отправить ноту со следующим комментарием:
«Значимость документа определяется не силой слов, а серьезностью фактов». Он попросил, чтобы в тексте был оставлен первый вариант заключения, который оставлял возможность для диалога.
19 февраля 1943 года Бюро оттачивало последние практические и формальные детали ноты43. Предполагалось, что она будет отправлена монсеньору Орсениго, нунцию в Берлине, который должен будет передать ее г-ну фон Риббентропу, министру иностранных дел Третьего рейха. В итоговой версии ноты, подписанной кардиналом Мальоне, все цитаты были переведены на немецкий язык и всякий раз, когда упоминалось название какого-либо города по-итальянски, приводился также его немецкий вариант. Это в очередной раз показывало, что в сложившихся обстоятельствах Святой Престол пытался сохранять максимальную дипломатичность и вежливость.
Наконец кардинал Мальоне сел за свой письменный стол, чтобы внести последние штрихи. Он снова перечитал текст объемом в пять страниц, заявил, что тот готов, и приказал напечатать его на разных языках44 и немедленно отправить монсеньору Орсениго в Берлин с указанием доставить его получателю, т. е. министру фон Риббентропу45.
Можно представить, какие противоречивые чувства обуревали монсеньора Орсениго, когда он направлялся в министерство, чтобы передать ноту барону фон Вайцзеккеру, германскому статс-секретарю. Должно быть, он ощущал смесь тревоги и надежды – тревоги, так как он очень хорошо знал менталитет нацистов; надежды, потому что нота была настолько четкой и лишенной двусмысленности, что не могла не произвести действия. Фон Вайцзеккер принял ноту и пообещал Орсениго передать ее министру фон Риббентропу 15-го числа46. Каково же было удивление Орсениго, когда 17 марта его вызвали в кабинет фон Вайцзеккера! Статс-секретарь встретил его улыбкой, а затем произнес фразу, произведшую эффект разорвавшейся бомбы: несмотря на данное обещание, он не передал ноту. Орсениго передал в Рим дальнейшее содержание разговора. Фон Вайцзеккер сказал: «Я подумал, что мне следует открыть конверт, адресованный г-ну фон Риббентропу. Я прочитал содержание. Оно касается только Вартегау и Генерал-губернаторства. Как вы знаете, в июне прошлого года я сообщил вам об ограничениях, касающихся территорий, которые не входят в состав Альтрейха [Альтрейхом назывались исходные немецкие территории, т. е. до начала нацистских завоеваний]. Ваша аккредитация, выданная Святым Престолом, распространяется только на эту территорию. Поэтому я полагаю, что мы не можем принять подобный документ»47.
Это был настоящий холодный душ. Однако Орсениго, не теряя хладнокровия, ответил:
«Мне поручено убедиться в том, что документ будет передан непосредственно в руки министра иностранных дел. Поскольку он не был доставлен конечному адресату, считаю своим долгом отказаться его забирать. Я воздержусь от того, чтобы критиковать дерзость, которую вы проявили, ознакомившись с его содержанием, потому что ваш поступок вполне может быть следствием телефонного разговора [с фон Риббентропом], но я полагаю, что могу поставить вопрос о том, осознаете ли вы чрезвычайную тяжесть вашего поступка и готовы ли вы принять всю ответственность».
Фон Вайцзеккер ответил, что он абсолютно «уверен в своей ответственности и что ему нечего добавить»48.
Но Орсениго проявил настойчивость:
«Оставим в стороне различие между территориями, являющимися предметом верительных грамот [они выдаются дипломату, направленному в другую страну], и теми, которые таковыми не являются, – вне зависимости от статуса этих территорий, часть их жителей исповедуют католицизм. И на этих территориях Святой Престол имеет право гарантировать свободу вероисповедания своим верующим не в силу особых дипломатических договоров, а на основании своей божественной миссии. В случае же нарушений Святой Престол может и должен обратиться к властям, чтобы способствовать прекращению этих нарушений и добиться восстановления религиозной свободы. Для этого, – продолжил Орсениго, – Святому Престолу не требуется иметь ни дипломатических отношений, ни апостольских нунциев. Он может напрямую обратиться к руководству государства, и, насколько мне известно, у него будут другие возможности это сделать, особенно на тех территориях, где присутствуют его миссии»49.
Его собеседник попытался оспорить эти слова, заявив, что речь шла о документе, отправленном не одним главой государства другому, а кардиналом государственным секретарем министру иностранных дел. Но у Орсениго оставался в запасе еще один сильный довод. Он ответил, что в Ватикане обычай требовал, чтобы все вопросы, касающиеся иностранных государств, находились в ведении государственного секретаря вне зависимости от того, поддерживают ли эти страны дипломатические отношения со Святым Престолом или нет. «Как бы то ни было, – подытожил он, – я вручил вам письменное сообщение. Ответьте мне также письменным сообщением, в котором вы сможете свободно обосновать ваш отказ его принимать».
Отчет, который Орсениго отправил в Рим, рассказывает о том, что произошло дальше в кабинете фон Вайцзеккера.
«Тогда барон фон Вайцзеккер попросил меня больше не настаивать. Он напомнил о том, что всегда был благожелателен к Святому Престолу (что правда, на это я возразить не могу). Он заверил меня, что, если не будет письменного уведомления об этом письме, он со своей стороны сохранит его в тайне»50.
Несмотря на возражения фон Вайцзеккера, Орсениго отказывался сдаваться. Рискуя вызвать раздражение своего собеседника, он ответил, что ему придется известить Святой Престол о произошедшем. Тогда барон фон Вайцзеккер предупредил его, что подобный шаг вынудит его официально вернуть в нунциатуру послание в запечатанном конверте, и в конце высказал скрытую угрозу:
«Это лишь усилит напряженность. Я предлагаю умолчать обо всем этом, т. е. сделать вид, что никто никогда не слышал о передаче этого документа и о его принятии, притвориться, что ничего подобного не происходило»51.
Нацистам эти старые затасканные методы были привычны. Пытаясь сделать вид, что этой встречи и вручения ноты никогда не было, они просто пытались нейтрализовать и похоронить протест Святого Престола против ужасов, творившихся в Польше. При этом они утверждали, что такой шаг будет выгоден всем.
Открыто игнорируя официальную жалобу Святого Престола, нацисты тем самым выводили его из дипломатической игры и принуждали к молчанию, отказывая ему в каком-либо законном праве вмешиваться в происходящее. Как и ранее, на этот раз дипломатия влияния была единственным инструментом, имевшимся в распоряжении Святого Престола. Столкнувшись с такого рода ситуацией, некоторые страны могли бы избрать путь военной или экономической эскалации или обратиться за помощью к своим политическим союзникам. Однако Святой Престол, придерживаясь принципа беспристрастности, не мог прибегнуть к подобным инструментам.
С учетом слов фон Вайцзеккера, для Орсениго было очевидно, что министр иностранных дел фон Риббентроп, а возможно, и сам фюрер ознакомились с содержанием ноты. Орсениго связывал стремление нацистов замолчать это дело со «стремлением приуменьшить значение того, что ее отклонили».
Прежде чем покинуть министерство иностранных дел, Орсениго оставалось лишь повторить то, что он сказал ранее:
«Повторяю, что никакая держава, оккупирующая ту или иную территорию, не может оспаривать право Святого Престола на защиту религиозных интересов проживающих на ней католиков посредством прямого обращения к властям, которым эта территория
