Саймон скончался от переломов и разрывов, полученных при падении с высоты. Его тело было изуродовано. Тогда я не догадалась поискать следы укусов. Если хоть один был…
Я одеревенела. Саймон, которого я видела в окне лачуги Адама, вполне возможно, бегает по болоту на четырех лапах. И если у Манденауэра правда имеется лекарство…
Сердце исполнилось надеждой. Я перевела взгляд на Адама. Что же мне тогда делать? Я люблю их обоих.
Я повернулась к Манденауэру.
— Той ночью поблизости находились ваши агенты? Они видели, что случилось с Саймоном? Он не…
— Слонялся по округе, убивая людей? Нет. Мы убедились, что он не воскреснет.
— Его укусили?
— Да.
Я вздрогнула.
— Но вы же сказали, что можете излечить от ликантропии.
— Лекарство появилось совсем недавно. Мне жаль.
— Мне тоже.
Я взглянула на Адама. Он нежно улыбнулся. Он понял.
— А вы не могли спасти Саймона до нападения? — спросил Адам. — Что вы за армия такая?
— Лучшая из лучших. Но даже лучшие иногда запаздывают. Все, что могут ягер-зухеры, — продолжать сражаться, как сражаются со времен войны.
— Войны? — переспросила я.
— Второй мировой войны.
Мы с Адамом переглянулись. Мысль, что монстры множились на протяжении шестидесяти лет, по меньшей мере будоражила.
— Вам лучше объяснить, что вы имеете в виду, — приказал Адам.
Старикан осел на пень, который до недавнего времени занимал Фрэнк.
— Меня направили в Берлин выяснить, что задумал Гитлер.
— Гитлер, — пробормотал Адам.
— Ненавижу этого парня, — вставила я.
Губы Манденауэра дернулись. Мне подумалось, что он редко улыбается и никогда не смеется, но я уже ошибалась в людях. Я взяла Адама за руку. Когда он ее не вырвал, а наоборот, сжал мои пальцы, я слегка расслабилась.
— Фюрер приказал Йозефу Менгеле создать армию оборотней.
— Тому самому Менгеле, который проводил медицинские опыты на евреях? — уточнила я.
— И на цыганах, и на умственно отсталых, да и вообще на всех, кто не нравился Гитлеру.
— Значит, у него имелось немало подопытных.
— Недостатка он не испытывал, — пробормотал Манденауэр. — Для Менгеле оборудовали лабораторию в горах Шварцвальда. К тому времени, как я ее обнаружил, союзные войска уже высадились в Нормандии. Гитлер запаниковал и приказал Менгеле выпустить на свободу его творения. Мне оставалось только наблюдать, как невообразимые кровожадные монстры выползали из лесов.
— А армия оборотней?
— С тех пор только приумножалась, как и другие созданные Менгеле чудовища.
— Какие?
Манденауэр не сразу ответил. Хлопнув ладонями по коленям, он сначала поднялся, а уж потом сказал:
— По одной проблеме за раз. — И пристально посмотрел на Адама. — Я помогу вам, если вы поможете мне. Кто в Новом Орлеане оставляет после себя столько трупов и нежити?
Адам глубоко вдохнул и принялся рассказывать о своей семье и о проклятье. Он не утаил ничего, кроме того, что у него есть сын. Старикан слушал, не перебивая.
Хотя Эдвард Манденауэр походил на привидение, он, похоже, знал, что делал. И какой бы невероятной ни казалась его история о горах Шварцвальда, она звучала довольно правдоподобно.
Я живо представила Гитлера, требующего создать армию оборотней. С легкостью поверила, что Менгеле настряпал монстров. В конце концов, он сам был одним из них. И вполне логично, что страшилищ выпустили на свободу, чтобы они сеяли смерть и разрушения следующие шестьдесят лет, а то и дольше.
Я всегда считала, что Гитлер был слишком злым, чтобы просто умереть.
— Моего прадеда создал не Менгеле, — закончил Адам. — А королева вуду.
— Не всех монстров породил Шварцвальд, — пояснил Манденауэр. — По земле бродят существа настолько древние — трудно даже вообразить. Во всех культурах есть мифы, легенды и монстры. Каждый день новые чудовища рождаются, а старые мутируют по воле случая или по чьей-то прихоти. — Он развел руками. — Посредством магии, если угодно. То, что их некогда убивало, больше на них не действует. Именно поэтому мое сообщество ягер-зухеров разрастается год от года.
— Удивительно, что я о вас слыхом не слыхивал, — сказал Адам.
— Мы тайное сообщество.
— Тем не менее вы открылись мне.
— Вы так долго хранили секрет своего прадеда. Без сомнения, сохраните и мой. Я направлял сюда агентов и прежде. Лишь одному из них удалось хоть что-то обнаружить. И все они пропали без вести.
— Возможно, им надоело на вас работать.
Мужчины не сводили друг с друга глаз, словно альфа-самцы над свежей добычей.
— Возможно, — уступил старикан.
Оба отвели глаза.
Манденауэр не хуже меня понимал, что это Адам нейтрализовал пропавших агентов. Однако ягер-зухер не выглядел сердитым. Он казался заинтересованным.
— Дадите мне шанс покончить с проклятьем? — надавил Манденауэр.
Опустив голову так, что волосы закрыли лицо, Адам потер лоб, обдумывая просьбу. Если лекарство не подействует, Манденауэр, скорее всего, убьет Анри, а следом и Адама. Он, вероятно, и Люка не пощадит, а после лишь одну ночь промается без сна.
— Хорошо, — пробормотал Адам. — Дам вам один шанс излечить Анри, но убить его не позволю. Прикончу вас первым.
— Можете попытаться, — сказал Манденауэр и достал телефон.
Пока он давал указания некой Элизе, Адам подозвал меня.
— Я иду за Анри. Увези Люка из города. На случай если чудодейственное лекарство не подействует…
— Или если его не существует.
Он улыбнулся и убрал волосы с моей щеки.
— Читаешь мысли, cher.
— Ладно, — согласилась я. — Но мне понадобится узнать, подействовало ли лекарство. Тогда я смогу привезти Люка домой.
Адам ткнул подбородком в сторону Манденауэра.
— Он будет в курсе.
— Значит, и ты тоже.
— Не связывайся со мной, пока не убедишься, что лекарство подействовало. В противном случае ты должна исчезнуть. Если Манденауэр убьет Анри, я стану тебя разыскивать, вот только уже не буду собой.
Я вспомнила холодные глаза Анри, его злобные слова, кровь, которую он проливал просто ради удовольствия. Я не хотела видеть Адама таким. И сделаю все от меня зависящее, чтобы его сын тоже не увидел. И все же…
— Ты не причинишь вреда Люку.
На лице Адама мелькнула грусть.
— Волки — прекрасные родители, оборотней же мало заботит их потомство. Дети для них — всего лишь закуска.
Я вздрогнула.
— Пообещай мне, — напряженно глядя на меня, настаивал он. — Пообещай, что позаботишься о нем, если я не смогу.
— Конечно.
Его взгляд смягчился.