– Ну... как, все нормально? – прервал, наконец, молчание сидящий во главе стола начальник, обращаясь с легкой улыбкой к вновь пришедшему.
– Вроде нормально, – пожав плечами и опустив глаза, неопределенным тоном ответил вопрошаемый.
– Встретились, поговорили?
– Поговорили.
– Ездили туда же... в Сен-Дени?
– Да. Все по тому же сценарию, что и в предыдущий раз. То же место встречи, та же конспиративная квартира. Все без особых фантазий.
– Не обратили внимание... мистера Нортона... на некоторым образом, мягко говоря, легкомысленно-шаблонный подход к организации оперативной связи?
– Обратил. Он, кстати, просил не называть его мистером Нортоном.
– А как? – нарушая субординацию, живо вмешался в разговор Иванов. – Майлзом?
– Просто Джеффом. По свойски, без церемоний.
– Ну, так и что же он вам ответил? Просто Джефф, – вернул разговор к прежней теме Соколовский.
– Сказал, чтобы я на этот счет особенно не беспокоился. Мы не успеем засветиться.
– Интригующая ремарка. Многообещающая. По этому поводу был дан какой-нибудь комментарий?
– Был. Но не сразу, немного попозже.
– Было бы любопытно послушать.
– Вживую? Или в пересказе?
– Лучше, конечно, вживую. – Председательствующий кивнул на лежащий возле Бутко, на столе, плоский серебристый брикет. – Я смотрю, запись уже перенесли.
– Ну а как же. Первым делом.
– Все в порядке? Воспроизводится? Без сбоев?
– Вроде да. Я все, естественно, не проверял. Только на выборку, в нескольких местах.
– А сама техника как? Удобная? – Соколовский сделал еще один кивок, но на этот раз в сторону уже левого запястья вопрошаемого, на котором виднелись часы со стального цвета массивным корпусом на черном кожаном ремешке.
Бутко, повернув руку, посмотрел на розоватый циферблат диаметром со старый юбилейный советский рубль, но только в четыре раза толще, с кучей всяких дополнительных маленьких хронометриков, календарей и характерной эмблемой, в виде распластанных орлиных крыльев, и откашлялся.
– Ну, как сказать. Громоздкая больно. Такая... сковорода. В глаза слишком бросается.
– Ну, так, извините, все-таки «Брайтлинг». Как-никак. Не какая-нибудь там, понимаешь, «Омега».
– Не знаю, я привык к более миниатюрным.
– В миниатюрных места мало. Для начинки.
– Да это понятно.
– А он... обратил на них внимание?
– Да вроде нет... Нет, может, конечно, и обратил, я не знаю, но... не акцентировал, не спрашивал и... вида так... тоже не подал.
– Наверно, разговор был очень интересный. Насыщенный.
– По всей видимости.
– А в обращении как? Проблем не было?
– Да, в общем, нет. Чего там. Включил да выключил. Единственно, когда первый раз нажимаешь... десять секунд надо отсчитывать, выжидать – не очень удобно. А если в это время отвлечет что-то. И вот после этого думай, гадай. Пошла она на запись, не пошла.
– Там же стрелка, на правом календаре, на недельном, должна назад, в исходное положение вернуться. Вот тебе и индикатор. Что включился.
– Все равно... Ладно, это все мелочи. Главное, что в конечном счете не подвела. Техника. Все вроде зафиксировала. От начала до конца.
– Сейчас послушаем, – пожал плечами Соколовский. – Ну что... не томи, врубай.
– С самого начала?
– Да не надо, зачем. Это мы всё потом еще наслушаемся. До одури, до дыр. И не мы одни. Так что... давай без десерта. Сразу к основному блюду. К кульминации.
Бутко, понажимав на миниатюрные, почти не различимые на корпусе серебристого проигрывающего устройства сенсорные кнопочки и погоняв то в одну, то в другую сторону невидимый носитель, каждый раз на пару секунд озвучивая различные фрагменты записанного диалога, наконец, нашел нужное место и сухо отрапортовал:
—Готово.
– Поехали, – по-гагарински дал отмашку самый старший из присутствующих.
Через мгновение в вязкой акустике звуконепроницаемых стен кабинета послышались голоса, один из которых был хорошо знаком всем присутствующим, хотя и воспринимался поначалу ими, в том числе и его непосредственным обладателем, немного странно, в силу легкого технического искажения, а также (и наверно, в первую очередь) оттого, что звучал на английском, пусть достаточно уверенном, четком и правильном, но тем не менее сразу позволяющем определить, что язык этот для человека, пользующегося им, был явно не родным.
– Куда вы клоните, Джефф? Я что-то не очень хорошо улавливаю, – произнес знакомый баритон. – К чему эти... кошки-мышки. Объясните прямо, чего вы от меня хотите.
– Ну... хорошо, Майкл, я объясню, чего мы от вас хотим, – немного растягивая слова, произнес неопознанный тенорок, хоть и не со слишком ярко выраженным, но все же с достаточно характерным американским выговором. – Причем, как вы должны понимать, хочу не я лично. Это... позиция моего руководства. И позиция, смею заметить, вполне объяснимая и... логичная. Если уж вы на самом деле, серьезно... как сами об этом мне в прошлый раз заявили... однозначно решили плыть дальше на нашем корабле, то... образно говоря... вам надо тогда приложить определенные усилия, чтобы заработать билет на этот корабль.
– А я его... еще не заработал?
– Заработали. Входной. Но ведь есть еще и плацкарта. Как на той же «Королеве Елизавете». Можно плыть где-нибудь в занюханном третьем классе, в самом низу, возле трюма. А можно и на самой верхней палубе, в шикарном номере люкс. С видом на океанские просторы. И тут все уже зависит исключительно от вас. То есть, я хочу сказать, не только от вас, конечно. От ваших возможностей. И от того, насколько эффективно и плодотворно вы их используете. Во имя наших общих интересов.
– Можете не продолжать, я все понял. Вы хотите, чтобы я согласился на эту треклятую должность, о которой имел глупость вам проболтаться.
– Почему глупость? Наоборот, вы поступили весьма разумно, что были с нами откровенны. Мы бы все равно узнали правду. Поверьте... у нас хватает источников, чтобы проверить любую информацию. Подчеркиваю, любую... Сомневаетесь?
– Да нет, почему... не сомневаюсь. Не сомневаюсь.
– ...Ну... что такое, Майкл. А?
– Что?
– Что вы сразу так... скисли? Вы мне не нравитесь.
– По-вашему, я должен сейчас прыгать от радости?
– Ну... во всяком случае, я не вижу никаких оснований для... какой-то печали. Огорчений.
– Естественно. Вам-то чего печалиться. Какие проблемы. Сейчас как начнете доить из меня информацию, как... молоко из... какой-нибудь йоркширской коровы. И через какой-нибудь годик, в лучшем случае через два, можете заказывать панихидку. По безвременно сгоревшему ценному агенту.
– Ну, почему сразу такой пессимизм. Панихидку. Сгореть.
– А вы что, рассчитывали на нечто иное, делая мне подобное предложение?
– А почему нет?
– Увы. Я слишком хорошо информирован для того, чтобы быть оптимистом. Чересчур много примеров на памяти. Не внушающих особого оптимизма.
– Майкл, поверьте мне, я обещаю, работа с вами в Москве будет построена с самой высочайшей степенью конспирации. Минимум личных контактов. Для передачи информации только тайниковые операции и моментальные встречи. Причем все места будут подбираться с вашим участием и утверждаться только после вашего одобрения и согласия. Во всех операциях по связи с вами будут участвовать исключительно лишь незасвеченные люди. И вообще, чтобы минимально снизить риск, мы предоставим вам самую широкую свободу действий... полномочия и права по принятию решений... определению алгоритмов действий... их изменению. На первые полгода вообще заморозим все контакты. Полная консервация.
– Может быть, тогда уж заодно и никакой информации от меня не будете требовать.
– Как... не будем?.. Почему?
– Чтобы снизить риск.
– Шутите?
– А вы?
– Что я?
– Шутите, когда начинаете мне тут... песни петь.
– Какие песни?
– Такие. Про высочайшую степень конспирации. Совсем меня уже за идиота принимаете?
– Почему, Майкл?
– Потому что, как бы мы аккуратно и осторожно ни работали в Москве, главная опасность всегда будет не там, а... совсем в другом месте.
– Это в каком же?
– У вас. В вашем Лэнгли... хваленом. Куда будет поступать вся сливаемая мной информация. Вы говорите, у вас есть источники, чтобы проверить мою искренность. А у них там, у вас, таких источников нет, что ли? Да полным-полно. Все эти Эймсы... Ханссены[62]. Чуть ли не каждый год очередного нового «крота» на свет божий выводите. И что в этих условиях толку от моей осторожности.
– Майкл, послушайте, я снова готов поручиться вам чем угодно... своей репутацией... своей головой, чем угодно... за то, что в Лэнгли к той информации, которая пойдет через вас, будет иметь доступ самый ограниченный круг... самых проверенных и надежных лиц... Вы что... не верите мне?.. Чему вы улыбаетесь?
– Да так. Притчу одну вспомнил.
– Какую притчу?
– Ну, собственно даже, не то чтобы притчу, а так... как бы наблюдение из жизни. Короче говоря... верь камню, когда он говорит, что упадет тебе на голову, если ты его над собой вверх подбросишь. Верь воде, когда говорит, что, вступив в нее, ты замочишь ноги. Не верь девушке, когда она говорит, что будет любить тебя вечно. В этих вещах не участвуют силы природы.
