ли должно узреть
Начертанья небесной судьбы?
Ты безмолвна в могиле, —
Никто не нарушит покоя!
Может быть, это так! Но, вернувшись к началу,
Святых о возврате толку нет умолять!
Я же скован цепями
И должен терпеть неизбежное бремя мирское,
Но вернешься ль назад,
Если эти мольбы сможет с неба душа услыхать?
О, вернись! О, приди!
Возвратись, чтоб остаться со мною,
Чтобы вновь от меня
Не пришлось в небытье улетать!
Там, где хаос царит первозданный, ты живешь, —
В тишь, безмолвие погружена...
Но ведь если бы даже спустилась с высот, надо мною застыв,
Все равно даже тени твоей я б увидеть не смог.
Я от мира, как шторой и ширмой, отгорожен девичьей мечтой,
Стражей роль пусть аира ряды исполняют сейчас.
Я хотел бы еще пожелать, чтобы тонкие, словно рачки, листья ивы пока не стремились ко сну,
Пусть пока не терзает тебя и меня обоюдная наша тоска,
Быть средь гор, позаросших корицей, тебя пригласила Сунюй,
Там, на острове, где орхидеи в цвету, ты была так приветливо встречена юной Фуфэй,
Пела флейта Лунъюй для тебя!
Ударяла по звучному юю, что формой как тигр, Хань Хуан,
Призывая Лин-фэй, ты встревожила даже Лишань!
...Когда Хуан-ди совершал свой инспекторский смотр, реку Хуанхэ перейдя, а затем и Лошуй,
Как ныне, в то время из водной стихии Лошуй черепаха явилась, на панцире книгу неся...
И твари, тот мир населявшие, ныне пред нею, услышав мелодию Яо и Шуня "Сяньчи",
Запели, и, прежде скрывавшийся в водах Чишуя, дракон выплыл вдруг и ударился в пляс.
А фениксы, мирно дремавшие в роще жемчужной на ветвях, взлетели и ввысь устремились!
Когда призывают от сердца,— и душу святую возможно растрогать,
И вовсе не нужно для этого утварью жертвенной дверь украшать...
Сейчас из Сячэна небесного ты колесницу направила вдаль
И хочешь назад, в Сюаньпу, возвратиться,
К священной земле, где находятся горы Куньлунь.
Мы, кажется, видим друг друга отчетливо, ясно,
Но черное облако вдруг наползает, — приблизиться трудно к тебе...
Разлуки и встречи — как тучи на небе:
Плывут, чередуясь, и места себе не найдут,
Святую же душу никак не рассмотришь в дождях и туманах..
...Рассеялась пыль, расступились тяжелые тучи,
Высокие звезды на небе опять засверкали,
И ожили реки, и горы прекрасными стали,
И в небе, на самой его середине, сияет луна!
Увы! Почему от печалей-тревог успокоиться сердце не может?
Причина, наверное, в том, что мечты проплывают, как явь.
И я беспокойно вздыхаю, с надеждой взираю на все, что меня окружает,
А слезы все льются и льются,
И сил не найду, чтоб смятенье свое побороть!
О люди! Давно уже вы в царство грез погрузились,
Один я. И лишь из бамбуковой рощи доносится музыка чистой, невинной природы.
Я вижу: повсюду взлетают испуганно птицы,
Я слышу, как плещутся рыбы на гладкой поверхности вод.
...И вот изливаю всю грусть, что на сердце моем накопилась,
В своей откровенной молитве...
И тихо обряд совершаю священный с надеждой, что буду удачлив...
О, скорбь! О, печаль!
Я покорно прошу эту чашу принять благовонного чая!
Примечания
В год Покоя Великого... В день, когда безысходное горе вернулось в сознанье людей...—Баоюй намекает на дату кончины Цинвэнь, вкладывая в слова "Покой Великий", "теплый месяц", "густой аромат" определенный иронический смысл, поскольку годы правления здравствующего императора вовсе не отличались покоем и благополучием.
Юй ничтожный... — В Китае с древних времен установилась традиция говорить о себе в уничижительном духе. Так поступает и Баоюй в день поминовения Цинвэнь.
Двор наслаждений — название одного из павильонов сада Роскошных зрелищ.
Шелк принес под названьем "Акулья как лед чешуя",— Речь идет об акуле-русалке с Южного моря, слезы которой превращались в жемчужины и которая дала название шелку.
Деве, любящей лотосы... — то же, что Покровительница лотосов — загробное имя Цинвэнь. Белый Владыка (Бай-ди, Белый Император).— См. т. I, коммент, к с. 526).
...участь их с участью сходна Цзя И...— Цзя И (II в. до н. э.) — сановник при дворе ханьского императора Вэнь-ди. Император не ценил его как мудрого советника в делах управления государством, зато принуждал по ночам рассказывать притчи о духах и демонах. Умер в опале в городе Чанша в возрасте тридцати трех лет.
...боль и досада почтенного Гуня...—Согласно древней легенде, отец совершенномудрого императора Юя по имени Гунь без разрешения Небесного Императора завладел священной землей, способной расширять свою площадь и, таким образом, преградить путь потопу.
За это Небесный император приговорил его к смерти. Великий китайский поэт Цюй Юань в поэме "Скорбь изгнанника" ("Лисао") назвал Гуня "прямым и непреклонным".
Остров нагромождений пещер (Цзюйкучжоу).— Согласно древнему преданию, в Западном море есть остров, где много пещер; на этом острове растет большое дерево, аромат листьев которого разносится на много сотен ли и на своем пути возвращает к жизни все, что умерло.
Шкатулка Шэюэ... потеряны зубья расчески Тань-юнь...— В шкатулке хранились расчески, шпильки, заколки, украше ния для волос. Шэ Юэ, Таньюнь — имена служанок, умевших искусно убирать и украшать волосы барышень.
"Жемчужный цветок", "изумрудные перья" — названия женских украшений.
Чжицяо — название воздвигнутого ханьским императором У-ди (140— 86 гг. до н. э.) красивого дворца; здесь дворец упомянут как гипербола.
В ночь седьмую седьмой же луны...— день встречи Ткачихи и Пастуха — возлюбленных небожителей из известной легенды.
Селезень с уткой расстались навек...— То есть возлюбленных постигла разлука.
Я, уподобясъ Жунъанъскому князю, в жизни своей Бирюзовый нефрит потерял... — Жунъаньский князь (династия Сун — ранняя, 420— 479) вынужден был расстаться с любимой наложницей Биюй (Бирюзовый Нефрит). Их судьба напоминает судьбу Ши Чуна и Люй Чжу (см. ни же).
Жунъань — название удельного княжества, находившегося на территории нынешней провинции Хэнань.
Лишь западный ветер может ими себя увлажнить...— То есть лишь смерть принесет утешение.
Ши Чун, Люй Чжу,— В "Истории династии Цзинь" ("Цзинь шу") о Люй
