Первой вещью было полотенце. Егор всегда брал в командировку полотенце, но никогда им не пользовался. Он им дышал. Прильнув к нему лицом, он ощущал аромат чистого белья, душистый запаха стирального порошка, атмосферу дома, чистоты и уюта. Запах любимой женщины… Так уж сложилось, что во время первой командировки в Дагестан с последующим направлением на Чечню, Егор жил, то в земле, то в бронетехнике, дышал земляной сырью, освещался горелками из гильз с соляркой, неделями не мылся, и поэтому полотенце взятое из дома, Егор даже не рискнул тогда достать. Теперь же он брал его, как своеобразный талисман, способный на миг, на мгновение, вернуть его к родным, домой. Второй вещицей был маленький, игрушечный кенгуренок, с шоколадного «Киндер-сюрприза». Голубоглазый Будда, так называл Егор сынишку, в предпорожном настроении положил его Егору в походную сумку, когда тот собирался на войну. Егор нашел его не сразу, а когда обнаружил, расчувствовался и больше не выпускал его из рук. Егор сделал ему в ухе аккуратное отверстие, вставил в него металлическое колечко, сквозь которое, пропустил копроновый шнурок и носил кенгуру на запястье. Но, пожалуй, самым дорогим для Егора были две фотографии: жены и сынишки — на одной, и двухлетнего сына, одного, — на другой…
— Товарищ старший лейтенант, разрешите? — спросился сержант Егоров, заметив в беседке командира роты, разглядывающего части взрывных устройств.
— Чего надо? — недружелюбно отозвался Бис.
— Товарищ старший лейтенант, а что делать, если попадется фугас с красным и синим проводом, как узнать, какой резать?
— Ты чё, дрочишь меня?! — оскалился Егор.
— Да это… я… серьезно, товарищ старший лейтенант!
— Американских фильмов насмотрелся, что ли? — поглядел на Егорова Бис.
— Ну… так… видел в одном.
— Егоров, не забивай себе голову, и другим мозги не пудри! у нас все намного примитивнее — оба провода одного цвета, так что реж любой, а лучше оба, но по очереди… не стесняйся и не думай! В нашей фугасной войне — кто вперед: либо нажмет… либо перережет, понял?
— Так точно… понял!
— Свободен, умник! — крикнул Егор сержанту в след.
— Дежурный по роте, на выход! — закричал дневальный.
В направлении саперной роты шел Винокуров. Он важно прошелся по дорожке через калитку в теплице до палатки, пнул консервную банку с едой для кота Васьки.
— Что это за беспорядок? — спросил он. — Банку уже выбросить не можете куда надо?!
— Это миска… — безразлично ответил Бис, сидя на скамье.
— Какая еще миска? — грозно произнес Винокуров. — Стеклова, что ли?
— Нет. Кота Васьки…
— А?.. Что?.. — Винокуров смутился.
— Да вы не волнуйтесь, товарищ полковник, мы коту ничего не скажем… Еще ему наберем… голодным не останется!
Винокуров расслабился.
— Товарищ полковник, подскажите, что в академии говорят по поводу взрывных устройств с красным и синим проводом… какой резать — красный, или синий… Красный… — Егор сделал маятниковое движение рукой из стороны в сторону. — Или синий…
Винокуров недоверчиво посмотрел на Биса.
— Что, в академии про это ничего не говорят? — удивился Егор.
— Не слышал. — Хмуро ответил Винокуров.
— Вот так, вся Америка давно режет красный, а в воюющей России, в военных академиях, даже не слышали об этом! Тихий ужас… решили: неожиданностью будет! А если завтра Хаттаб придумает что-нибудь эдакое… какой будем резать?
— Наверное, как американцы — красный? — сказал Винокуров.
— А если Хаттаб схитрит и поменяет красный и синий на… белый, серый, малиновый, или жёлтый… Что будем делать? Вот начнется путаница…
— Сидишь тут, ерунду какую-то болтаешь! — пробубнил Винокуров.
— Зато я думаю об этом — а значит, развиваюсь, — важно возразил Егор. — А вы, товарищ подполковник — перебрались в штаб, смотрите, совсем сноровку растеряете! А потом, не дай бог, — малиновый или желтый…
— Болтун! — уходя, разозлился Винокуров.
— Стойте, товарищ подполковник! — со всей серьезностью закричал Егор. — Стойте!
— Что?! Что? — Винокуров, нервно завертел головой по сторонам.
— Под ногой… провод…
— Где?
Бис заискрился дурной улыбкой:
— Показалось, наверное…
— Б… Бля, Бис… — покрутил у виска Винокуров и махнул рукой, направляясь к калитке. — На Кирова час назад произошел подрыв, в районе кинотеатра… погибли три офицера Ленинской комендатуры.
Егор сразу посерьезнел:
— В каком квадрате? — озабоченно спросил Егор.
— Точно не помню… У оперативного записано, если надо…
Егор тут же достал из ящика карту.
Что касается карты, которую достал Егор, то она являлась особенной гордостью Биса. В самом начале командировки, у начальника штаба бригады, Егор выпросил ксерокопию карты города. Сделал разграфку карты: обрезал кромки, состыковал линии географической сетки, лежащей в основе ее деления, рамку, квадраты, параллели и меридианы, линии гор и рек — склеил. И постепенно, потихоньку, начал наносить на нее свои данные: подрывы фугасов, их время и даты, потери в технике и личном составе, обезвреженные мины и взрывные устройства, места нападений, засад, обстрелов и гранатометных атак.
Сначала, Егор наносил только свои данные, но со временем, он стал собирать и другие данные — соседних инженерно-разведывательных подразделений, с кем не редко встречался и пересекаясь на городских маршрутах. Какую-то часть данных, собирал в комендатурах Ленинского и Заводского районов, а часть из донесений, приходящих из Группировки войск.
Вроде ведения личного дневника, Егор принялся с азартом и трепетом, наносить на нее обстановку. Та необъяснимая тяга, с которой Егор подобострастно стремился к полотну карты, и та нежность, с которой он выводил картографические значки со сносками страшных известий, походила на любовь ребенка к плюшевому зверенку. Егор едва ли не спал с ней! Поздними вечерами, перед сном, он доставал ее из ящика, и излучая ум и важность с волнением рассматривал, как художник над полотном, только закончив над ней трудиться и оценивая свой труд, сочувственно соглашался с чем-то, и на что-то вдохновленный кивал. И в этом немом согласии, только одно было неясно — чему кивал: толи сопереживал чьим-то потерям; толи горя глазами, точно знал, что будет завтра…
Когда-то эта карта не имела общественной значимости, потому как никто Егору, не говорил о ее необходимости, а он ее и не видел, и вел ее, исключительно, как наглядный вариант хронологии собственных событий — побед и поражений. Но со временем, поняв, что засадная плотность местами очень велика, у Егора возникла идея ведения учета и сравнительного анализа по событиям, за каждый месяц, квартал, командировку в отдельности, что позволяло наблюдать рост диверсионной деятельность противника по местам, и районам, в которых происходили подрывы фугасов. Появившееся занятие, в сложившихся условиях, казалось Егору хорошим хобби; да, и для сменщика, думал Егор, было бы полезным подспорьем:
«Приезжает смена… передача дел, должности, маршрута… застолье и… пустые рассказы о том, что произошло за время пребывания здесь его предшественника, а тут на тебе, — карта! Конечно, из застольных разговоров, сменщик наверняка получит долю полезной информации, отделив лирические «слюни» от реальности… но всего, все равно, не расскажешь. А потому, раскрыв карту, приехавний еще невзорванный «новичок» увидит там всю оперативную и минную обстановку города, по всем районам, по всем маршрутам… за тот период, который он, к примеру, отсутствовал… Свой район — это, безусловно, свой район, но различные спецоперации проводятся в разных уголках города; в различных районах приходиться работать в «адресах»; чужие маршруты, совместные с кем-то задачи, соседи… Сплошная неизвестность и неизведанность, а здесь… Удобно?! А главное, жизненно полезно, можно сказать, — продляет жизнь!»
Очень скоро, карта Егора приобрела вид московского метро — паукообразного, красно-сине-коричневого. Вот только вместо «узелков» станций и развязок, были черные «узелки» фугасных подрывов и обстрелов, с чередой человеческих трагедий…
Потягиваясь и зевая, Егор сидел на скамейке, грелся на солнце, вдыхал, как казалось, уже весенний, дурманящий воздух. Перебрав «игрушки», и сложив их обратно в ящик, Егор скрестив руки на груди, смотрел перед собой.
Напротив расположения саперной роты, в земле торчала железная конструкция с воронкообразной емкостью сверху, сквозь конструкцию было видно часть забора из гофрированного профлиста с калиткой, а за ним трубчатый каркас тепличного вида, сквозь который ходили саперы, попадая на территорию расположения роты. За теплицей располагались продовольственный и вещевой склады.
«Вид — неважнетский… так себе…» — думал Егор.
