Однако бар все еще функционировал, и я увидел там два бокала — один со следами губной помады и остатками бурбона, другой наполовину наполненный теплой водой. Камин топили вчера вечером, и в доме пахло дымом из-за плохо работающего дымохода. Но после пожара на ранчо запах дыма нисколько меня не радовал.
Я поднялся на второй этаж и заглянул в спальни. В первой стояли упакованные чемоданы. В комнате Леса с кровати с пологом на четырех столбиках исчезли простыни и одеяла, письменный стол с убирающейся крышкой был закрыт и заклеен скотчем, в шкафу уже не висела одежда. Я открыл один из стоящих в углу ящиков и обнаружил сверху альбом со школьными фотографиями Леса.
— Какого дьявола ты здесь делаешь?
Я обернулся и увидел в дверном проеме Эллисон.
Ее светлые волосы были мокрыми, но вымыть их она еще не успела. Я заметил, что у нее бледное лицо и покрасневшие уголки глаз. Фигуру Эллисон полностью скрывала белая выходная мужская рубашка и свободные брюки цвета хаки. Возможно, они принадлежали Лесу. На рубашке остались пятна светло-коричневой жидкости.
— Рад, что мне удалось застать тебя до того, как ты уехала из города, — сказал я.
Она бросила на меня свирепый взгляд.
— Проваливай отсюда, Трес. Разве не достаточно… — Она не договорила и махнула рукой на север, где находилось ранчо Дэниелсов.
Я пнул ногой чемодан на колесиках.
— Риелтор сказала мне, что ты выезжаешь из дома немедленно.
— Разве это имеет к тебе отношение?
— Весьма возможно.
Она сжала левое предплечье правой рукой, словно пыталась скрыть рану, и посмотрела куда-то мимо меня.
— Я намерена сдать дом в аренду, понятно? Таким образом я смогу покрыть расходы на ипотеку, пока не продам его. Другого выбора у меня нет.
— Чем закончились переговоры с агентством?
Эллисон рассмеялась, и ее голос внезапно дрогнул.
— Мило был очень занят с Мирандой, однако это не помешало ему привлечь адвокатов. Почему бы тебе не спросить у него самого?
Она вошла в спальню, устало присела на край голого матраса и бросила взгляд на вещи Леса.
— Кто у тебя был вчера вечером, Эллисон?
— Вот это уж точно не твое дело.
— Тебе потребуется алиби.
Эллисон разинула рот, попыталась что-то ответить, но не сумела произнести ни звука.
— Убийство и поджог, чтобы замести следы, — сказал я. — Убийство совершено в спешке, так действуют те, кто соскочил с катушек. И на кого это похоже?
— Ты думаешь?.. — хрипло спросила она.
— Я не думаю, — ответил я. — Но то, что ты собираешь вещи и намерена уехать, выглядит паршиво. Будь я детективом, расследующим убийство Брента, в особенности если бы Тилден Шекли платил мне за удобные для него результаты, я начал бы с тебя. Твой муж исчез, любовника сожгли; про тебя же известно, что ты склонна к насилию и вспышкам ярости. Не думаю, что кому-нибудь захочется тебя защищать.
Эллисон обхватила себя руками.
— У меня ничего нет. Брент мертв, Лес исчез, Мило получил агентство, у меня же ничего не осталось. Отвяжись от меня, ладно? — Она наклонилась вперед так, что ее лицо почти касалось колен.
Я досчитал до десяти. Не помогло.
— Вставай. — Мне самому показалось, что мой голос прозвучал немного странно. — Пойдем.
Я схватил Эллисон за плечи и поднял на ноги. Она оказалась тяжелой — нет, это не был мертвый вес, но у меня возникло ощущение, будто ее кости сделаны из свинца. Мне пришлось напрячь все силы, чтобы ее удерживать. Наконец Эллисон сумела вырваться и отстраниться. Она стояла с мокрыми глазами, потирая белые полоски кожи, которые остались на коже от моих пальцев.
— Ублюдок.
— Я не люблю, когда люди начинают себя жалеть. Это не помогает.
— Просто уйди, Трес. Ты меня слышишь? Прежде я считала, что ты нормальный парень.
Эллисон бросила на меня злобный взгляд, но ее гнев быстро испарился. Она всхлипнула, втянула в себя воздух, оглядела многочисленные коробки, письменный стол и пустые стены и снова опустилась на кровать.
— Я так устала, — пробормотала она. — Просто уйди.
— Давай уедем отсюда и сделаем что-нибудь конструктивное.
Она безучастно покачала головой. Когда я сел рядом, Эллисон прислонилась ко мне — ничего личного, словно я превратился в еще одну стену.
— Я возвращаюсь домой, в проклятый Фалфурриас, — сказала она. — Ты можешь поверить? Особняк Леса позволит мне купить там около шести чудесных домов. Я смогу выращивать коров. По ночам буду слушать сверчков. Правда, это безумие?
Эллисон посмотрела на меня, и ее глаза наполнились слезами.
— Я не из тех, кому стоит задавать такие вопросы.
— Дерьмо. — Она рассмеялась. — Ты никогда не отвечаешь прямо на мои вопросы. Где Миранда?
— В безопасном месте.
— В твоей квартире? Вы вместе спите на твоем маленьком футоне?
— Нет, она не со мной.
Эллисон с сомнением посмотрела на меня. Она услышала горечь и жесткость в моем голосе, но не понимала, что они означают. Она попыталась встать, но я положил руку ей на плечо, чтобы удержать.
Я бы хотел сказать, что далее события развивались сами по себе и застали меня врасплох. Но это не соответствовало бы действительности.
Я поцеловал Эллисон. Она не стала драться и ответила на поцелуй с усталым облегчением.
Прошло довольно много времени, прежде чем она опустилась на постель, и я последовал за ней. Эллисон кусала, целовала и дышала мне в ухо, когда я безуспешно пытался расстегнуть первую пуговицу ее плотной белой рубашки, пока она не прошептала:
— Забудь об этом.
Она слегка приподнялась, чтобы стянуть рубашку через голову, снова прижалась ко мне, и теперь ее тело показалось мне гораздо более горячим, почти лихорадочным. Ее спина покрылась гусиной кожей.
Мы катались по кровати Леса Сент-Пьера, всякий раз отбрасывая в сторону те части одежды, которые нам удавалось снять. Как мне кажется, когда мы избавились от ее остатков, Эллисон перестала плакать. Ее тело было необычайно горячим, за исключением кончиков пальцев, холодных как лед.
Между нами словно родилось молчаливое соглашение: мы должны непрерывно двигаться, не обязательно неистово, но постоянно. Любая остановка приведет к размышлениям, а размышления ничего хорошего не принесут. Мы по очереди вдавливали друг друга в скользкую неровную поверхность матраса, и от булавочных уколов вискозы у нас чесались спины. В комнате работал кондиционер, но мы быстро вспотели и стали издавать разные звуки; впрочем, нам было все равно. В какой-то момент мы скатились с постели, я помню боль в локте, но и это не имело значения. Мы подвинулись и сели лицом друг к другу — подбородок Эллисон оказался на одном уровне с моим ртом, а ее ноги сомкнулись у меня на пояснице. Она крепко обхватила меня руками и ногами, спрятала лицо на моей шее и тихонько задрожала, словно снова расплакалась. Я сделал резкий вдох, и мое тело начало двигаться в такт с телом Эллисон, пока я не услышал, как она пробормотала:
— Пожалуйста… ну, ладно, ладно.
Мы замерли, ощущая дыхание партнера, пока наши легкие не заработали в более медленном ритме, и пол под ногами не показался холодным. Наши тела разъединились — так отстает воск от поверхности, на которую тот упал.
Эллисон уперлась носом в мою щеку и потерлась об нее, но уже в следующее мгновение ее губы нашли мои. Когда я поцеловал ее во второй раз, мои губы коснулись ее зубов.
— Когда ты сказал: «Давай, сделаем что-нибудь конструктивное», мистер Наварр…
— Заткнись.
Она рассмеялась, отодвинула от меня лицо и легонько прижала мои уши.
— Но мы ничего такого не сделали.
— Конечно, нет.
Она снова поцеловала меня.
— И ты все еще должен мне пятьдесят тысяч долларов.
— А ты просто пытаешься получить деньги.
И мы еще некоторое время демонстрировали друг другу всю силу взаимного презрения.
В какой-то момент я приоткрыл глаза и увидел в дверном проеме горничную-латиноамериканку, но когда я раскрыл их пошире, оказалось, что та уже исчезла. Осталось лишь видение: скучающие глаза немолодой женщины на неподвижном лице. Пожалуй, в них было больше раздражения, чем смущения, — голые гринго на полу пустой спальни, глупо хихикающие и шепчущие друг другу: «Я тебя ненавижу». Может быть, для горничной мы представлялись предметами мебели, от которых она бы с удовольствием избавилась, когда дом перейдет к более респектабельным хозяевам.
Глава 52
— «Ауди» мне нравилась больше, — сказала мне Эллисон.
Мы сидели в «Фольксвагене» с поднятым верхом и открытыми окнами, но так и не дождались освежающего движения ветерка. Воздух был густым, серым, влажным и теплым. На складе, находившемся на противоположной стороне улицы, не происходило ничего интересного.
— Что это? — спросил я. — Номер семь?
