Я смотрю на нее. Она василькового цвета и слегка колышется, когда мимо нее с другой стороны проносятся какие-то фигуры.
Я лежу на больничной койке.
Белое одеяло натянуто до груди, к телу прикреплены капельницы и иглы. Когда растопыриваю пальцы на правой руке, лейкопластырь натягивает кожу. Во рту пересохло, мышцы затекли, а затылок чешется.
Я едва успеваю осознать, что меня окружает, когда из-за занавески выглядывает голова с волосами цвета воронова крыла.
— Мисс Элла, — говорит мягкий голос. — Я Наоми, одна из медсестер.
Я моргаю, глядя на нее, замечая ее волосы, заплетенные в пучок и губы, накрашенные розовым и очки на переносице.
Женщина проходит дальше в комнату, тепло улыбаясь.
— Так приятно видеть, что твои глаза открыты. Как ты себя чувствуешь? Ты меня понимаешь?
Наоми подходит ко мне, поправляя постель, чтобы мне было удобнее.
— Понимаю, — отвечаю я, мой голос хриплый, едва слышный. — Что случилось?
— Ты в больнице. Что ты помнишь?
Я закрываю глаза. Мой разум — чистый холст, а желание вспомнить — кисти и краски. Образы проносятся в моей памяти, когда я поднимаю кисть и наблюдаю, как цвета оживают в аккуратных мазках.
Оранжевый.
Брызги оранжевого мерцают в ночном небе.
Я смотрю вверх на мерцающие вспышки света, когда громкие раскаты эхом проносятся сквозь темноту и смешиваются с далекими возгласами.
— Фейерверк, — бормочу я, глаза по-прежнему закрыты. — Я помню фейерверки.
— Это хорошо, мисс Элла, — отвечает Наоми, подтаскивая стул поближе и усаживаясь рядом с кроватью. — Ты здесь уже давно. Помнишь, что было до того, как ты попала сюда?
Я тянусь к информации из самых глубин своего мозга, но все вокруг как в тумане. Оранжевый фейерверк… а потом темнота.
— После этого ничего, — шепчу я.
— Это нормально. Воспоминания могут возвращаться через несколько часов или дней. Иногда дольше, — объясняет она. — Ты помнишь что-нибудь до фейерверка?
У меня перехватывает дыхание.
Поцелуй.
Я помню, как целовала красивого мальчика. Я прижималась спиной к двери, запустила руки в его волосы. Голубые глаза смотрели голодно и обожающе, когда он отстранился и улыбнулся мне так, будто я его самое настоящее сокровище.
«Целовать тебя — все равно что ловить солнце».
Я медленно выдыхаю.
— Поцелуй, — говорю я ей. — Мне кажется, я была у себя в комнате. Я слышу… рождественскую музыку.
Наоми кивает, оценивая мои жизненные показатели.
— Тебя нашли у подножия крутого обрыва. Ты упала и сильно ударилась, — говорит она. — Ветки деревьев затормозили падение и смягчили удар, поэтому тебе очень повезло. Такое падение могло закончится гораздо хуже.
— Как давно я здесь?
Ее взгляд смягчается сочувствием.
— Четыре недели.
Паника пронзает мою грудь.
Четыре недели.
Четыре. Недели.
Наоми кладет руку мне на плечо и нежно сжимает его.
— Скоро придет врач. Вам нужно многое обсудить. На некоторое время мы запретили посещения, пока следим за твоим состоянием. В первый раз, когда ты очнулась, ты была очень возбуждена, поэтому нам пришлось дать тебе успокоительное.
Четыре недели.
Это все, что я могу слышать.
Все, что я могу воспринять.
Слезы жгут мне глаза, а тело начинает дрожать.
— М-моя мама… она здесь? — спрашиваю я, голос дрожит.
— Да. Она в приемной с твоим парнем. Они были здесь каждый день.
Мой парень.
«Целовать тебя — все равно что ловить солнце».
Я качаю головой и поднимаю обе руки к волосам. Провода спутываются, а звуковые сигналы моего аппарата учащаются. Когда запускаю пальцы в волосы, то замечаю, что они не все на месте. Меня охватывает беспокойство, когда я провожу рукой по затылку и почти ничего не нащупываю.
Максимум полдюйма волос.
— Мои волосы… — хриплю я, еще больше паникуя. — Где мои волосы?
Наоми встает и возится с аппаратом.
— Да, милая. Чтобы сделать операцию, пришлось побрить затылок. Не переживай, они отрастут. Ты выглядишь прекрасно.
Я начинаю всхлипывать.
— Нет… нет.
— Все в порядке. Сейчас отдыхай. Когда проснешься, доктор будет здесь, чтобы поговорить с тобой.
— Нет, пожалуйста. Я хочу… мне нужно…
— Все в порядке. Просто отдыхай.
Ее голос звучит далеко, когда я поворачиваю голову и смотрю в окно, все вокруг затуманивается. Меня охватывает умиротворение, готовое унести меня прочь.
Прежде чем отключаюсь, мой взгляд останавливается на прикроватной тумбочке.
Оранжевые розы. Красные розы. Розовые розы.
А рядом с ними стоит крошечный терракотовый горшок с оранжевым карандашом, торчащим из земли.
В моей памяти всплывают воспоминания о мальчике, который забирался ко мне в окно. Нес меня с озера. Танцевал со мной, обнимал, целовал на старом мосту.
«Останься».
Я тянусь к нему.
Я не могу его отпустить.
— Макс, — шепчу я, когда мир исчезает.
***
В моей комнате мужчина. Солнечный свет, проникавший через окно, теперь сменился черной пеленой. Даже флуоресцентные лампы над головой потускнели, сообщая мне, что сейчас ночь.
Я тереблю колючее покрывало и поднимаю глаза на стоящую надо мной фигуру.
— Привет, Элла. Я доктор Гарсия, невропатолог. Я наблюдаю за твоим лечением. — Доктор стоит у моей кровати с планшетом в руке, облаченный в белоснежный медицинский костюм. Он хмурит свои густые темные брови, изучая меня. — Уверен, у тебя много вопросов, поэтому начну с твоих травм и лечения, которое ты получала в течение последних четырех недель.
Четыре недели.
До сих пор не могу в это поверить.
Я уже два дня то прихожу в сознание, то теряю его.
Обрабатываю. Вспоминаю.
Погружаюсь в эти воспоминания.
Кусочки встают на свои места, один за другим, час за часом.
Какое-то время я находилась между сном и реальностью. Вымыслом и правдой. В какой-то момент могу поклясться, что видела Джону, который сидел у моей кровати и говорил, что со мной все будет хорошо. Но потом я снова погрузилась в сон, а когда проснулась, оказалась одна. Это был всего лишь сон.
Я сжимаю в руке маленький белый камешек, тот самый, что лежал рядом с терракотовым горшком.
— Хорошо, — отвечаю я сдавленным голосом. — Продолжайте.
Доктор с загорелой кожей и черными волосами делает паузу, глядя на меня и оценивая мою реакцию.
— Вы через многое прошли, юная леди. Когда тебя привезли, стало ясно, что ты получила серьезную травму, которая вызвала значительный отек мозга после сильного падения, — объясняет он, наблюдая за моими мимическими движениями в поисках любых признаков стресса. — Нам пришлось провести затылочную трепанацию черепа. Эта операция предполагает временное удаление части черепа, чтобы мозг мог набухнуть, не вызывая дальнейших повреждений. Как только отек спал, часть черепа была заменена.
Что?
Мои глаза расширяются, и я не могу дышать.
При мысли о том, что мне удалили часть черепа и ковырялись в мозгу, к горлу подкатывает тошнота. Стараюсь сохранять бесстрастное выражение лица, но нижняя губа дрожит, и я сжимаю камень в ладони.
Доктор Гарсия ободряюще улыбается, наклоняется и кладет руку мне на плечо.
— Твой череп полностью восстановлен, и ты хорошо перенесла операцию. Также мы сделали несколько компьютерных томографий, чтобы следить за состоянием мозга. Что касается других травм, — продолжает он, — то у тебя перелом таза и вывих бедра. А также сломаны пару ребер. Очень повезло, что они не проткнули легкое. — Доктор делает глубокий вдох, его карие глаза теплеют, изучая мое лицо. — Изначально кома была вызвана отеком мозга. Затем твое тело взяло верх, удерживая тебя в естественной коме все оставшееся время, что позволило ему исцелиться. Хорошая новость заключается в том, что остальные травмы хорошо восстанавливаются. Еще через несколько недель мы переведем тебя в реабилитационный центр.
