испытывало к прошлому нерусских народов в каком-то смысле даже больший интерес.
Мобилизационная стратегия не предполагала особой разборчивости в отношении к истории: не так важно, какие именно эпизоды из национального прошлого вдохновят представителей разных советских народов, лишь бы этого вдохновения хватило для победы в войне. Все противоречия и конфликты прошлого снимались благодаря настоящему — советские народы объединяла общая катастрофа и общая необходимость справиться с ней. После войны этого объединяющего фактора не стало, и в столкновениях национальных исторических нарративов стали обнажаться противоречия. Признаки их можно обнаружить уже в первые дни после победы. 12 мая 1945 года в приемную Жданова поступило письмо от лектора Московского университета, выражавшего обеспокоенность тем, что за последние два года ряд его коллег при чтении курса по истории СССР стали меньше уделять времени истории отдельных народов, в особенности северокавказских. В связи с этим автор письма интересовался, как теперь следует освещать историю борьбы горцев за независимость и как именно сочетать национальные традиции и общие жизненные интересы трудящихся СССР621. 15 мая на открытии X пленума Союза советских писателей его председатель Николай Тихонов отметил в докладе возросший интерес к героям национальных эпосов и осудил тенденцию к идеализации прошлого. В частности, в татарском эпосе «Идегей», торжественно изданном в 1940 году, он видел ошибочную попытку представить Золотую Орду передовым государством своего времени, в башкирском эпосе о Каракаскале — намеки на то, что с тех пор, как Башкирия попала под власть России, она потеряла для народа свою красоту622. В июне того же года в ЦК поступило письмо от редактора «Казахстанской правды», который сообщал, что за последние годы в республике наблюдается стремление ряда руководящих работников к возвеличиванию роли казахского народа и замалчиванию роли «великого русского народа»623.
Во всех этих случаях предметом рефлексии становилась невозможность объединить национальные нарративы в том виде, которого они достигли за время войны, в непротиворечивое советское целое: утверждение героического прошлого одного народа неизбежно осуществлялось в ущерб другому. С точки зрения репрезентации всего государства это было проблемой — ему нужна была одна история. Совещание историков 1944 года было одной из первых попыток примирить противоречивые нарративы: предложение рассматривать присоединение Казахстана к России не как порабощение, а как приобщение к более передовой культуре демонстрировало намерение утвердить прогрессивную роль русской культуры и российской государственности в истории советских народов. Эта линия стала определяющей и в дальнейшей политике в области национальных историографий.
В июне 1946 года в ЦК КП(б) Украины состоялось совещание по вопросам идеологии. Командированные в Киев работники УПА сообщили в отчете о многочисленных проблемах в идеологической работе, главной из которых была возросшая популярность так называемой школы Грушевского — украинского историка и важнейшего деятеля украинского национального движения, продвигавшего концепцию Киевской Руси как украинского государства624. Его последователи, отмечалось в отчете, отстаивали идеи о бесклассовом развитии украинской нации, о существовании украинского народа отдельно от русского уже с IV века и об исторической вражде между ними625. В качестве примера популяризации националистического дискурса приводился выпущенный в 1943 году первый том «Истории Украины», но главным объектом внимания авторов отчета стали «Очерки истории украинской литературы», вышедшие в 1945 году под патронажем Академии наук Украинской ССР. В них утверждалось, что литература Киевской Руси является украинской литературой, что украинская литература с самого начала развивалась как демократическая и патриотическая, «в полном отрыве от русской литературы» и вне «благотворного влияния великих русских писателей», но под влиянием писателей Запада. По итогам совещания первый том «Истории Украины» и «Очерки истории украинской литературы» были раскритикованы в газете «Культура и жизнь», далее на пленуме ЦК компартии Украины, а затем снова в «Культуре и жизни»626. В течение следующего года в республике было выпущено с десяток резолюций, осуждавших «буржуазно-националистические извращения» и попытки «оторвать Украину от революционной, социалистической России и бросить ее в кабалу буржуазии Запада»627.
Вскоре те же проблемы были выявлены в других республиках. В ноябре 1946 года было подготовлено постановление о недостатках и ошибках в «Истории БССР»: ее критиковали за утверждение, что первым государством белорусского народа было Полоцкое государство, а присоединение западных земель к Литве носило добровольный характер, но главное — за описание культурного расцвета белорусского народа под властью Литвы628. В записке «О состоянии народного образования в Эстонской ССР» сообщалось, что программы по литературе в республике составлены с явной ориентацией на Западную Европу: пропущены важнейшие произведения русских классиков («Борис Годунов», «Полтава», «Бородино», «Демон»), практически не упоминается о Добролюбове, сведения о русских революционерах-демократах XIX века в целом крайне скудны, не показывается влияние крупнейших русских писателей на эстонскую литературу629. Та же проблема была отмечена в постановлении бюро ЦК КП(б) Узбекистана «О недостатках и ошибках в программах и учебных пособиях по узбекской литературе»: русская литература вводилась в программу только со второго полугодия 9 класса, а влияние «передовой прогрессивной русской литературы на демократически настроенных узбекских поэтов колониального периода и стремление этих поэтов к общению с передовой русской культурой» было недостаточно четко выражено630. В Туркменистане за то же ругали Институт истории, языка и литературы Туркменского филиала Академии наук: в плане научно-исследовательской работы института отсутствовала тема «благотворного влияния великих русских классиков и современных русских писателей на творчество туркменских поэтов и прозаиков»631. Национальные историографии критиковали не только за недостаточное акцентирование руководящей роли русской культуры, но и за недостаточное внимание к советскому периоду в развитии национальных культур. В записке о состоянии образования в Эстонии указывалось, что на изучение западноевропейской и эстонской литературы в республике отводится 59 % учебного времени, в то время как на русскую предназначено всего 33 %, а на литературу других народов СССР и вовсе 8 %632. В программе по узбекской литературе для старшей школы, составленной Министерством просвещения Узбекской ССР, чрезмерно большое место отводилось истории древней узбекской литературы и литературы феодальной эпохи, а на изучение узбекской советской литературы выделялось всего 36 часов из общего количества в 306 часов633. В Институте языка и литературы Академии наук Узбекистана из 22 тем по истории узбекской литературы, разработанных институтом за время его существования, только одна была посвящена советской литературе634. В рецензии на «Хрестоматию по литературе народов СССР» в «Культуре и жизни» отмечалось, что при характеристике советского этапа литературы исследователь должен на основе конкретного материала показать три существенные его черты — своеобразие советского периода как детища революции, принципиально новый
