– Немецкие фашисты мадьяр, румынов и итальянцев не считают за людей. Обращаются с ними, как с собаками, — рассказывали пленные.
– Много же вам пришлось положить своих людей, чтобы понять звериный облик немецких и своих фашистов, — сказал Руднев. — Не будь волжского урока, вы бы и сейчас оставались неучами.
Вскоре нам стало известно, что южнее бредут на запад остатки разбитых румынских частей. Они выглядели не лучше мадьяр.
– Рухнул престиж гитлеровской армии. Начинается брожение в умах союзников Германии. Да и немец стал не тот, что был раньше, потерял былые высокомерие и уверенность… А мы все гадаем: почему гитлеровцы неуверенно действуют против нас? - говорил Руднев. — Вот уже второй месяц на исходе после разгрома фашистских полчищ на подступах к Волге, а дыхание этой битвы до сих пор ощущается. И чем дальше, тем оно будет больше ощущаться. Инициатива окончательно перешла в руки нашей армии.
НА ПРИПЯТИ
За полгода соединение трижды пересекало Припять по льду. В четвертый раз река встретила нас мутными весенними водами. Ледоход уже закончился, но река еще не вошла в свои берега, продолжала заливать низинные луга широкой поймы. Мостов вблизи не было. Решили переправляться на лодках и паромах.
Разведчики отыскали место для устройства паромной переправы недалеко от Аревичей.
– В Дерновичах и Аревичах нашлись опытные паромщики из местных жителей, — докладывал Журов. — Сами вызвались помочь. Есть и лодки, правда маловато…
Первым через реку перебросили четвертый батальон. Он занял оборону и прикрыл место переправы от внезапного нападения противника. Началась переправа главных сил. Однако, несмотря на старания партизан и местных жителей, которые вызвались помочь, переправа шла медленно, не хватало лодок. Подразделениям приходилось подолгу ждать.
Стояли солнечные весенние дни. Ночью слегка подмораживало. Вдоль реки тянуло холодком. Партизаны обогревались возле костров, которые разводили в лесу. Здесь же посменно отдыхали промокшие паромщики.
Были на исходе первые сутки переправы. Ковпак сидел на пне и палкой поправлял поленья в костре.
– Закуривай, приятель, — сказал Ковпак только что подошедшему паромщику, протягивая кисет с махоркой и бумагу. — Солдат шилом бреется, солдат дымом греется, вот и ты согреешься.
– Благодарствую, — ответил тот, принимая кисет. Он оторвал лоскуток газетной бумажки, помял непослушными озябшими пальцами, насыпал солидную порцию курева и вернул кисет хозяину. Тщательно и бережно скрутил цигарку, не уронив ни единой крошки махорки, не спеша провел языком по кромке бумажки и заклеил. Один конец самокрутки завернул, чтобы махорка не высыпалась. Прикурил от горящего прутика. Несколько раз подряд жадно затянулся. На морщинистом лице появилась довольная улыбка. Паромщик заметно повеселел, разгладил свисавшие сивые усы и, обращаясь к Ковпаку, спросил:
– Скажи, старик, много еще осталось переправлять?
– Половина.
Паромщик недоверчиво посмотрел и переспросил: — А не брешешь, дедок?
Мы от души рассмеялись. Сидор Артемович подмигнул нам, мол, не выдавайте, и продолжал разговор:
– С какой стати мне брехать? Не веришь, спроси хлопцев.
– «Дедок» правильно говорит, — в тон паромщику ответил Журов и закатился громовым смехом.
Смех вызвал еще большее недоверие старика. Он с иронией спросил:
– Вы еще скажете, что и орудия придется переправлять?
– А паром выдержит? — спросил Ковпак.
– Опять же, какие орудия. Трехдюймовки выдержит, — подумав, ответил старик.
– А потяжелее?
– Если надо, то и танк выдержит, — решительно сказал паромщик, уверенный, что не только танков, но и орудий не придется перевозить.
– Это мне нравится, по-партизански!
– Вижу, морочите мне голову. Пусть молодые, а то и ты, старый человек, туда же, — продолжал паромщик, обращаясь к Ковпаку. — Сколько тебе лет? Пятьдесят шесть? Скажи пожалуйста, немного моложе меня, а партизан! Сидеть бы тебе на теплой печке зимой, да со старухой чаек попивать, а летом за удочки и на речку или бахчу сторожить…
– А кто же немца будет бить? — насторожившись, спросил Ковпак.
– Да уж не такие, как мы с тобой.
– Я все-таки попробую.
– Куда тебя, разве повозочным?
– И то дело. В партизанах и повозочные не последние люди: раненых возят, боеприпасы, продукты. Тебе тоже нашлась бы должность. Вижу, ты артиллерист?
Старик удивленно посмотрел на Ковпака и ответил:
– Угадал. В трех войнах участвовал. В девятьсот пятом в Китае горя тяпнул. В четырнадцатом с немцами дрался, а в гражданскую белогвардейцев и прочих интервентов громил.
– Разве тогда такая артиллерия была, как сейчас? — вмешался Журов. — Тогда даже команды подавали: «Два лаптя вправо, один лапоть влево, правее солнца пол-лаптя, по господу богу, мать честная, огонь!»
– Не скажи, сынок. И тогда наши артиллеристы лучше стреляли, чем немцы и австрияки, — с обидой в голосе сказал старый артиллерист.
– Шел бы к нам в артиллерию, — предложил Ковпак.
– Кто меня возьмет?
– Я бы попросил командира; гляди, и приняли бы, — серьезно пообещал Ковпак.
– Так тебя и послушают, — отмахнулся паромщик. — Небось, не рады, что и тебя взяли. Лишняя обуза, разве только что махорку готовить, уж больно она у тебя крепкая.
– Ты думаешь, кроме меня в партизанах нет стариков? — спросил Ковпак с легким раздражением?
– Почему нет? — живо отозвался паромщик. — Рассказывают, есть один старик, большого ума человек. Отрядом командует. Из нашего брата, старый солдат. Добрая слава о нем в народе ходит. Колпаком его прозывают. Не знаю, фамилия это или прозвище. Только и партизаны его отряда колпаковцами именуются.
– Не Колпак, а Ковпак, — не утерпел Журов.
Сидор Артемович строго посмотрел на Журова, и тот замолчал на полуслове. Установилась настороженная тишина. Ковпак зажал в кулак клинышек посеребренной сединой бородки и внимательно слушал. Довольный произведенным впечатлением, старик продолжал:
– Значит, вы тоже слыхали о нем? Он города занимает и все со складов населению раздает… Мне не приходилось встречаться. Кто видел, говорят, высокого роста, широкоплечий, борода побольше, чем у вашего Петровича, который на переправе распоряжается. Словом, герой человек. Фашистов перебил, счета нет. Немцы боятся его. Незадолго до вашего прихода из Мозыря фашисты наведывались. Все допытывались: «Кальпак есть?», «Где Кальпак?» Да разве кто скажет!
Никто не перебивал рассказчика. Я смотрел на Ковпака. Он по-прежнему внимательно слушал, и только глаза по-озорному поблескивали. Когда паромщик закончил, он спросил:
– А может, люди врут?
– Нет уж, приятель, народ никогда не врет, народу верить надо, — наставительно ответил старик и попросил: — Угости, дедок, на дорогу, больно махорочка у тебя приятная!
Завладев кисетом, он начал завертывать новую солидную цигарку. Такие обычно курят на чужбинку. В это время к костру подошел командир батареи майор Анисимов и, обращаясь к Ковпаку, доложил:
– Товарищ командир, Герой Советского Союза, батарея готова к переправе! Разрешите вести?
От неожиданности паромщик просыпал махорку, но не обратил на это внимания. Он растерянно смотрел то на молодого стройного майора, то на старика, перед которым этот майор стоял на вытяжку. Только теперь до его сознания дошло, с кем он разговаривал.
Видя растерянность старика, никто из партизан не смеялся, чтобы не обидеть его. А Ковпак, как ни в чем не бывало, сказал:
– Вот и орудия. Сейчас будете переправлять. Закурите на дорогу, — и отсыпал чуть ли не полкисета паромщику…
Трудно сказать, что пережил старик. Только на следующий день меня встретил Анисимов и спросил:
– Что там приключилось вчера возле костра?
Старик все время вздыхал и повторял: «Ну и влип, как стрекулист!»
Двое суток продолжалась переправа. На отдых расквартировались в Аревичах, Красноселье, Погонном и Дроньках. На дорогах выставили заставы…
Во всем чувствовалось приближение весны: в зелени лужаек, в набухших почках деревьев, в веселом щебете птиц. Природа пробуждалась от зимней спячки. Только ветерок дышал прохладой.
Партизаны и жители бродили по лесу, надрезали кору берез и собирали в котелки и кувшины холодную, прозрачную, сладковатую жидкость, обильно струившуюся из стволов деревьев. В это время в любом доме попроси напиться, и тебе вместо воды вынесут кувшин березового соку. Некоторые жители ухитрялись собирать этого живительного напитка целые бочки. Приноровились из сока делать квас.
– Выпустит береза листья – не получишь больше соку, — говорили старожилы.
По распоряжению Вершигоры я разослал разведчиков на поиски места, пригодного для посадки самолетов. Землянко с отделением ушел вдоль Припяти на Мозырь. В том же направлении лесными дорогами умчались конные разведчики, чтобы уточнить, есть ли противник в селах вблизи реки…
