не возражала. Горячий воск капал, словно слезы, и тут же застывал на ладони. Пламя трепетало и тянулось вверх, завораживало, приковывало взгляд. Согревало.
– Абнер убил князя Норвола, ведь так? – Ведьма молчала, только ворошила разбросанные кости и хмурилась, отчего узоры на ее лице приходили в движение. – Тит говорил, что он совершил подлость. Предал доверие. – Рунд всматривалась в огонь, но он отказывался показывать ей картины прошлого. В конце концов, оракул – это не черога. – Абнер приехал в гости, ел за столом чужой хлеб, а после уничтожил весь род Наитов.
– Ну, не совсем.
От неожиданности Рунд уронила свечу, и та, мигнув, погасла. Черога обернулась и тут же почтительно склонила голову. У входа, подперев решетку, стоял высокий мужчина – весь в темном, только белый мех на плечах сверкал, словно снег. Длинные черные волосы украшали бусины и перья, как будто пришел незнакомец из дикого племени. На узком угловатом лице мигали большие глаза.
Рунд узнала его голос: он звучал там, во время битвы с Мадрих. И ей показалось – всего лишь показалось, – что она видела мужчину прежде. Вот только когда?
Ведьма неторопливо собрала свои вещи, кости и, плотно затянув горловину мешочка, повернулась к Рунд. Снова одарила ее улыбкой – на этот раз радостной.
– Она готова, Якоб.
Глава 14
Собачья участь
олнце играло на востоке. Сотни лучей переливались всеми оттенками радуги, и Тит подумал, что никогда прежде не видел ничего подобного. Мерцая и вспыхивая, свет сочился сквозь перистые облака. Над озером Давош клубился туман, расползался по летнему лугу, и в нем виднелись неясные силуэты людей и воронов. Все они смотрели, как побежденная тьма отступает на запад. Новый день дарил надежду.
– В Калахате, наверное, таких праздников нет.
Норвол обернулся, и на бледном лице его Тит увидел улыбку. Они не были связаны кровью, но приходились друг другу братьями. Так решил не Абелард – так решила судьба. Отбросив смоляные пряди с глаз, Норвол указал рукой на небо.
– Боги приветствуют свет. Разве это не чудо?
Утренний воздух оседал влагой на волосах, и Тит продрог, пока стоял в высокой траве. Но то, что он увидел, было и вправду прекрасно.
– Многие в Мегрии думают, что мы варвары, – продолжал Норвол, – и что вера наша – кровава и дика. Не бойся, свои мысли ты не осквернишь. И не думай, будто храмы, в которых ты побывал, построены на человеческих костях и крови. Они – воплощение жизни и смерти. Верховенство природы. Ведь и мегрийцы проливают кровь. И смысла в этом еще меньше, чем в наших ритуалах. Люди не понимают, что все мы – едины. И боги – и их, и наши – имеют одни и те же лица. Мы смотрим на них разными глазами, поэтому и видим их по-разному. Понимаешь?
Тит обиженно поджал губы.
– Я же не дурак. Стоял бы я здесь, если бы думал иначе.
Наит негромко засмеялся. Свои темные бархатные одежды он сменил на простые рубашку и штаны, покрытые причудливой вышивкой. Один за другим по льняному полю бежали волки, и руны-обереги алели на вороте и широких рукавах. Норвол снял сапоги, и теперь стоял в росистой траве, с наслаждением перебирая пальцами ног.
– Как скажешь, братишка. Днем мы пойдем в храм Апсол, а после – к кострам, где будем плясать от заката и до нового рассвета. Бешеные пляски во имя богов. – И Норвол протянул ему руку, которую Тит охотно принял. – Природа нас породила, природа дает нам жизнь. Не важно, кто мы и откуда. Мы едины, и в этом наша сила.
Прошло столько лет, но Тит все еще помнил каменных богов – со множеством глаз, жадно или благосклонно глядящих на его склоненную голову. Помнил он кровь, льющуюся на жертвенники, и людей, улыбающихся перед смертью. Это благо – быть принесенным в дар богам. От такого никто не отказывался.
Мужчины и женщины, обряженные в длинные льняные сорочки, стояли друг за другом. В их глазах не было страха – ничего, что привык видеть Тит. Когда его семья умирала, они боялись – все до единого. Руки Тита задрожали, и он сжал пальцы в кулаки. Сложно видеть смерть так близко, но еще сложнее – верить, что это не конец, а начало нового пути.
– Мы умираем, чтобы родиться вновь, – пояснил ему Норвол, но Тит так и не смог это принять. Ему хотелось думать, что однажды он умрет раз и навсегда.
Сломает колесо.
Огромные костры, выше человеческого роста, выбрасывали в воздух сотни искр, и жар от огня целовал Тита в обе щеки, как свое дитя. Хихикая, вокруг него носились девушки, и подолы их платьев вздымались от легкого вечернего ветра. Его губ касалось чужое горячее дыхание, и Тит был живым настолько, насколько это возможно.
«Мы умираем, чтобы родиться вновь».
Тит моргнул, и пламя померкло, сменившись сизым предвечерним светом. Что-то мокрое коснулось его щеки. Поздний снег. Здесь, в Шегеше, он был обычным весенним явлением. Редкие засохшие листья трепетали на лысых ветвях кустарников, по которым, недовольно чирикая, прыгали воробьи. Небо ровного серого цвета утекало на восток, откуда из-за лесной полосы с любопытством выглядывала гора – макушка Великана Бальда.
Из подлеска, оглушительно каркая, вырвалась стая ворон. Птицы закружились, выписывая в воздухе невообразимые петли, и двинулись в сторону свежевспаханных полей. Пахло весной – и дымом. Горели костры – но костры другие. Калахат действительно не радовал праздниками, а богиня Ядра была скупа на веселье. Не говоря уже о Слепом боге, который брал много, а взамен не давал ничего.
– Готово, милорд. Мы собрали всех: мужчин и женщин, детей и стариков. Ждут только вас. – Капитан гвардии Тэрви появился так внезапно, что Тит, вздрогнув, пролил вино себе на грудь. Подбородки Тэрви встревоженно тряслись, он постоянно озирался, как будто готовился увидеть Дамадара, выскакивающего из придорожных зарослей. – По вашему приказу пятеро отправились на разведку. В деревне тихо.
Тит с неохотой оторвался от бурдюка, с трудом подавил отрыжку и вздохнул. Совы, одно из самых дальних поселений, когда-то входило в его воеводство. Все эти годы он старался объезжать его стороной, отправляя вместо себя то яграта, то наместника. Но судьба оказалась злее и все же привела его сюда. Возможно, здесь еще жили люди, которые
