Но я уже уходил от него. Иначе я бы ударил Мило, но для этого был недостаточно зол или пьян. Во всяком случае, пока.
Я не смотрел, куда иду. Оттолкнув в сторону пару репортеров, которые пытались взять интервью у помощника шерифа, я врезался в дородного офицера полиции в гражданском, который помогал технику собирать штатив для камеры.
Прежде чем я успел извиниться, помощник шерифа Фрэнк повернулся и посоветовал мне смотреть, куда я иду. Потом узнал меня и тут же проглотил все свои агрессивные комментарии, словно пылающие угли.
— Ты заберешь это с собой, Фрэнк? — спросил техник у него из-за спины.
Тот посмотрел мне в глаза. На его лице читалось слишком много всего, но в целом получилось нечто совершенно непонятное. Белый шум. У него было выражение человека, поднявшего трубку и услышавшего шипение и помехи модема. Тот отвернулся.
— Да, конечно. — Он помог технику со штативом.
Я поднялся по ступенькам на заднее крыльцо.
Уиллис только что задал тихий вопрос, и детектив ответил ему таким же тихим спокойным голосом. Блестящая прядь черных волос спадала ему на глаза, словно крыло ворона.
— Мы не знаем, — сказал он. — Скорее всего, и не узнаем, во всяком случае, в ближайшее время. Я сожалею.
Уиллис хотел что-то сказать, но передумал, и мрачно посмотрел на половицы, выкрашенные в синий цвет. Казалось, он похудел на двадцать футов, лицо невероятно осунулось. Кожа вокруг глаз стала неестественно серой, морщины, уходившие от края носа к усам и бороде, казались такими глубокими, словно его лицо было рассечено.
Когда он увидел меня, его горе превратилось в нечто более осязаемое.
Я подошел к Миранде, которая сидела на перилах крыльца, обхватив себя руками. Ее тщательно завитые волосы рассыпались по плечам, идеальный макияж стерся. Я не стал спрашивать, как она себя чувствует.
Миранда отреагировала на мое появление только изменением ритма дыхания — нервно сделала вдох, за которым последовал долгий выдох. Она попыталась расслабить плечи и закрыла глаза.
Детектив продолжал задавать Уиллису вопросы. Когда он уехал в «Грюэн-Холл»? Уверен ли, что Брент собирался провести дома весь вечер? Были ли у Брента необычные посетители в последнее время? Встречался ли он с кем-нибудь? Может быть, недавно с кем-то порвал отношения?
Когда он задал последний вопрос, Миранда открыла глаза и посмотрела на меня. Спокойствие, которое она изо всех сил сохраняла последний час, стало покидать ее.
Уиллис не слышал вопросов детектива. Он смотрел на меня и на то, как плачет Миранда. Я постарался не обращать внимания на застывший на моем лице тяжелый взгляд Уиллиса Дэниелса.
— Хочешь уехать? — негромко спросил я у Миранды и обратился к детективу: — Мы можем уехать прямо сейчас?
Детектив нахмурился, убрал черную прядь волос со лба, но она тут же сползла на прежнее место. Он сказал, что у него нет оснований нас задерживать.
Миранда, держась рукой за перила, с трудом заставила себя встать.
— Хорошо, — прошептала она. — Я не могу…
Миранда посмотрела на почерневший сарай, где жил Брент, и освещавшие его прожектора. Казалось, она не в силах закончить мысль.
— Знаю, — сказал я. — Поехали.
— Проклятье, ничего у тебя не выйдет.
Слова Уиллиса Дэниелса удивили даже детектива. И не потому, что он произнес их очень громко, шагнув ко мне; его голос прямо-таки сочился ядом.
— Ты его убил, сукин сын. — Он наставил трость на мои ноги и приготовился меня ударить. — Дело в тебе, верно? Это ты спровоцировал несчастье.
Миранда без малейших колебаний переместилась на несколько дюймов ко мне за спину. Подобные маневры давно стали для нее инстинктивным действием.
Детектив с интересом переводил взгляд со старика на меня.
— Хотите объяснить?
Уиллис бросил угрюмый взгляд на мои ноги.
Детектив повернулся ко мне.
Я рассказал ему о проблемах, которые возникли у Миранды, когда ею заинтересовались в «Сенчури рекордс», не стал скрывать, что меня наняли, чтобы разобраться в происходящем, — и у меня нет никаких причин считать, что Брент Дэниелс мог оказаться на линии огня. Я назвал детективу свое имя, сообщил адрес и номер телефона и сказал, что готов поговорить с ним позднее.
— Но сейчас я намерен увезти отсюда Миранду, — заявил я, давая понять, что не стану больше ничего говорить.
Детектив посмотрел на Миранду и снова на меня. Его взгляд немного смягчился, и он сказал, что не возражает против того, чтобы мы уехали.
— Это ее дом, — прорычал Уиллис.
Я шагнул к старику, схватил конец трости, которую тот поднял, чтобы ударить меня, и почувствовал, что смогу легко вырвать ее из его слабой руки. Однако это не входило в мои намерения.
— Трес… — начала Миранда.
Ее пальцы с неожиданной силой сжали мое плечо.
Я отвел трость в сторону и сказал детективу:
— Звоните в любое время.
Тот продолжал заново меня оценивать, словно я был игрой, в которой назначили дополнительное время. Игрой до гола.
— Так я и сделаю, — обещал он.
Пальцы Миранды расслабились.
Когда я спускался по ступенькам, держа ее за руку, Мило Чавес спорил с одним из репортеров — речь шла о нарушении неприкосновенности частной жизни. Я не понял, на чьей он стороне. Помощник шерифа Фрэнк продолжал на меня смотреть, и в его глазах я видел все тот же белый шум. Джей Гриффин, медицинский эксперт, поднял из пепла нечто черное и длинное и принялся рассматривать. В свете прожекторов предплечье выглядело нереально, словно кусок черной, покрытой глазурью керамики, который не мог иметь отношения к человеческому телу.
Глава 49
На следующее утро вдоль всей Дженерал-Макмаллен-роуд уличные торговцы продавали подношения для мертвых. На парковке возле стрип-молла[149] с оранжевыми стенами стояли побитые грузовички-пикапы и фургоны, украшенные венками, крестами, сделанными из синих шелковых цветов, фотографиями Иисуса, пустыми цветочными рамками, куда вставляли фотографию любимого человека. Здесь также были расставлены столы с угощением — pan muerte — хлеб мертвецов, свежие тамале, тортильи, черное печенье в форме тыкв и черепов.
Dia de los Muertos[150] будет завтра. А сегодня — День всех душ[151] — легкая разминка. В противном случае нам бы не удалось свернуть на кладбище Сан-Фернандо, не застряв в пробке.
Однако в круговом лабиринте односторонних въездов оказалось полно машин. В каждом секторе кладбища люди доставали из багажников кофейные банки с ноготками, корзинки для пикников и все, что могло понадобиться их antepasados.[152] Старики с садовыми совками срезали сорняки возле мраморных плит или копали землю, чтобы посадить растения. Примерно половина могил уже была убрана по случаю праздника, а некоторые покрыты таким плотным слоем цветов, что они больше походили на свалку цветочного магазина.
Менее консервативные могилы украшала фальшивая паутина, цветы в «Джек-фонарях» и маленькие матерчатые призраки, свисающие на пружинках с могильных камней. На других трепетали на ветру ленточки, вращались подсолнухи и вертушки на палочках в форме фламинго.
— Боже милосердный, — сказала Миранда.
Она была в джинсах, сапожках и слишком большой футболке университета Беркли, позаимствованной из моего шкафа. Волосы туго стягивала заколка. Ее бледное лицо, без грамма косметики, казалось невероятно юным. Она еще не пришла в себя, и с периодом примерно в час у нее начинали дрожать руки или она внезапно принималась плакать, однако в остальное время вела себя вполне адекватно. Миранда слабо улыбнулась мне, когда я принес ей huevos rancheros[153] на завтрак. Возможно, ее улыбку вызвало то, как я выглядел после ночи, проведенной на полу с котом. Впрочем, она мне ничего не сказала.
Мы объехали огромную груду камней, увенчанную каменным распятием в натуральную величину. У ног Иисуса дремала дворняжка. Мы направились к дальней части кладбища и стали объезжать его по дуге.
Я искал красно-коричневый «Кадиллак» и наконец обнаружил его в центре кладбища.
Ральф Аргуэлло, примерно в двадцати ярдах от тротуара, стоял рядом со своей матерью, крупной женщиной в коричневом платье-рубашке, которая опустилась на колени возле одной из могил и сажала ноготки.
Должен сказать, что отыскать Ральфа не составляло никакого труда, поскольку он оделся в свой любимый костюм — слишком большую гуайаверу, джинсы и черные сапоги. Его черная коса выглядела на редкость аккуратной. Рукоять пистолета калибра 0,357 торчала из-под оливковой рубашки, привлекая внимание. Он держал в руках несколько серебристых воздушных шаров «Майлар» с изображением поездов и автомобилей.
Я припарковался возле его «Кадиллака».
— И это твой друг? — взглянув на Ральфа, спросила Миранда.
— Идем.
Мы прошли мимо ряда могил — гладких гранитных плит, в которых отражалось небо, с надписями на трех языках — латыни, испанском и английском. Однако украшены они были совершенно по-разному, от стиля древних ацтеков до современного «Уолл-Марта».[154]
