Это падение.
Все думают, что меня столкнули со скалы… и, боже, как бы мне хотелось, чтобы это был какой-нибудь случайный хулиган из школы. Я бы хотела, чтобы это Энди или Хит раздвинули мне ноги, держали меня, били и ставили синяки, а потом бросили умирать на дне обрыва.
Так было бы намного легче.
Я все еще перевариваю истинные события, когда занавес снова распахивается, и мое сердце замирает, сбиваясь с ритма. Я слышу его раньше, чем вижу. Я слышу звук, который он издает.
Стон.
Измученный, слышимый стон боли и облегчения.
Я на мгновение закрываю глаза, делая глубокий вдох, а затем открываю их, скользя взглядом вверх по его ногам, обтянутым джинсами, к темно-зеленой футболке, прежде чем остановиться на его лице. Его челюсть покрыта недельной щетиной. Под глазами темные круги, а волосы отросли, что делает его еще более похожим на Маккея.
Наши взгляды встречаются. Мы оба задерживаем дыхание.
Макс стоит у изножья моей кровати, на его лице написана настоящая мука, в одной из рук мой оранжевый рюкзак. Парень опускает его на пол, сжимает руки в кулаки. Он держит равновесие, борясь со слезами.
— Элла, — мягко говорит он.
Я смотрю на него, не зная, что ответить. Я должна сказать ему, что он не выходил у меня из головы в течение четырех недель. Он был рядом в каждом сне, в каждой затянутой дымкой грезе, отказываясь дать мне забыть. Отказываясь отпускать меня. Зовя меня обратно домой.
Мои пересохшие губы приоткрываются, чтобы произнести одно-единственное слово.
— Привет.
Если он и ждал чего-то большего, то не говорит об этом. Одного этого слова достаточно, чтобы он направился ко мне, его темные брови нахмурены, а челюсть сжата от волнения. Макс прижимается ко мне на кровати в равной степени нежно и настойчиво. Он осторожен с моими проводами и иглами, но в то же время отчаянно жаждет моего прикосновения. Поначалу я напрягаюсь — чувство вины за свой секрет заставляет меня держаться настороже и крепко зажмуриться. Но когда Макс поднимает руку, чтобы коснуться моей щеки, пальцами приподнимает мое лицо к своему, мое напряжение сдувается, как лопнувший воздушный шарик.
Голубые глаза смотрят на меня. И не ледяные, как холодный страх, пронизывающий меня, а кристально чистые. Как спокойное озеро зимним утром.
— Солнышко, — шепчет он, проводя двумя пальцами по моей щеке легким прикосновением, от которого я вздрагиваю. — Ты ведь помнишь меня, да?
Я опускаю подбородок, мне трудно смотреть на него.
— Конечно, помню.
— Каждый раз, когда просыпалась, ты боялась меня. Ты смотрела прямо на меня, но как будто на кого-то другого, — говорит он. — Им постоянно приходилось давать тебе успокоительные.
«Я хочу знать, что мой брат нашел в тебе».
«Прекрати, Элла. Черт… просто не двигайся!»
Горячее давление обжигает мне глаза.
— Прости. Я этого не помню.
Макс пальцем поднимает мой подбородок, но мои глаза остаются закрытыми.
— Врачи беспокоились об амнезии. — Когда я все еще не открываю глаза, он проводит большим пальцем по моей влажной скуле. — Эй… посмотри на меня, Элла. Все в порядке.
От его прикосновения у меня по коже бегут мурашки. Мое тело хочет, чтобы я прижалась к нему, вдыхала его запах и целовала, но мой затуманенный разум заставляет меня нажать на тормоза.
Я слегка качаю головой.
— Со мной ты в безопасности. — Его голос звучит умоляюще.
— Я знаю, просто… Это очень много. — Шмыгнув носом, я позволяю своим глазам распахнуться, обнажая свежий слой слез. — Месяц моей жизни пропал. Половина моих волос исчезла. Я даже не знаю, смогу ли ходить.
— Ты будешь ходить.
— Ты не можешь знать этого наверняка.
Он наклоняется, пока наши носы не соприкасаются.
— Тогда я понесу тебя, если понадобится.
Мои губы дрожат от горя, страха и чувства вины.
— Макс…
— Знаешь, я нашел тебя, — говорит он, обхватывая ладонью мою шею и прижимаясь лбом к моему. — Я нашел тебя у подножия того обрыва. Я, Бринн и Кай. Мы думали, что ты умерла. Я думал, что никогда больше не увижу эти глаза. Никогда не смогу прикоснуться к тебе, обнять тебя… Это чуть не убило меня.
Все мое тело содрогается, когда я плачу.
— Мне жаль.
— Мне жаль. Чертовски жаль, что меня не было рядом с тобой.
— Ты не мог знать. Никто не мог знать.
Тяжело дыша через нос, Макс ослабляет хватку на моей шее, а его голова двигается из стороны в сторону.
— Черт, Солнышко. Не могу поверить, что ты здесь.
А я здесь?
Я чувствую себя наполовину здесь, наполовину нет. Наполовину той девушкой, которой была, а наполовину этой напуганной, пустой оболочкой. Должно быть, я выгляжу ужасно. Бледная и похожая на привидение, слабая и в синяках.
Я отстраняюсь от Макса, бросая взгляд на прикроватную тумбочку. Карандаш в горшочке смотрит на меня в ответ.
— Думала, он уже превратится в морковку, — хрипло шепчу я. Макс не отвечает, и я думаю, не чувствует ли он себя отвергнутым. Отвергнутым моим отступлением. Я не свожу глаз с оранжевого карандаша и стараюсь не обращать внимания на боль в груди, когда бормочу: — Ты принес мне мой камень.
— Да, — говорит он. — Подумал, что это может помочь.
— Помогло. — Я сгибаю пальцы вокруг маленького камня, позволяя ему закрепить меня. Он успокаивает мое беспокойное сердце, как это всегда происходило по какой-то странной причине. — Где Маккей? — спрашиваю я. Вопрос прозвучал глупо и неуместно, поэтому я быстро пытаюсь все исправить. — Бринн? Кай?
Макс делает паузу, прежде чем ответить.
— Они были здесь. Они беспокоятся о тебе.
Я сглатываю.
— Все?
— Конечно. Маккей спрашивает о тебе каждый день. Очнулась ли ты, делаешь ли успехи. А Бринн была в ужасном состоянии. Каждый раз, когда ее вижу, она плачет.
Сжимаю губы в тонкую линию, когда перевожу взгляд на затемненное окно. Я вижу, как сквозь верхушки деревьев проглядывает луна. Я должна ответить, но у меня немеют губы. Язык прилип к небу.
Маккей беспокоится не обо мне, Макс. Он беспокоится о себе.
Еще несколько секунд проходит в молчании, а затем Макс спрашивает:
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
В его голосе звучит обида, и душевная боль сжимает меня, как удавка. Он целый месяц ждал моего возвращения, а я едва могу смотреть на него. Не могу смотреть на него, не видя его брата, не чувствуя, как жар моей тайны жжет меня, словно раскаленная кочерга.
И именно поэтому я никогда не хотела ничего подобного. Никогда не хотела этих чувств, потому что знала. Я знала, что падение оставляет тебя с переломанными костями и осколками. Оставляет тебя в руинах, а иногда и мертвым.
Я никогда не хотела быть покоренной, поверженной, еще одной жертвой любви.
Но я все равно упала, несмотря на все, что знала. Я влюбилась в него.
Я влюбилась в Макса Мэннинга, и теперь мне приходится жить с осознанием того, что его брат-близнец пытался меня убить.
Я высовываю язык, чтобы поймать слезинку, скатившуюся по верхней губе. Я отказываюсь смотреть на него, бормоча:
— Я немного устала. Мне, наверное, нужно отдохнуть.
Тишина пронизывает пространство между нами. Такая, что раздражает и царапает, как комариный укус, который невозможно унять.
— Ладно, — наконец говорит он, поднимаясь с матраса. — Я дам тебе поспать.
Тепло его тела рассеивается, оставляя меня еще холоднее, чем когда-либо. Мне требуются все мои усилия, чтобы не смотреть на него, не затащить его обратно на кровать и не позволять ему обнимать меня до рассвета.
Раздается жужжание молнии и шорох, но мои глаза остаются прикованными к окну. Проходит целая минута, прежде чем я чувствую, что рядом со мной на кровати что-то лежит.
— Я принес это для тебя, — говорит мне Макс, прежде чем его шаги удаляются от больничной койки. — Я приду к тебе завтра. Если ты захочешь меня видеть.
— Пока, — быстро говорю я, закрывая рот, чтобы не разрыдаться.
