Она и впрямь уснула в холоде, но великое счастье было — лежать не на занозистых досках, а на толстом набитом соломой матрасе.
Дома…
Лесана вдруг поняла, что думает о своей маленькой комнатушке, как о доме. Настоящем.
Девушка погружалась в дрему, мягко уплывала на волнах сна, и хотя лицо, нос и голова с непросохщими полсе мытья волосами, мерзли, послушнице Цитадели было уютно. Выученица провалилась в сладкий сон, сомлевшая, умиротворенная.
Ей показлось, будто спала она совсем чуть, когда дверь комнатушки распахнулась. Лесана вскинулась, поднимаясь на локте, вглядываясь в полумрак. Кто-то шагнул от порога к ее ложу. Девушку не успела понять, кто. Подумала, что, видимо, спит уже давно и, поди, приперся Вьюд будить ее на урок. Неужто проспала? Зимой светает поздно… Могла, ой могла…
— Вьюд, ты? — спросила она хрипло. — Чего светец не взял, бродишь, как тать?
Темнота отозвалась неодобрительным цоконьем:
— Вью-у-уд… Не-е-ет… Не Вьюд.
От этого голоса, а самое главное от того, как звучал он в этой полной мрака и тишине комнате, в сердце послушницы вкрался страх. Волна ледяных игл рассыпалась по спине и рукам. От ужаса свело горло.
И в этот самый миг короткие волосы на темени грубо сгребла сильная рука, девушку дернули, стащили со скамьи, швырнули на пол. Рухнув по ледяные каменные плиты, рассадив в кровь локти, Лесана поняла, что не может ни закричать, ни даже застонать. И мужчина, возвышающийся над ней, знал это.
Выученица Клесха распахнула глаза, вцепилась в широкое запястье и забилась, пытаясь вырваться. Жалкая, глупая девка, от ужаса не помнившая себя. Вторженец тихо рассмеялся и склонился к жертве. Его лицо было страшным. Каменно спокойным и страшным.
Донатос изо всей силы дернул послушницу, принуждая запрокинуть голову. Она задохнулась от боли, но смогла только едва слышно захрипеть. Сильная рука держала крепко. Послушница не могла встать с колен, лишь изгибалась, словно склоненное до земли дерево. А крефф молчал.
Мягко прошелестел, выскальзывая из ножен клинок. Острое лезвие захолодило кожу на лбу, медленно спустилось вдоль виска по скуле к шее, кольнуло неистово бьющийся живчик, поползло по ямочке между ключицами, опустилось к вороту рубахи. Треск разрезаемой ткани и новый рывок за волосы.
Лесана выгнулась дугой, содрагаясь от боли и ужаса, располосованная рубаха сползла к локтям.
И вдруг хватка железных пальцев ослабла. Мужчина по-прежнему возвышался над жертвой, но более не пытался удерживать.
— Неужто это ты? — негромко спросил он. — Отважный боевой маг… Чего ж трясешься? Поди и штаны намочила от ужаса, а?
По лицу девушки ползли слезы.
— Запомни, дура, — склонившись к самому ее уху, прошептал крефф. — Я некогда из твоего наставника дух вышиб. А уж из тебя-то…
От этого тихого ледяного голоса тело жертвы сковало оцепенение. Словно каждая жилка застыла, сведенная судорогой страха.
— И никогда больше. Ни-ког-да не смей на меня кидаться.
Выученицу начала сотрясать дрожь и к своему только усугубившемуся ужасу она просипела:
— Я когда-нибудь стану сильнее… Пожалеешь, что на свет выродился…
Зря. Ох, зря она это сказала. Ох, не к месту. Да и не тому человеку. Но поняла это Лесана слишком поздно — только через миг после того, как слова слетели с языка. И тут же мир застила боль.
Удар под дых. Один, другой, третий.
Перед глазами все поплыло, воздух в легких кончился, тело извивалось, пытаясь скорчиться в судороге страдания, но крефф не отпускал, лишал возможности сжаться в комочек, прикрыться от ударов.
И слепая паника затопила сознание, потому что девушка поняла, наконец, что ее теперь будут не бить и даже не убивать… А она не могла рвануться, ничего не могла. Не могла даже дышать, и перед глазами все плыло.
За волосы Донатос вздернул свою жертву с каменного пола.
Холодное лезвие ножа прижалось к горлу, а потом… поползло медленно-медленно от шеи к ложбинке груди. Царапало кожу, опускаясь ниже, к пылающему от боли напряженному животу, к гашнику штанов.
Лесана не слышала ничего кроме грохота сердца в ушах, кроме собственного свистящего дыхания и ощущала лишь скольжение острого железа по телу. А в горле было сухо-сухо.
— Говорила, будто не боишься, — наклонившись к ее застывшему от ужаса лицу, тихо сказал крефф. — А на деле никто тебя как надо и не пугал.
Лезвие ножа скользнуло под штаны.
По телу выученицы прошла волна крупной дрожи. А потом девушка застыла, боясь движения клинка, ощущая обнаженным телом его холод и остроту. Нажмет посильнее и…
Донатос рывком перерезал гашник и одновременно с этим еще раз дернул послушницу за волосы. Она снова выгнулась дугой, хрипя от ужаса. Забилась, попыталась вывернуться, но новый удар в живот усмирил взбунтовавшуюся выученицу.
Все так же за волосы мучитель поволок жертву к окну и швырнул на стол, Лесана рухнула, оглушенная. И в тот же миг крефф несколько раз ударил девушку лицом об скобленые доски.
У нее не было сил сопротивляться, не было возможности вырваться, от ужаса и боли мутилось сознание. Снова удар и снова ее тянут за волосы, заставляя задыхаться. Рывок! Глухой гортанный хрип, рвущийся с губ, резкая боль, затмевающая собой все вокруг. Снова рывок. Рывок. Рывок. Рывок. Боль. Боль. Боль. И снова тянут за волосы. И опять она хрипит. Рывок. Боль. Рывок. Боль.
— Ты боишься, — хрипло говорит ей на ухо мучитель. — Ты всего лишь девка, в которой всегда живет страх пред мужиком.
Рывок. Боль.
— И твой первый раз. Будет вот таким.
Рывок. Боль.
— И ты запомнишь его на всю жизнь.
Рывок. Боль.
— И второй раз будет таким же.
Рывок. Боль!
— И третий. Я буду приходить, когда захочу. А ты будешь скулить, бояться и умолять. Будешь плакать. И навсегда запомнишь, что кидаться на меня опасно.
Рывок. Рывок. Рывок. БОЛЬ!!!
Он нарочно отшвырнул ее с такой силой, чтобы она еще раз ударилась лицом об стол и растоптанная, раздавленная сползла на пол.
Крефф неторопливо привел себя в порядок.
— Я приду еще, — прозвучал откуда-то сверху холодный, лишенный выражения голос. — И буду приходить до тех пор, пока ты не взвоешь и не начнешь забиваться в угол всякий раз, встречая меня в Цитадели.
Он ушел, оставив ее корчиться на полу, задыхающуюся от боли, унижения и омерзения к самой себе.
* * *
Волокуша, которую наспех смастерили из веток, обрывков старой рубахи и лапника, медленно ползла по рыхлым сугробам. Сдевой и невысокий, но крепкий паренек по имени Рагда тащили ее, увязая в снегу и время от времени смахивая с разгоряченных лбов пот.
