Закон также накладывал запрет на любой сбор денег для благотворительных католических мероприятий.
В сентябре 1941 года Бюро узнало, что три священника, Дешч, Брандыс и Карчмарчик, были расстреляны, а отец Бутковский умер от голода. Бюро также получило ужасный отчет, в котором сообщалось, что провинциальный руководитель монахов-салезианцев, отец Курак, умер в тюрьме, а епископ Лодзи был арестован.
Однако расправы устраивали не только нацисты. В июне 1941 года, после нарушения германо-советского пакта о ненападении, советские войска, отступая с территории Польши, также убивали представителей духовенства. В ноябре 1941 года Святой Престол был извещен о том, что во Львове советские войска казнили множество священников Русинской грекокатолической церкви9.
Иллюстрация «Распятие» Жана-Луи Шанселя (Париж, 25 августа 1899 года – 28 июля 1977 года), опубликованная в журнале «Матч» 28 сентября 1939 года10
Такие крупицы крайне тревожной информации поступали в Бюро ежедневно, зачастую пройдя через осведомителей и других посредников. Например, в январе 1942 года кардинал Мальоне принял итальянского юриста по имени Адольфо Лукат, который привез сведения о монсеньоре Адамском, епископе катовицкой епархии в Силезии: «Треть священников, т. е. около ста тридцати человек, покинули епархию, остается всего две трети. Семинарии закрыты, а семинаристы рассеяны по различным семинариям в Германии. Оккупационные власти осведомлены обо всем этом, но действуют так, как если бы это не имело значения. Поскольку священникам удалось покинуть свою епархию, губернаторство [имеется в виду Генерал-губернаторство, область в Польше, которая была оккупирована, но не аннексирована напрямую] не выказывает беспокойства. Число священников, арестованных по всей Польше до апреля 1941 года, колеблется от двух с половиной до трех тысяч. Из их числа семьдесят освобождены, девятьсот умерли. Остальные либо находятся в заключении, либо бежали»11.
В начале 1942 года епископат был практически уничтожен. И белое, и черное духовенство было сведено к минимуму. Проект Гитлера осуществлялся полным ходом.
Две нарисованные от руки географические карты Польши, на которых указано количество священников на территории страны в 1942 году по сравнению с 1939 годом, епархий без епископов и епархий, все еще управлявшихся епископами12
Поскольку Святой Престол никак не мог вмешаться, священные и фундаментальные права католической Церкви оказались попраны тяжелым нацистским сапогом. Протест Церкви был бессилен перед жестокостью оккупанта. Для нацистов это была лишь часть их программы по полной дехристианизации региона, где католицизм процветал на протяжении столетий13.
Если резюмировать, то рейхсгау Вартеланд был лишь опытной лабораторией для преследования католиков, подготовительным этапом к тому, что собирался делать нацистский режим впоследствии. Пий XII прекрасно это осознавал, и его внимание было всецело поглощено поиском способов противостоять этому плану и обеспечить безопасность верующих.
За пределами Польши многие поляки критиковали Ватикан, который, по их мнению, был недостаточно активен. Посол Польши при Святом Престоле часто наведывался в Бюро, чтобы выразить свое недовольство. А в оккупированной стране нацисты использовали все имевшиеся в их распоряжении пропагандистские средства, чтобы убедить запуганное население, что папа безразличен к их участи и совершенно о них забыл. Иногда они шли на еще более дьявольские поступки – кардинал Хлонд, оказавшись в ссылке в Лондоне, передавал через нунциатуру во Франции: «Нацисты распространяют среди населения ложные сведения о том, что папа готовится публично попросить католиков прекратить во имя мира всякое сопротивление и отказаться от своей свободы во благо Европы, подчинившись добровольно и с евангельским смирением потребностям нового порядка, который строят страны “оси”…»14. Но это была неправда. В Бюро велись бесконечные острые споры о том, что следует предпринять.
Сложившаяся ситуация не давала ни минуты покоя секретарю Бюро Тардини, который все пытался придумать какой-нибудь способ, чтобы передать послание польским католикам. В мае 1942 года он предложил Святому Престолу действовать несколько более напористо15 и спросил, не мог ли он «оказать нравственную помощь кардиналу Сапеге [краковскому архиепископу] и поддержать поляков, сообщив им, что Святой Престол по-прежнему твердо стоит на защите самых священных и христианских прав человека»16.
Однако, хотя Тардини не видел никаких препятствий для того, чтобы отправить письмо Сапеге, он считал «вредным публичное осуждение всех страданий, причиненных польскому народу. Разумеется, свидетельств этих несправедливостей предостаточно и такое осуждение вполне соответствует праву и долгу Святого Престола, но по соображениям практического характера представляется разумным воздержаться от каких-либо публичных выступлений, по крайней мере, в настоящий момент. Ввиду текущих обстоятельств публичное осуждение со стороны Святого Престола может быть использовано в политических целях одной из сторон конфликта. Кроме того, германское правительство, почувствовав угрозу, наверняка предприняло бы два шага: еще больше усилило бы гонения против католицизма в Польше и всячески препятствовало бы связям между Святым Престолом и польскими епископами. Более того, это помешало бы благотворительной деятельности, которой могут заниматься епископат и Святой Престол, пусть даже и в нынешних ее ограниченных формах. Так что, подводя итог: публичное заявление Святого Престола имело бы пагубные последствия и дало бы правительству повод для новых преследований»17.
Но если Тардини полагал, что публичное заявление лишь усугубит ситуацию, что он рассматривал в качестве альтернативы? Он предложил Святому Престолу подготовить идеальную дипломатическую ноту для германского правительства:
«А когда я говорю идеальную, я имею в виду возвышенную, благородную, изысканную по своей форме, но беспощадную по содержанию, т. е. по приведенным в ней доводам. Нужно будет дать общую картину сложившейся ситуации и потребовать от немецкого правительства положить ей конец. Нота должна походить скорее на отчаянный призыв, а не на протест (что касается протестной части, то описание фактов будет говорить само за себя). Конечно, все это проще предложить, чем осуществить»18.
Тем не менее Тардини прекрасно знал, что нота вряд ли произведет на нацистов сколько-нибудь заметное впечатление:
«Нота (пусть даже… идеальная) немцев не остановит. Но этот документ рано или поздно прольет свет (потому что рано или поздно все станет явным, как преступления, так и их осуждение!) – он покажет осторожность и твердость Святого Престола»19.
Монсеньор Саморе, минутант Бюро, занимавшийся Польшей, начал составлять документ и собирать доказательства – на этот долгий и сложный труд у него ушло несколько месяцев. Саморе готовил черновики, взвешивая каждое слово, затем их вычитывал Тардини – вместе они с блеском справились с задачей, создав дипломатический шедевр:
«Нота дает ясное и полное представление об ужасающем положении католицизма в Польше. Она отражает истину… не представляется желательным менять тон некоторых фраз… Мягкость слов лишь еще больше подчеркнет жестокие факты… Нужно обобщать… смягчать тон… используя слово “польский”, я задаюсь вопросом, не создаст ли это впечатление, что мы взяли сторону поляков против немцев? Следует выпукло показать, что для Святого Престола речь идет прежде всего не о политических,
