Какая ирония… Я все сделала, чтобы сбежать от нее, и вот… Вернулась откуда начинала, но без иллюзий… Я прозябала, запрещала себе пить в одиночку и мучительно искала «запасной выход» из своей десятиметровой конуры… А потом в начале зимы я заболела, и Филибер на руках отнес меня в эту комнату… Продолжение тебе хорошо известно…
Наступило долгое молчание.
— Ну что же… что же… — несколько раз повторил Франк. — Что же…
Он встал, сложил руки на груди.
— Что же… Такова жизнь… Настоящий дурдом… И что теперь? Чем ты теперь займешься?
— …
Она спала.
Он подоткнул ей одеяло, взял свои вещи и вышел, ступая на цыпочках. Теперь, узнав, какой была ее жизнь, он не осмеливался лечь рядом. К тому же она занимала всю кровать…
Целиком.
18
Он чувствовал себя потерянным.
Побродил по квартире, зашел на кухню, заглянул для чего-то в шкафчики, закрыл дверцы шкафчиков, качая головой.
На подоконнике валялся увядший огрызок салатного кочанчика. Он выбросил его в помойку и вернулся к столу, чтобы закончить рисунок. Сомнения вызывали глаза. Нарисовать по две черные точки на концах рожек или по одной внизу?
Вот же черт… Он даже улитку изобразить не способен!
Ладно, пусть будет одна. Так красивей.
Он оделся. Проехал мимо ложи консьержки, не включая зажигания.
Пикуш его проигнорировал. Молодец, мальчик, хорошая собачка… Этим летом поимеешь кучу пекинесок… Отъехав подальше от дома, газанул и на полной скорости рванул в ночь.
Он свернул в первую улицу налево и помчался вперед. Доехав до берега моря, снял шлем и долго наблюдал за рыбаками. Шепнул несколько слов своему мотоциклу. Пусть правильно оценит ситуацию…
Ему хотелось провалиться сквозь землю.
Может, это ветер так на него действует?
Он встряхнулся.
Вот что ему нужно: найти кафе! В голове прояснилось… Он прошел вдоль порта до первого открытого кафе и выпил соку среди рыбаков в блестящих прорезиненных плащах. Подняв глаза, он узнал в зеркале старого приятеля.
— Глазам не верю! Неужели ты?
— Ну я…
— Откуда ты взялся?
— Зашел выпить кофе.
— Плоховато выглядишь…
— Устал…
— По-прежнему таскаешься по бабам?
— Нет.
— Да ладно тебе… Скажешь, что не был с девкой сегодня ночью?
— Она не девка…
— А кто?
— Не знаю.
— Ты меня пугаешь, парень… Эй, хозяйка, плесните горяченького моему корешу!
— Брось, не стоит…
— Бросить что?
— Все.
— Да что с тобой, Лестаф?
— Сердце…
— Эй, да ты никак влюбился?!
— Очень может быть…
— Класс! Хорошая новость! Радуйся, старик! Ликуй! Запрыгни на стойку! Пой!
— Перестань.
— В чем дело?
— Ни в чем… Она… Она хороша… Для меня — так даже слишком хороша…
— Вовсе нет… Что за хрень ты несешь! Никто ни для кого не бывает слишком хорош… Особенно бабы!
— Я же сказал, она — не баба!
— Мужик?
— Да нет…
— Андроид? Лара Крофт?
— Лучше…
— Лучше Лары Крофт? Ну ни фига себе! Значит, сиськи у нее классные?
— Думаю, 85А…
Тот усмехнулся.
— Да, понимаю… Если ты запал на плоскогрудую девицу, плохи твои дела, я в этом кое-что понимаю.
— Ни хрена ты не понимаешь! — взорвался Франк. — Да ты никогда не сек фишку! Только орать умеешь. С детства всех достаешь! Мне жаль тебя… Когда эта девушка говорит со мной, я половины слов не понимаю, ясно тебе? Чувствую себя рядом с ней куском дерьма. Знал бы ты, сколько она всего пережила… Черт, мне она не по зубам… Наверное, брошу все, отвалю…
Его собеседник поморщился.
— Что?! — рыкнул Франк.
— Вот как тебя проняло…
— Я изменился.
— Да нет… Ты просто устал…
— Я двадцать лет назад устал…
— Что такого она пережила?
— Много чего.
— Так это же здорово! Просто предложи ей другую жизнь!
— Что я могу ей предложить?
— Придуриваешься?
— Нет.
— Да. Нарочно хочешь меня разжалобить… Пораскинь мозгами. Уверен, ты что-нибудь придумаешь…
— Я боюсь.
— Хороший признак.
— Да, но если…
— Господа, хлеб прибыл, — возвестила хозяйка. — Кому сэндвич? Вы как, молодой человек?
— Спасибо. Съем.
Конечно, съем.
А там решим, что делать дальше.
Торговцы раскладывали товар на прилавок. Франк купил цветы с грузовика — будет без сдачи, мой мальчик? — и сунул букет под куртку.
Цветы… Неплохо для начала?
Будет без сдачи, малыш? Еще бы, бабуля, еще бы!
Впервые в жизни он ехал в Париж, глядя, как встает солнце.
Филибер был в душе. Франк отнес завтрак Полетте, расцеловал, уколов щетиной щеки.
— Ну что, бабуля, хорошо тебе здесь?
— Откуда ты взялся такой холодный?
— Так, ниоткуда… — ответил он, поднимаясь.
Его свитер провонял мимозой. Не найдя вазы, он обрезал хлебным ножом верх пластиковой бутылки.
— Эй, Филу…
— Подожди минутку, я готовлю себе какао… Ты составил для нас список покупок?
— Угу… Как пишется слово «ривьера»?
— С большой буквы.
— Спасибо.
Такая мимоза растет на ривье Ривьере… Он сложил записку и сунул ее под вазу рядом с блюдом для улиток.
Он побрился.
— Где ты пропадал? — спросил Филибер.
— Да так… Надо было кое-что обдумать…
— Ладно… И удачи тебе.
Франк поморщился.
Кожу щипало от одеколона.
Он опоздал на десять минут, все уже собрались.
— А, вот и наш красавчик… — объявил шеф.
Он улыбнулся и занял свое место.
19
Он сильно обжегся — так случалось всякий раз, когда он слишком выматывался. Помощник хотел обработать рану, и он сдался, молча протянув руку. У него не было сил ни на жалобы, ни на боль. Мотор закипел. Он выпал в осадок, вышел из строя, он не опасен…
Он вернулся домой, покачиваясь, завел будильник, понимая, что иначе проспит до утра, разулся, не развязывая шнурков, и рухнул на кровать, сложив руки крестом на груди. Ладонь так сильно дергало, что он застонал от боли, прежде чем погрузиться в сон.
Он спал уже час, когда Камилла — так легко могла ступать только она — пришла к нему во сне…
Ну надо же, какая несправедливость — он не успел разглядеть, была ли на ней одежда… Она лежала на нем, прижимаясь бедрами, животом, плечами.
— Лестафье, сейчас я тебя изнасилую, — шептала она ему в самое ухо.
Он улыбался во сне. Во-первых, сон ему нравился, и потом, ему было щекотно.
— Да… Покончим с этим раз и навсегда… Я изнасилую тебя, по крайней мере, у меня будет прекрасный повод тебя обнять… Главное — не шевелись… Будешь отбиваться — и я тебя придушу, мальчик мой…
Он хотел сжаться в комочек и закопаться в простыню, чтобы, не дай бог, не проснуться, но кто-то удерживал его за запястья.
Боль была реальной, и он осознал, что это не сон: раз больно, значит, и счастье настоящее.
Уперевшись ладонями в его ладони, Камилла почувствовала, что рука перевязана.
— Больно?
— Да.
— Тем лучше.
Она начала двигаться.
Он тоже.
— Тихо, тихо, тихо, — рассердилась она, — я сама все сделаю…
Она разорвала зубами пакетик, надела на Франка резинку, обняла за шею, оседлала и положила его руки себе на талию.
Сделав несколько движений, она вцепилась ему в плечи, выгнула спину и задохнулась в беззвучном оргазме.
— Уже? — немного разочарованно спросил он.
— Да…
— О-о-о…
— Я была слишком голодна…
Франк обнял ее за спину.
— Прости… — добавила она.
— Извинения не принимаются, мадемуазель… Я подам жалобу.
— Буду очень рада…
— Но не сейчас… Сейчас мне очень хорошо… Не шевелись, умоляю… О, черт…
— Что?
— Я всю тебя перепачкал биафином…[62]
— Ну и ладно, — улыбнулась она. — Авось пригодится…
Франк закрыл глаза. Он сорвал банк. Заполучил нежную умную девушку, у которой к тому же есть чувство юмора. Благодарю тебя, Господи, спасибо… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Они заснули, натянув на скользко-липкие тела простыню, пропитавшуюся ароматом любви и заживления ран.
20
Вставая среди ночи к Полетте, Камилла наступила на будильник и отключила его. Никто не осмелился разбудить Франка. Ни его рассеянные домочадцы, ни шеф, который, не говоря ни слова, заступил на его место.
Как же он, наверно, страдал, бедняга…
В два часа ночи он постучал в дверь ее комнаты.
Опустился на колени рядом с матрасом.
Она читала.
— Гм… Гм…
Она опустила газету, подняла голову и изобразила удивление:
— Что-то случилось?
— Э-э… господин инспектор, я… я пришел по поводу взлома…
