— Рюдбек?
— А что?
— Это Андерс Аск.
Краткое молчание.
— Я не знаю никакого Андерса по фамилии Таск.
Андерс услышал, что Леффе сидит в машине — вероятно, вместе с Зивковичем.
— Знаешь прекрасно. Я работал в СЕПО, когда ты залетел со своими сирийцами и их ресторанами. Тогда я помог засадить тебя и твоего тупого дружка Хокана, как бишь его там по фамилии…
— Теперь я тебя вспомнил. Ты страшен, как смертный грех, и любишь разевать глотку.
— А ты совсем тупой, Леффе. Ребенок — и тот поступил бы умнее. О чем ты думал?
— Чего тебе нужно? — пробурчал Леффе.
— Возможно, я попал пальцем в небо, но у меня к тебе вопрос. Твой ответ может обернуться для тебя наличными, ты в игре?
— Попытайся.
— В городе появились какие-то типы, которые шантажируют высокопоставленных людей в бизнесе. Арон Гейслер и Гектор Гусман. Гусман изображает из себя издателя, имеет офис в Старом городе — ты их знаешь?
Андерс услышал, как Лейф закрыл трубку ладонью, шепча что-то кому-то. Потом рука снова убралась с микрофона, Леффе попытался изобразить легкий и спокойный тон:
— Нет, не уверен. Как, ты сказал, их звали?
— Гектор Гусман, Г-у-с-м-а-н, издатель из Старого города. Второго зовут Арон Гейслер.
Андерс произнес и это имя по буквам — слышал, как Леффе чирикает карандашом по листку бумаги.
— Извини, впервые слышу. И знаешь что, Таск?
— Ну что?
— Не пошел бы ты куда подальше!
— Все понятно.
Леффе бросил трубку.
У Эрика начался приступ меланхолии. Такое с ним иногда случалось. Внезапно он становился молчалив, замыкался в себе, не шел на контакт. Вероятно, это обычный способ выражать подавленное настроение, когда старость стоит на пороге. Что же касается Эрика Страндберга, он был таким еще с детства — с того момента, как погибли их родители. Скорбеть он не умел. Гунилла тоже не умела, но она нашла за что зацепиться в жизни. И это нечто помогало ей избегать депрессий и прочих мрачных сторон жизни. Она не могла бы точно описать это словами, да в этом и не было необходимости. Просто она оказалась сильной — и хотела оставаться такой.
Гунилла всегда чувствовала ответственность за него — обязанность дать ему то, чего он не мог дать себе сам. Этим она занималась, как умела, всю жизнь.
Прошла уже целая вечность тех пор, как ушли из жизни их родители — Сив и Карл-Адам Страндберг. Их застрелили, когда они ночевали в палатке возле озера в Вэрмланде. Убийца, Ивар Гамлин, был пьян до умопомрачения — он ушел из дома в лес с дробовиком, поссорившись перед тем со своей женой и избив ее. По совершенно непонятным причинам он застрелил супругов Страндберг прямо через брезент палатки. Потом он пытался покончить с собой и отстрелил себе полголовы, навсегда лишившись способности говорить. В начале восьмидесятых Гамлин умер в тюрьме, забитый насмерть другим заключенным. Его ноги и руки были переломаны. Никто в тюрьме не видел, что же произошло. Сотрудники учреждения так и не смогли ответить, каким образом злоумышленник попал в камеру Гамлина среди ночи.
Гунилла посмотрела на брата, сидящего в самом темном углу гостиной. За окнами светило солнце, однако он нашел темноту.
Она пошла в кухню, приготовила легкий обед, зная, что он это оценит. Селедка с картошкой, твердые хлебцы, темное пиво и рюмочка водки прямо из холодильника. Рядом — кофе, кусочек торта и еще один обязательный атрибут, когда он впадал в депрессию, как сегодня: газета, за которой он мог спрятаться, делая вид, будто читает, чтобы избежать необходимости общаться с сестрой. Она терпеливо и осторожно намазала хрустящий хлебец маслом так, чтобы он не растрескался. Эрик всегда любил, чтобы масло покрывало весь бутерброд, каждый уголочек. Затем она поставила тарелку с селедкой, хлебец, бокал пива и рюмочку с ледяной водкой на поднос, отнесла в гостиную и оставила на столе возле кресла, в котором сидел Эрик. Гунилла похлопала брата по щеке. Он что-то пробурчал себе под нос.
Зазвонил телефон. Андерс дал ей четкий и краткий отчет о встрече между Зивковичем, Рюдбеком и Сванте Карльгреном. Изложил свою теорию шантажа — а также рассказал, как позвонил Леффе Рюдбеку и засветил Гектора и Арона, сообщив, где их найти.
— Подождем и посмотрим, прав ли я, — сказал он и положил трубку.
Она передала новость брату. Он не ответил — сидел, жуя свой бутерброд. Гунилла встала у окна. Снаружи колыхалась на ветру зелень.
— Пора готовиться, — сказала она, не спуская глаз со своего сада. — Знаешь, Эрик, я буду очень скучать по своим цветам. Мне будет не хватать пионов, роз… всего моего сада.
Он взял правой рукой запотевшую рюмочку.
— Запри медсестру, — хрипло проговорил он и выпил залпом.
Гунилла все еще окидывала взглядом розовые кусты, растущие вдоль деревянного забора.
— Что ты имеешь в виду?
Эрик поставил рюмку на стол и ответил сиплым голосом:
— Позаботься о том, чтобы она ничего не придумала. Ее надо держать в узде, пока мы не подготовимся и не будем готовы отправляться…
Гунилла прислушалась к его словам. Продолжая обдумывать их, она пересекла гостиную и вышла на веранду.
Солнечный свет ослепил ее, когда она шагнула наружу.
Ларс побрился, причесался, оделся как подобает — в повседневную одежду, но чистую и выглаженную.
Микрофон, который он забрал из гостиной Софии, лежал в запечатанном полиэтиленовом пакетике. Осторожно убрав его в карман, Ларс пошел в ванную и зарядился идеальной комбинацией, которая состояла из большой дозы морфина в задний проход, коктейля из бензодиазепинов в желудок и «Люрики», плывущей по нервным волокнам. Глядя на себя в зеркало, он счел себя красивым, спокойным и крутым. Желтые взрослые угри были выдавлены и припудрены. Наклонившись поближе к зеркалу, Ларс разглядел толстый налет на передних зубах. Открыл шкафчик, выдавил пасту на щетку и начал чистить зубы, в то время как коктейль распространялся по организму. Щетка мягко гладила зубы, дарила наслаждение — все было сплошным наслаждением. Тяжелые чувства и проблемы находились где-то на другом конце вселенной. Прополоскав рот теплой водой, Ларс решил, что выглядит безупречно. Баночка с «Гиберналом» стояла у него перед глазами в шкафчике. Он взял ее в руки, потряс. Получился звук, как от маракасов. Он потряс еще — наверное, так звучат маракасы на Кубе? Он поставил ее на место.
Ларс соскользнул с лестницы, пролетел на машине до Брахегатан и, мягко ступая, прошел сквозь полицейский участок, поднялся по лестнице и вошел в контору.
Он кивнул собравшимся, постарался уловить их настроение, заметил Хассе и Андерса, сидящих в ожидании на стульях. Эрик, примостившийся в уголке за своим столом, выглядел усталым: закрыв глаза, он массировал двумя пальцами переносицу, словно пытаясь унять головную боль. Хассе и Андерс… Ларс снова посмотрел на них. Они тоже выглядели усталыми, хотя и по-другому. Хассе сидел, повесив голову, с остановившимся взглядом и ничего не выражающим лицом. Андерс сложил руки на груди, вытянул ноги и смотрел в одну точку.
Ларс присел на стул. Сиденье показалось ему таким мягким. Эва Кастро-Невес подошла к нему с чашкой кофе в руках.
— Не знаю, нужно ли тебе молоко.
Он взглянул на нее с недоумением. Она же не хотела застревать на этой ситуации, просто протянула ему чашку:
— Вот.
Он взял, не поблагодарив.
— Пожалуйста, — тихо произнесла она.
— Спасибо, — прошептал он.
Эва уселась на стул рядом с ним.
— Как у тебя дела? — спросила она.
Ларс посмотрел на нее. Она изменилась? Стала веселее? Почему она вдруг уселась рядом с ним?
— Все идет потихоньку. Медленно, но верно… Такое ощущение, что дело сдвинулось.
Женщина кивнула:
— Мне тоже так кажется.
Ларс не сводил с нее глаз. Она заерзала.
— Я передумал, пойду налью себе молока, — проговорил он, поднялся и вышел в кухню.
Открывая холодильник, Ларс достал из кармана маленький полиэтиленовый пакетик, засунул микрофон между большим и указательным пальцами той руки, которой держал чашку, подлил молока и снова вернулся в кабинет. Оглядел комнату: Эрик нашел газету и рассеянно перелистывал ее, Эва смотрела прямо перед собой, Андерс и Ханс сидели в тех же позах, с задумчивым видом.
Ларс подошел к доске на колесиках — сделал вид, что читает какой-то документ, прикрепленный на ней, одновременно незаметно вставил микрофон в мягкое покрытие доски. Затем повернулся, прошел наугад по помещению, разглядывая какие-то предметы, то и дело отхлебывая кофе из чашки, словно хотел размять ноги, пока не началось совещание.
Внизу на Брахегатан, через пару домов от конторы, Ларс припарковал взятую напрокат машину — «Рено». В багажнике, прикрытый одеялом, стоял аппарат для прослушивания.
