на место его хранения.
На севере и северо-западе Японии, в префектуре Ниигата и в ряде соседних префектур, для Тондо сооружался не шест, а высокая коническая башня из соломы и сосновых ветвей, также украшавшаяся наверху веером с изображением красного круга — восходящего солнца. Эта башня называлась «крепость божества». Здесь особенно был распространен обычай обжаривать в пламени тондо колобки моти на длинных палках. Такие колобки затем хранились как магическое лекарство от простуды и других болезней.
В Западной Японии устройство тондо — это преимущественно дело молодежи. На перекрестке или на каком-нибудь удаленном от деревни поле ставили синги (семантика та же, что и «священное дерево бамбука»), Его делали из опорного шеста для возведения скирды рисовых снопов, украшенного ветвями и сухой бобовой ботвой. Собрав по всей деревне все симэкадзари, их сбрасывали под шест и поджигали. В некоторых деревнях каждый дом устраивал свое маленькое тондо на своем поле.
С огнем тондо в Западной Японии также было связано много поверий, преимущественно лечебно-магического характера. Так, считали, что поджаренные на этом огне моти предохраняют от болезней, излечивают желудочные заболевания. Полагали, что воткнутые к входу в сени обгоревшие сосновые ветки от костра тондо — оберег от всякой заразы. Существовало мнение, что если посыпать золу от тондо по кругу вокруг дома, то злые духи к нему не приблизятся; если помазать лицо углем от тондо, голова болеть не будет и т. д.[636].
В наше время день 15 января приобрел еще один аспект. Это официально признанный День совершеннолетия (Сэйдзин-но хи). Молодые люди, которым в предыдущий год исполнилось 20 лет, в этот день символически переходят в категорию взрослых. Они навещают местные храмы и приносят там жертвоприношения во благо грядущей взрослой жизни.
В ряде местностей Саниндо на следующий день после Тондо проводился обряд «праздник дерева» (кимацури). Объектом поклонения служило священное дерево, называемое «дерево сбывающегося» (нарики). Рисовые колобки моти, обжаренные накануне на костре тондо, толкли и варили из них кашицу. Сперва ее ставили на камидана, затем снимали, и хозяйка дома в чаше несла ее к дереву, а хозяин сопровождал ее с секирой (ната), обычно употребляемой при рубке хвороста. Став у дерева, хозяин говорил: «То ли сбудется, то ли не сбудется, а коль не сбудется, так порежу и брошу» («Нару ка, нарану ка, нараня киттэ сутэттэ симай дзо») — и делал секирой зарубку на дереве. Хозяйка говорила: «Сбудется, сбудется» — и лила в зарубку кашицу. В этот день в доме ели кашу из моти, причем для еды пользовались не обычными палочками, а отрезками тростника.
В ряде мест следующий день после Тондо назывался «Буддийский Новый год» (Буцу-но сёгацу). В этот день впервые в году открывали буддийский алтарь и ставили туда подношения. Как правило, в течение первых двух недель нового года в большинстве областей Японии буддийский алтарь принято было держать закрытым.
Заключая описание различных аспектов и вариантов японской новогодней обрядности, следует отметить, что при всей своей сложности и при всем многообразии она отвечает основным принципам, лежащим в основе всех японских традиционных обрядов. Это подготовка к приходу божества и его встреча, различные формы общения с божеством, точнее, с сонмом божеств, определенным образом активизированных на период праздника; более всего это, конечно, различные формы ублажения — жертвами, плясками, знаками почтения. Есть и прямые угрозы божеству, как, например, в обряде кимацури. И наконец, проводы божества, прощание с ним. При этом постоянно присутствует стремление всемерно оградить празднество от влияния злых сил, выражающееся в оберегах, заговорах, очистительных церемониях, обрядах запрета, талисманах и т. д., а также желание почерпнуть благодать, исходящую от общения с духами, от предметов, с которыми они соприкоснулись: от моти с алтаря, от огня и угольков тондо, от «молодой воды» и пр. Отчетливая выраженность определенных, конкретных божеств в конкретном времени и месте их данного прихода и одновременно размытость, всепроницаемость исходящей от них благодати — вот основные черты новогоднего японского религиозного мышления, отразившиеся в новогодней обрядности.
Монголы
Новый год — основная дата монгольского календаря. Как и другие народы, в культуре которых соседствуют и сосуществуют официальный и традиционный календари, монголы отмечают Новый год дважды: гражданский — 1 января по григорианскому календарю и народный — Цагаан сар, праздник традиционного календаря, не имеющий строго фиксированной даты, начало которого может смещаться в пределах с конца января по конец февраля. Именно Цагаан сар каждый монгол до сих пор считает «настоящим» Новым годом. Однако, поскольку Новый год является календарным праздником и вся символика новогодней обрядности в значительной степени связана с календарем, мы считаем целесообразным предпослать описанию Нового года небольшое исследование о монгольском календаре и его специфических чертах, отличающих его от календарей других народов Восточной Азии.
Историография.
Календарная система монголов прошла длительную эволюцию с древнейшего периода истории этого народа до наших дней, и до сего дня в ней можно проследить четыре пласта:
• календарь ежегодный, сезонный, связанный с хозяйственным годом скотовода-кочевника;
• календарь, представляющий собой так называемый двенадцатилетний звериный цикл;
• шестидесятилетний цикл, существовавший параллельно с двенадцатилетним и включавший его в себя как один из компонентов,
• и, наконец, сменивший их в XX в. общеевропейский григорианский календарь.
Степень изученности этих календарей неодинакова. Насколько повезло второму и третьему — двенадцатилетнему и шестидесятилетнему циклам, которые за последние сто лет не раз исследовались и описывались учеными разных стран как по отдельности у тюркских и монгольских народов, китайцев и тибетцев, так и во взаимосвязи их календарей друг с другом (П. Пельо, К. Чома, А.Н. Самойлович, Г.Д. Санжеев, М.И. Тубянский, В.Ф. Шахматов, И. Захарова, А.Н. Зелинский, Б.Д. Бадараев и др.), настолько мало и фрагментарно исследован первый. Самое существенное из всех исследований непосредственно о монгольском календаре и основных этапах его формирования — это изданная в двух частях работа В. Котвича «О монгольском календаре»[637], на которую мы в основном и будем опираться при изложении материала.
Что касается исследований или хотя бы описаний празднования Нового года монголами и относящейся к нему обрядности, то их, к сожалению, немного. Первое и единственное подробное описание новогодней церемонии сделано Марко Поло в XIII в., оно относится к периоду правления Хубилая, первого монгольского императора Китая, и характеризует скорее быт китайского двора, нежели собственно монголов.
Следующим в хронологическом порядке источником можно назвать русский «Хронограф» конца XVII в., хранящийся в архиве Исторического музея Москвы. Там приведены сведения о всех 12 месяцах монгольского календаря, и в частности о праздновании монголами Цагаан сара. Эта часть источника
