. Абрек, видимо, уже смирился с любым, пусть и самым печальным или постыдным исходом для своей жопы. Никаких протестующих звуков гражданин Кулиев уже не издавал. Хотя было хорошо видно, что находится он в полном рассудке и в трезвой памяти.
Что сейчас испытывал Назим при обработке его филейных частей, присутствующим оставалось лишь только предполагать. Судя по его поросячьим визгам, получаемые джигитом эмоции, безусловно, были яркими, но положительными они ему все равно не казались. Я тоже особого удовольствия от порки азера не получал, но работа, есть работа и делать ее следовало на совесть. Ремешок у Вазгена был хороший, явно привезенный из далекой аровской родины и с какими-то металлическими насечками под серебро по всей длине. Живее всего Назим реагировал на соприкосновение своей задницы именно с этими железяками. Очень быстро его молочно-белая жопа стала сначала ярко-красной, как у гамадрила из зоопарка, а уже через два десятка ударов, окончательно перекрасилась в черно-синюю. При особенно удачных попаданиях, на назимовской заднице оставались отпечатки бляшек с вазгеновского ремешка.
С интересом на происходящее смотрела только правоохранительная часть присутствующих. А вот криминальные личности испытывали легко заметный ужас, справедливо полагая, что назимовская жопа олицетворяет собой символическую первую ласточку и для их задниц. Кстати, если о птичках, то братья Назима уже и без ремня завывали от собственных оргазмических ощущений. Они уже давно и слишком явно тяготились своими акробатическими этюдами «аля ласточка». Да и их старший брат тоже уже достиг пика острых ощущений. Задач подвергнуть пыткам семейство Кулиевых я перед собой не ставил. Поскольку производимая процедура несла лишь оперативно-воспитательную нагрузку, то пора уже было производить на вовином столе процесс брато-замещения.
По моей команде Толик и Миша отпустили с лобно-воспитательного стола, затравленно озирающегося по сторонам и плачущего самыми натуральными слезами Назима. А я, прямо на его глазах и со словами самой искренней благодарности вернул ремешок оробевшему Вазгену. Тот в растерянности стал торопливо вставлять его себе в штаны. Видимо, с туго затянутым ремнем на портках он чувствовал себя в большей безопасности.
Следующим был Ильхам. И снова в процесс воспитания был включен ремень его араратского друга и коллеги по криминальному ремеслу. Но уже не Вазгена, а Самвела. Лейтенант Нагаев трудился на совесть. Наверное он вспомнил все неприятности за год, которые ему достались из-за семейства Кулиевых. Ради справедливости следует отметить, что Ильхам визжал гораздо громче своего старшего брата. Он не просто визжал, он между взвизгами успевал еще что-то причитать на своем непонятном тюркском наречии.
Через час все достопочтимое семейство Кулиевых было нещадно выпорото. Даже смотреть было больно, как они натягивали на свои
