в виде самостоятельного сюжета опубликована акад. М.Н. Тихомировым[638]. Наряду с некоторыми нелепостями, восходящими, вероятно, к стереотипу средневекового мышления автора «Хронографа» или его информанта по данному вопросу, там имеются весьма интересные данные о хозяйственной и культурной жизни монголов того времени.
В середине XIX в. сделало свои первые шаги отечественное монголоведение. К этому времени относятся научная деятельность бурятского ученого Доржи Банзарова и его статья «Белый месяц. Празднование Нового года у монголов» (первая публикация — 1846 г.). В ней наряду с пересказом данных Марко Поло о праздновании Нового года при дворе Хубилая приведены некоторые сведения о народном новогоднем празднике[639]. О Новом годе писали К.В. Вяткина в главе «Народы МНР» тома «Народы Восточной Азии»[640] и В. Клюева, неопубликованная работа которой хранится в архиве ЛО ИЭ АН СССР[641].
Практически на этом исследования Нового года как явления праздничной народной культуры монголов заканчиваются. Кое-какие сведения о нем имеются в работах русских путешественников[642], советских и монгольских писателей и журналистов[643]. Новогодний праздник в его ламаистском варианте (церемонии «очищения» и покаяния лам, умилостивления богов-защитников религии, восхваления 16 чудес Будды и т. д., проводившиеся в монастырях) обстоятельно описан А.М. Позднеевым в книге «Очерки быта буддийских монастырей…»[644]. Поскольку эти службы в наше время уже не проводятся, то их описание в работе Позднеева представляет собой большую историческую и религиоведческую ценность. Наконец, при написании этой статьи были использованы собственные полевые материалы автора, собранные им в 1978–1981 гг., во время работы в составе Комплексной советско-монгольской историко-культурной экспедиции в Арахангайском, Восточно-Гобийском, Кобдоском, Хубсугульском аймаках Монгольской Народной Республики.
Календарь.
Из всех перечисленных выше календарей, действующих у монголов, сезонный календарь наиболее архаичен. Возникновение календарей, диктуемое нуждами хозяйства (календари охотников, собирателей, кочевников и ранних земледельцев типологически близки в этом плане), уходит в эпоху зачаточного осмысления человеком своего места в природе и обществе. Открытие, а точнее, усвоение ежегодной повторяемости явлений природы научило человека необходимости координировать с ними основы своего присваивающего или производящего хозяйства. Календарь в ту эпоху нерасчлененности вымышленных и реальных представлений о мире был одним из опорных столпов мифологии, способом освоения мифологическим сознанием природных явлений[645]. Кроме того, календарь может служить одной из характеристик типа культуры, так как в нем выражено передающееся из поколения в поколение и зафиксированное в устной памяти народа представление о реальном времени, хотя зачастую и мифологически осмысленном[646].
Сезонный календарь монголов включал в себя год, делившийся на два основных сезона — весенне-летний и осенне-зимний. Это были две основные составляющие годичного цикла, хотя, разумеется, зима, весна, лето и осень также существовали как самостоятельные понятия. Следующей, более мелкой календарной единицей был месяц. Месяцев было 12, по 80 дней в каждом; раз в четыре года добавлялся тринадцатый, дополнительный. Месяцы делились на три декады по лунным фазам и имели соответствующие названия: новолуние (шинэ сар), полнолуние (дэлгэр сар), старый месяц (хууч сар)[647]. Способов обозначения месяцев было несколько. Чаще всего их называли по временам года, выделяя весенние, летние, осенние и зимние. Внутри каждого из времен года месяцы именовались в следующем порядке: начальный, или первый (эхиийн, или тэргууны), средний, или второй (дунд), последний, или третий (суулчийн)[648]. Кроме того, месяцы и дни в месяце могли обозначаться и просто порядковыми числительными: первый, второй… десятый и т. д.
Большой интерес представляет реконструкция народных названий месяцев, восходящих еще к охотничьему периоду жизни монгольских народов. Более всего преуспел в этом вопросе В. Котвич, который сумел свести воедино и сопоставить данные китайских, монгольских, маньчжурских, арабских источников и сведения, собранные Г. Георги, П. Палласом, Г. Потаниным, Б. Баторовым, Н. Поппе, Ц. Жамцарано, М. Хангаловым и др. у разных групп монголов (южных, западных, халха) и бурят (аларских, агинских, тункинских, кудинских, ольхонских, хоринских). По мнению Котвича, старомонгольские названия лучше всего сохранились у бурят бывшей Иркутской губернии, поэтому мы приведем здесь аларский вариант этих названий: весенние месяцы — xusa, ulān zudaŋ, jexe burgan; летние — baga burgan, gani (xubi), xożi; осенние — ȱlżin, xůůk, ulara; зимние — ůri, guran, buga[649]. У нижнеудинских и ольхонских бурят имеются некоторые варианты названий и наблюдается некоторое смещение месяцев по сезонам, что для нас важно как показатель того, что устойчивого деления на сезоны и идентичного названия месяцев в масштабе всех древнемонгольских племен и народностей не существовало. Большая часть названий этимологизирована В. Котвичем, но значение некоторых установить не удалось. Вот те из них, смысл которых достаточно ясен: доля, счастье — xubi; безумный, сумасшедший — gani; ȱlżin — удод (лат. Upupa epops); xůůk — кукушка; ulara — горная куропатка; guran — дикий козел; buga — изюбр; xusa — баран; ulān zudaŋ — склон горы, невысокий хребет (другие этимологии: красный разлив, бурный весенний поток горной реки[650]); jexe burgan — большие заросли; baga burgan — малые заросли (ивняка)[651].
Как мы видим, среди этих названий Цагаан сар отсутствует. Возможно, оно появилось позднее, а может быть, оно из другой системы наименований. Во всяком случае, В. Клюева упоминает три монгольских месяца, в основе обозначения которых лежит цвет: цагаан (белый), ногоон (зеленый) и улаан (красный)[652].
Единой даты начала Нового года у древнемонгольских племен не существовало. Котвич, сведя воедино все сведения по этому вопросу, вычленил две даты астрономического года, к которым был привязан сезонный праздник Нового года: осеннее равноденствие (22 октября) и зимнее солнцестояние (примерно 25 декабря) по григорианскому календарю. Большинство монгольских племен отмечали его осенью, соединив с осенними тайлганами (шаманскими жертвоприношениями в честь родовых духов и духов-хозяев местности). Это был сезон наибольшего изобилия запасов продовольствия, наступавший после окончания заготовки молочных продуктов на зиму у кочевников и сбора урожая у земледельцев. Однако аларские буряты и ордосские монголы отмечали Новый год после зимнего солнцеворота. Эта дата даже в 50-е годы XX в. была зафиксирована у монголов КНР (в частности, у чахаров[653]), и вплоть до начала XX в. она сохранялась у калмыков[654].
Сохранились и кое-какие народные приметы, связанные с названиями месяцев: второй весенний (ulān zudaŋ) — тает снег на пригорках, в этом месяце не играют свадеб; второй летний (gani) — начинают гнать молочную водку (отсюда и его название — безумный); третий летний (xożi) — коровы начинают давать меньше молока; первый осенний (ȱlżin) — дни становятся короче, время сенокоса; второй осенний (xůůk) — время случки у баранов; третий осенний (ulara) — начинает по ночам замерзать вода; первый зимний (ůri) —
