Дорого обошлось Савкину это купание. Здоровье окончательно подорвалось. Мы вынуждены были через несколько дней отправить Володю на Большую землю.
Около двух часов шла колонна через переезд. Все это время вели бой с противником пятая и восьмая роты. В бою погибла Валя Павлина и ранена Юля Зенухова, которые прилетели в отряд по заданию ЦК ЛКСМ Украины…
После мы узнали, что за время нашей переправы на ближайших станциях скопилось свыше десяти эшелонов. Чтобы расчистить дорогу, к месту боя немцы направили бронепоезд, но диверсанты отряда «дяди Пети» подорвали его, не допустив к переезду.
Переправившись через железную дорогу, мы очутились в районе, где обосновались банды украинских националистов. Это здесь попала в западню группа разведчиков, которую возглавлял Коля Гомозов. Приходилось воевать на два фронта: против немцев и против националистов.
Наш приход в районный центр Большой Стыдень был неожиданным. Полицаев и бургомистра мы арестовали. В кабинете бургомистра на стене висели два портрета. На одном из них без труда мы узнали претендента на мировое господство – Гитлера. Но чей был второй?
– Василий Александрович, у тебя глаз повострее, посмотри, кто там намалеван, — сказал Сидор Артемович.
Войцехович встал на стул, сорвал портрет и громко прочитал:
– Степан Бандера.
Руднев взял из рук Войцеховича листок бумаги с изображением главаря украинских буржуазных националистов, разорвал и бросил на пол.
– Вот вам, дорогие товарищи, еще одно доказательство единства идей и целей фашистов и буржуазных националистов, — сказал Семен Васильевич, обращаясь к присутствовавшим партизанам. — Надо это неустанно разъяснять населению.
В Большом Стыдне произошел забавный случай. Гапоненко захватил оркестр из местных музыкантов и привел к штабу.
– Зачем привел этих шарманщиков? — строго спросил Руднев.
– Товарищ комиссар, каждая порядочная воинская часть имеет свой оркестр, предусмотренный штатом. Вот я и подумал… — начал Гапоненко.
– И думать нечего, — перебил его комиссар. — Отпустите их. Яков Григорьевич, проследите!
Однако Панин иначе отнесся к предложению Гапоненко. Он отвел музыкантов в сторону и начал с ними разговаривать.
– Что вы можете играть?
– Все, что прикажете.
– А если я прикажу «Интернационал» исполнить?
– С превеликим нашим удовольствием, — загудели на разные голоса музыканты.
– Идемте! — приказал Панин и повел в дом.
Там он заставил их потихоньку сыграть гимн.
Играли действительно хорошо, а главное, с душой. Вдруг оркестр перестал играть, и один из трубачей испуганно прошептал:
– Усатый идет!
К дому подходил комиссар.
– Проходите во вторую комнату и замрите, — сказал Панин. — Как только я взмахну рукой, играйте «Интернационал».
Закрыв за ними дверь, Яков Григорьевич сел за стол и, как ни в чем не бывало, начал что-то записывать в блокнот.
Вошел комиссар, устало опустился на скамейку и спросил:
– Отпустили оркестр? — не дожидаясь ответа, продолжал: — Ни к чему нам музыка. Воевать надо, а не концерты устраивать! Своих артистов достаточно.
– В войсках же есть оркестры, — сказал Панин.
– Там иное дело. Для нас оркестр — обуза… Нет, нам не время музицировать… Сейчас сюда придут политруки, парторги, комсорги и агитаторы. Ознакомим их с последней сводкой Совинформбюро, поговорим о работе среди населения, — переходя на деловой тон, сказал комиссар.
Совещание, как всегда, было коротким. Руднев продиктовал сводку. Все записали. Дал ряд указаний по распространению листовок среди населения и разоблачению предательской роли буржуазных националистов.
Совещание подходило к концу. Панин поднялся, вышел из-за стола, прошелся по комнате и остановился возле двери во вторую комнату. Чуть ее приоткрыл, а когда комиссар сказал: «Все, товарищи, можете идти», Панин взмахнул рукой. Оркестр грянул «Интернационал». От неожиданности все повскакивали с мест. Комиссар метнул гневный взгляд на Панина. Однако, делать нечего, встал по команде «смирно» и приложил руку к головному убору.
Торжественно-величественная мелодия гимна заполнила помещение. Яков Григорьевич исподтишка наблюдал за комиссаром и замечал перемену в его лице. Перехватив беспокойный взгляд Панина, комиссар одобрительно кивнул головой. Когда же оркестр умолк, Семен Васильевич долго тряс руку Панина.
– Спасибо, Яков Григорьевич, — говорил растроганный Руднев. — Спасибо за приятный сюрприз. Многое заставил вспомнить… Вам тоже большое спасибо, товарищи музыканты. Не забыли еще «Интернационал»! Накормите их хорошенько, Яков Григорьевич, и отпустите.
– А по чарочке можно? — спросил хитроватый скрипач.
– По такому случаю можно, — весело ответил Руднев.
Об этом случае сразу же узнали в отряде. Все партизаны одобряли поступок секретаря партийной организации…
Как мы ни торопились с переходами, весна все же опережала нас. В Большом Стыдени обоз перевели на брички и телеги.
День Советской Армии встретили в Князь-селе на Случи. Утром перед строем в подразделениях зачитали праздничный приказ. Выдался солнечный, по-весеннему теплый день. Лед на Случи покрылся водой. По дорогам и овражкам потекли ручьи.
Партизаны и местные жители расхаживали по селу. То здесь, то там появлялся беспокойный корреспондент газеты «Правда» Леша Коробов и щелкал своим фотоаппаратом, обещая партизанам прислать фотографии.
– Может быть, вы вышлете моим родным? — спросил Черёмушкин.
– Это идея! — воскликнул Коробов, вынимая блокнот. — Говорите адрес.
Вслед за Митей стали давать адреса и другие разведчики. Корреспондента обступила большая группа партизан. Леша записывал и отшучивался:
– Помилуйте, дорогие товарищи, да разве всем я смогу выслать фотографии?! — Увидев разочарованные лица, он смягчился: — Эх, была не была, давайте!
В село въехала группа всадников. Леша заторопился:
– Побегу в штаб. Это, наверное, медведевцы. Ковпак и Руднев их давно ждут.
Корреспондент побежал в штаб, а я направился в роту. Не успел раздеться, как в хату влетел Зяблицкий и с порога доложил:
– К нам гости!
В сопровождении Мити Черемушкина в дом вошли три незнакомых человека, вооруженных до зубов. Все они стройные, красивые, пышущие здоровьем. Особенно безукоризненной выправкой выделялся среди гостей смуглолицый парень лет двадцати-двадцати двух, с черными кавказскими усиками, сросшимися бровями и смелым взглядом карих глаз. Вооружен он был маузером, пистолетом и гранатами. Шагнув мне навстречу, смуглолицый с явно выраженным кавказским акцентом сказал:
– Наполеон. — Заметив недоверие в моем взгляде, он улыбнулся и пояснил: — Наполеон Ашотович Саргсян, начальник разведки отряда Медведева.
– Я, грешным делом, подумал, «Наполеон» — это ваша партизанская кличка, — признался я, пожимая цепкую руку гостя.
– Отец дал мне такой кличка, на всю жизнь. В отряде меня называют Мишей, можете и вы так называть.
Пока гости раздевались, разворотливый Зяблицкий успел приготовить завтрак. Сели за стол. После первой же рюмки завязался оживленный разговор.
Отряд, которым командовал полковник Медведев, а комиссаром был Стехов, значительно меньше нашего соединения. Основной его задачей являлось ведение разведки. Поэтому не удивительно, что Саргсян прекрасно знал обстановку в ближайших районах. Мы воспользовались встречей, чтобы уточнить данные, которыми располагала наша разведка. В свою очередь сообщили Саргсяну данные, которых они не имели.
К сожалению, беседа наша была непродолжительной, так как гости спешили.
– Приезжайте к нам, познакомитесь с разведчиками, узнаете много интересного, — сказал на прощание Саргсян.
Однако вторично с отрядом Медведева нам пришлось встретиться лишь в июне, когда наше соединение выступало в карпатский рейд…
ТРАГЕДИЯ МУРЗИНА
Мурзин пришел к нам летом прошлого года на Сумщине в тот момент, когда группа вела бой с локтевской полицией. Он оказался хорошим товарищем и мастером на все руки: и повар, и сапожник, и портной. Вскоре мы стали брать Мурзина в разведку и на диверсии. Везде он действовал смело, решительно, со знанием дела. Во время засады на шоссе Короп – Сосница в бою захватил немецкий пулемет и не расставался с ним. Принимал участие в уничтожении противника на полустанке, в городе Лоеве, на станции Демихи, в Лельчицах и при взрыве железнодорожного моста на Случи. И не случайно комиссар Руднев обратил на него внимание.
– Как ты смотришь, капитан, если мы заберем у тебя Мурзина и назначим его командиром девятой роты? — спросил меня однажды комиссар.
– Мне не хотелось бы отдавать его, — ответил я.
– Что, думаете, не справится?
