даже такой клички было недостаточно, чтобы правильно обозначить его телесное состояние. На оплывшем лице просматривались щёлки глаз и маленькие ноздри. Подбородок, складками закрывавший толстую шею, переходил в рыхлую грудь, откуда сразу начинался живот, огромный, как бурдюк с вином. Когда перс передвигался, тело его колыхалось, словно морские волны в непогоду, доставляя ему массу житейских неудобств. И никакие ухищрения в одеянии, расшитом золотыми нитями, не скрывали его чудовищную полноту Мардохая.
Речь персидского посланника оказалась сложной из-за восточной витиеватости слога, полная иносказаний и сравнений. Она сразу не воспринималась на слух и на веру – надо было додумывать, соображать, что имел в виду Мардохай, когда произносил те или иные слова. Поэтому рядом с царём оказался советник Хабрий, чтобы давать пояснения. Пока Мардохай, потея и сопя от усердия, выдавливал осторожные слова – он говорил по-гречески, – Хабрий успевал прошептать на ухо Филиппу немало полезных сведений. Царь слушал со вниманием и того и другого, изображая на лице добрую улыбку человека, невероятно заинтересованного в дружбе с Персией. Это подкупило Мардохая, поскольку он первым делом заверил македонского царя в любви царя Артаксеркса, передав Филиппу пожелания тысячи лет жизни. Сказал, что персидский царь, зная пристрастие Филиппа к коням, дарит бесценную беговую колесницу и четырех коней, молодых и резвых, каких только можно было найти на просторах огромной Персидской державы. Ценный подарок не мог оставить Филиппа равнодушным: он улыбнулся, давая понять Мардохаю, что готов слушать его бесконечно…
Мардохай знал, что каждый грек помнил об унижении Греции, как о собственном позоре, когда армия Ксеркса захватила Афины, и были порушены греческие святыни. Но потом были Марафон и Саламин, Платеи и Микале – великие сражения, позорные для персов. Сейчас, говоря о дружбе Персии с Македонией, Мардохай не мог в открытую говорить, что помыслы его царя были направлены на покорение Греции, но руками Спарты, Фив или Македонии. Для этого у Артаксеркса были припасены значительные запасы золота, лести, интриг. А это такая мощь, которая, по мнению царя персов, обязательно сломит единение греков!
Мардохай говорил заготовленную речь, пытаясь не отступиться от неё и не навредить себе и Персии:
– Мой царь Артаксеркс, да будет блестящим его царствование на тысячу лет, преисполненный правдивости и святости во всех своих поступках, желает мира твоему дому и счастья твоей семье! Пусть в царствование твоё не умирают в Македонии люди и животные, не увядают растения, в воде и плодах не будет недостатка, пусть на полях зреют богатые урожаи, на равнинах пасутся тучные стада, и повсеместно господствует мир и покой. Пусть будет так всегда в Македонии, и пусть будет так во все время царствования моего царя Артаксеркса в Персии!
Мардохай говорил ещё долго, а когда закончил, довольный собой, вернулся на своё место, отдуваясь и тяжело дыша.
Пиршество
Царский пир продолжился по плану Антипатра. Ради торжества, достойного царя, он постарался на славу: лучшее, что можно было купить в Македонии и Греции – всё находилось на столах. Он поручил закупить и привезти дорогую бронзовую посуду из Аргоса, великолепные ковры из Коринфа, душистые коренья и травы для приправ из Кирены. Свежую рыбу доставили из Сикиона, а солёную из Понта Эвксинского (Чёрное море), упитанных угрей из Беотии. Любимый Филиппом острый сыр покупали на Сицилии, лучшее оливковое масло – в Афинах. Для женщин предназначались краснобокие яблоки с Эвбеи, сладкий изюм с Родоса, медовые финики из Финикии. А «на десерт» мужчинам в Пеллу прибыли знаменитые флейтистки из Эги, о соблазнительном искусстве которых ходили легенды. Но об этом пока никто из гостей не знал, и царь тоже!
А какие вина выставлялись к мясным и рыбным блюдам и птице! Не говоря уже о чудесных дарах виноградников Флиунта на Пелопоннесе, подавались бесценные греческие вина из Прамны, Смирны и Книда, с Малой Азии. Щедро разливалось маронийское, редкое по вкусовым ощущениям вино из Фракии, и с тонким ароматом ариузское – с Хиоса, особенно ценимое лекарями за целебные качества. Загадочно манили дары фессалийских виноградников – светлое метрополисское и тёмное мессенское с медовым привкусом, достаточно хмельные. Для народа, пировавшего за пределами дворца, выносили кувшины с вином тоже не последнего сорта – с Хиоса, Коса и Кипра.
На царском столе была выставлена изящная посуда из керамики, бронзы и драгоценных металлов в форме стилизованных животных – работа знаменитого Терикла, коринфского ваятеля. Не менее ценная посуда находилась и на столах гостей. Вино на столы подавалось охлаждённым в специальных холодильных сосудах, псиктерах – с двойными стенками, наполненных льдом из зимнего хранилища. После того как участник застолья опустошал личный кувшин-килик, он снимал со своей головы венок и надевал его на горлышко килика. Это служило сигналом для прислуги: «Пора сменить!» Приносили другой килик с вином, после чего венок вновь водружался на голову участника пира как знак соблюдения обряда винопития, «одобренного богом Дионисом».
Подошло время десерта, о чём сообщил Сфенипп. На смену обеденным столам вынесли небольшие столы, декорированные перламутром, ценными породами дерева и слоновой костью. Это был сигнал, что такая часть пира, как насыщение, прошла, и на очереди приятное времяпрепровождение в беседах и застольных играх, чтобы дать отдых утомлённым желудкам. На столики выставлялись кувшины со сладким вином – прамнейское, хиосское, фасосское и лесбосское, тарелки с сыром и зеленью, жареными дроздами, перепелами и куропатками, сладким и солёным печеным тестом и слоёными пирожками, фигами и миндалём, свежими и засахаренными фруктами. А слуги подносили и подносили всяческие разносолы, блюда и десерты…
* * *
Царский секретарь, пожилой летописец Кресфонт, специально приставленный к пиршеству, чтобы запечатлеть на папирусе свадебное событие, сидел в сторонке от гостей. Для него устроили невысокую кафедру, снабдили большим блюдом с едой и кувшин с вином. Летописец поглядывал по сторонам, прислушивался, о чём говорят царь и его гости, записывал значимое, особо выделяя тосты и речи. Отмечал он и блюда на пиру, да так подробно и со вкусом, будто исполнял пожелание царя – похвастаться перед потомками:
…А из мясных блюд ели молодого бычка. Мясо варили с кореньями в собственном соку. Потом его жарили на огне, натолкав свиным салом. Подавали с овощами.
…Ещё ели ветчину и мясо птицы, дикой и домашней, дикая утка и жирный гусь. Были гусиная печёнка и потроха, жареные цыплята и голуби.
…Живых перепёлок и куропаток, перед тем как жарить, не резали, а душили, чтобы оставшаяся кровь придавала мясу птицы во время приготовления приятный вкус…
В середине пира, когда,
