— Сам понимаешь, лучше тебя никто не знает район. Собирайся и поезжай. Помоги найти преступников. Всю организацию работы забирай в свои руки. Вчера его убили. Мне Сидоркин под утро позвонил. Подробностей он и сам не знает, сказал, что выезжает на место преступления.
…И снова, как при похоронах Чекулаева, прогремел залп. Дорохов горестно прислушивался к гулкому перестуку первых комьев земли, попадающих на гроб. Эти удары тупой болью отдавались в сердце.
Прямо с кладбища всю оперативную группу, созданную для поимки преступников, собрали в кабинете начальника милиции. Сидоркин, осунувшийся и, как показалось Саше, сильно постаревший за зиму, докладывал собравшимся:
— Неделю назад Лисин верхом отправился по селам проверять работу участковых. Взамен тех, кто ушел в армию, мы назначили новых, неопытных, из стариков да невоеннообязанных, вот и приходится учить их на ходу. Позавчера утром Лисин был в селе Обор, позвонил дежурному, сказал, что выезжает в Харауз, не по тракту, а напрямик, через хребты, мимо заимки, но не доехал. Пришла в село его оседланная лошадь. Хараузский участковый почувствовал неладное и с одним колхозником отправился по следу. В десяти километрах от села прямо на дороге нашли убитого Лисина. При нем не оказалось ни оружия, ни полевой сумки с документами. Мы выехали на место. Судя по следам, преступников было двое. Возможно, Лисин встретил их на дороге, спешился, стоял с ними, разговаривал и курил. На месте нашли два окурка: один — самосад в газете, другой от «Беломора», обгоревшая спичка, гильза от трехлинейки да лужа крови. Лисин получил два ножевых ранения в спину и пулевое в голову. Из его же винтовки.
— А где вещдоки? — поинтересовался Дорохов.
— У меня, Александр Дмитриевич, — сразу же ответил Степан Простатин. — Окурок с самосадом маленький, в газетном тексте ничего не разберешь, а гильза, судя по заводской маркировке, с нашего склада. Кто они, эти двое, куда ушли — по следам не разобрать. Собаку не применяли, нет у нас собаки. Вместе с проводником Байкала призвали в армию. Оба преступника в сапогах, я там слепки гипсовые сделал. Дорога-то эта безлюдная. Народ там только в сенокос бывает. Никто в Хараузе посторонних не видел. Да и мужиков-то там осталось раз-два и обчелся. Нужно выезжать на место и искать, мы ведь там всего один день и поработали.
— Поедем, — решил Дорохов. — Час на сборы хватит?
Когда сотрудники стали расходиться, Сидоркин попросил:
— Не возражаешь, если я с вами не поеду? Нездоровится мне, боюсь, расхвораюсь окончательно, а тут дел уйма. Да и не нужен я тебе. Сам справишься.
В Хараузе никаких новостей не было. Чуть ли не до полуночи Дорохов и его сослуживцы разговаривали с колхозниками, но все без толку. Побывал Александр у Степаниды, жены Юшки Слепнева, с которым беседовал на заимке полтора года назад. На этот раз женщина встретила его бойко. Еще в сенях объявила, что позорить мужа никому не позволит.
— Ефимий мой, как все, воюет, фашистов бьет, и похлеще, чем другие. Смелый он, да к тому же охотник.
Степанида кинулась к божнице, вытащила из-за иконы смятый тетрадный листок, сложенный треугольником, повертела им перед носом у Дорохова.
— На, смотри. В солдатах он. Призвали. Пишет: сам добровольно попросился из колонии.
Александр взглянул на письмо, оно было отправлено меньше месяца назад. Выше адреса вместо марки стоял штамп: «Воинское».
Дорохову не хватало старых хараузских друзей — участкового Хлынова, охотника Прокофия. Еще в прошлом году ушли они воевать. Новый участковый раньше был счетоводом в колхозе, хоть и бегал, старался, но прок от него был невелик.
Правда, нашелся в конце концов в селе знающий человек — охотник Михаил Гостев, да вот беда: инвалид, нога не гнется. Потому и в армию не взяли. Но помощь оказать он согласился без раздумья.
Рано, перед рассветом, оседлав колхозных коней, Дорохов, Простатин и Михаил Гостев выехали на место.
Гостев сидел в седле боком, вытянув вперед левую ногу. Вчера при знакомстве объяснил Дорохову:
— Помял меня в молодости на берлоге зверь. Весь левый бок изодрал. Рука работает, а вот ногу в тайге, если надо через колодину перелазить, руками перетаскиваю. Но охотничать не бросил, работник-то в колхозе я никудышный, а по пушнине меня только Прокофий один обходил.
Поднимаясь на сопку, Гостев ехал первым, то и дело поглаживал шею своего мерина, ласково его понукал и разговаривал с ним, как с человеком. Не вытерпел и похвастал:
— Какой уже год охочусь с мерина. Он у меня к ружью приучен. По тайге шастает, как сохатый. Двух лаек держу. Вот так бригадой и зверуем.
Александр припомнил, как хвалил Хлынов этого охотника: «Две лицензии дали на изюбрей, одну Прокофию выделили, другую Мишаньке Гостеву, он справный охотник». Вот здесь в тайге и был нужен ему именно такой «справный» помощник — эксперт по таежным делам. Ехали по той же самой дороге, где Дорохов еще до войны проезжал с Хлыновым. Рассвет застал их на вершине первой сопки. Охотник сразу велел остановиться в ельнике, чтобы раньше времени их не заметили, а сам взял у Простатина бинокль и стал осматривать раскинувшиеся внизу луга — елань, речку, подступившую к противоположной лесистой сопке. Особенно тщательно осмотрел стога сена, сметанные по всей долине. Когда охотник вернул бинокль, Простатин передал его Дорохову.
— Вот там, метров на триста поближе реки, куст видите? Как раз рядом все и произошло.
Повторный осмотр места преступления ничего не дал.
— Зря ищешь, Александр! Я после твоих уроков каждый раз теперь на месте разгадки ищу. И тут все облазил.
— И правильно делаешь, Степан. — Дорохов еще раз взглянул на землю, впитавшую кровь Лисина, где теперь выделялось только бурое, покрытое инеем пятно, и оба направились к охотнику.
Михаил Гостев сидел на обрывистом берегу и ждал.
— Как, начальники, сыскали что аль нет? Взгляните на мою находку. — И указал на кострище на берегу.
— Недавно жгли. Дня три-четыре, самый крайний срок.
На дне небольшой ложбинки сохранилось пепелище маленького костерка. Здесь же валялась пустая, закопченная на огне консервная банка, крышка с которой, аккуратно срезанная ножом и изогнутая черпачком, оказалась тут же. Михаил хотел поднять их, но Простатин попросил не трогать.
— Обожди, Мишаня. Может, следы пальцев найдем. Что же, они, выходит, тут завтракали?
— Банка «микояновской» тушенки — маловато для двоих мужиков. Видать, еще водичку с речки кипятили. Вон листья скрюченные, значит, травку заместо чая заваривали. А потом и всласть покурили. — Гостев указал на два крохотных окурка. — Но с табаком у них плохо. Досмолили так, что едва ногтями самокрутку можно захватить. Тут они, видать, и заметили вашего начальника.
