— Разумеется, до сих пор королева так ни разу и не повернулась? — заметил высокого роста лакей, полчаса назад шествовавший с зонтиком в руках.
— Нет, один раз это все-таки случилось. Легенда гласит, что портрет сей (мой отец заполучил его в одном из далматинских монастырей) долгое время висел в приемной короля Эндре, оставаясь неизменным. Но вот как-то раз, когда уже действовала Золотая Булла, врывается в тронный зал с саблей наголо некий простой дворянин, недовольный чем-то, и, ссылаясь на Золотую Буллу, кричит: «Ты слеп и зол, король. И я сейчас разочтусь с тобой за все». Тут-то Гертруда повернулась и взглянула на короля и на дворянина, который при виде такого чуда перепугался и вылетел, не помня себя, из дворца.
— Черт побери! — воскликнул одни из бессовестных лакеев, — будь я королем, забрал бы я картину отсюда и повесил бы ее в своей приемной.
Носатый улыбнулся в ответ и возразил вполголоса:
— Ах, что ты, друг мой! Ведь если это поверие — пустая выдумка, то тогда не к чему тащить портрет в Буду. Если же, наоборот, уверовать в магическую силу портрета, тогда мне придется то и дело вышвыривать из приемной либо своих советников — за то, что не хотят говорить правды, либо картину — за то, что Гертруда не хочет повертываться!
В этот миг наряженный в горностаевый палантин король направился к разговаривавшим, и длинноносый сделал несколько шагов ему навстречу.
— Ну как, ваше величество, вы довольны? — спросил «король» вполголоса.
— Очень хорошо, Муйко. Я всегда говорил, что королем трудно только стать. А остальное — проще простого.
— Ну, а теперь что мне делать?
— Теперь первым делом пообещай селищанкам мужчин. А затем отправляйтесь трапезовать. Мы же пообедаем в одной из прилежащих комнат, а я буду заглядывать к вам. Женщины чертовски красивы. Только дичатся немного.
— Малютка-румыночка, например, смела, как тигренок.
— Зато трансильванская венгерка куда красивее ее…
— Ну, а после обеда что нам делать?
— Вы, разумеется, удалитесь, очистив поле деятельности для нас. Но ты, как король, можешь позволить себе такую прихоть и принять участие в развлечениях твоих слуг.
— А как же быть с подарками?
— Да, это верно, Муйко. Король обязан одаривать гостей. К концу обеда скажешь красавицам, что каждая из них может выбрать себе мужа и что-нибудь на память.
— А если какой-нибудь вздумается попросить в подарок самое большое золотое блюдо?
— Пусть берет.
— А что станется с теми, кого они выберут себе в мужья?
— Там посмотрим: или избранник пожелает жениться, или — нет. А я уж позабочусь, чтобы он пожелал. К тому же, я думаю, у красавиц довольно ума выбирать себе мужей из вас, — вон какие на вас парчовые кафтаны…
Издали же вся эта сцена выглядела так, будто «его величество» отдавал распоряжения. Носатый «придворный» тут же покинул зал, а «король» снова водворился на троне и торжественным голосом изрек:
— Почтенный старче и вы, селищенские женщины! После беседы с вами и на основании других источников мы пришли к убеждению, что ваша просьба законна и справедлива. А посему передайте верному нашему подданному, графу себенскому Дёрдю Доци, наше королевское приветствие и обещание, что первая же партия военнопленных будет отправлена на постоянное жительство в Селище. Теперь же я отпускаю вас с богом, оставаясь всегда милостив к вам…
Тут он сошел с трона и, медленно, величественно ступая, в сопровождении всей своей свиты удалился из зала.
В зале остался лишь один расфуфыренный вельможа, по-видимому, старший стольник, который тут же и обратился к гостям со следующими словами:
— Его величество приглашает вас, сударь, и вас, селищенские женщины, откушать с ним по тарелочке супа!
С этими словами он провел гостей вниз, на первый этаж, где в большом красивом зале уже были накрыты столы, уставленные обеденными приборами из серебра и золота. Воздух тут был) пропитан ароматом цветов, и добрая сотня слуг, словно муравьи, сновала вокруг столов.
Тем временем носатый молодой человек, раньше других покинувший зал, отправился подышать свежим воздухом, гонимый каким-то непреодолимым желанием побродить на свободе… Его крупное, округлое лицо светилось удовлетворением. Он чувствовал, как бурлит в нем молодость» и полной грудью вдыхал смолистый запах елей в саду. Его коренастое, плотно сбитое тело было полно сил. А увидев в зеркальной поверхности пруда свое отражение — в поношенной, простой одежде, — он пришел в необычайный восторг:
— Как же все-таки хорошо хоть немного побыть свободным от дел!
Это простое платье словно дало ему крылья.
— И все-таки какой я дурак! — тут же пробормотал он себе под нос. — Переоделся, уверил себя, что я — это не я, и бегаю по собственному дворцу взад-вперед, будто какой-нибудь проказник-мальчишка. А на самом деле, ну какой смысл был переодеваться, коли всем, кроме этих вот добрых селян, известно, кто я?! Может быть, я чувствовал бы себя еще свободнее в пурпурном доломане, если бы только никому не было известно, кто этот доломан носит.
Размышляя таким образом, король пересек наружный замковый двор, не замечая, что кто-то все время идет за ним по пятам. Только когда неизвестный остановился совсем рядом с ним, Матяш вздрогнул от неожиданности.
— Что тебе, землячок?
— Парочкой слов хотел перекинуться с баричем или как вас назвать, — не знаю…
— Правильно назвал, дружок. Ты не кучер ли трансильванский будешь?
— Он самый. Об одной услуге хотел вас попросить. Я так приметил, что вы тут, среди прислуги королевской, — свой человек. Не последняя спица в колеснице.
— Это верно, кое-какой властью при дворе пользуюсь.
— Вот именно. И, кроме того, лицо у вас такое откровенное и честное, что у меня сразу же доверие к вам появилось, по части желания моего.
— А чего же ты хочешь?
— Да я вот слышал, что женщины, которых я сюда привез, обедать к королю званы. За один стол с важными господами!
— А что же тут такого? Король, как видишь, не гнушается простым людом и бедного человека с собой за один стол сажает.
— Особливо если этот бедняк — в юбке.
— Гм. Ты, как я погляжу, остер на язык.
— Коли барич гневается, то будем считать, что разговор и не начинался.
— Раз уж начал, договаривай!
— Да я так думал, что ежели будет обед, то одни будут есть, а другие — прислуживать.
— Конечно. Ну и что ж из этого?
— Не плохо бы так сделать, чтобы и я среди прислуги оказался. Только одежду бы мне достать лакейскую.
— Гм, это дело вполне возможное, — заметил носатый, — только…
— Да я не даром, не подумайте, — поспешил Коряк уладить и щепетильную сторону дела и, вытащив из кармана два золотых, оглянулся, — не видит ли кто посторонний, — а затем ловко один за другим спровадил их в карман зеленой поддевки носатого.
Тот только улыбнулся в ответ на действия Коряка, что было расценено трактирщиком как благоприятный знак.
— Дело-то не бог весть какое, но мне, поверьте, очень важно попасть на обед. А среди множества слуг на меня и внимания никто не обратит.
Однако носатый, как видно, колебался; вынув из кармана золотые, он принялся их разглядывать.
— Беда в том, — сказал он, — что король сильно разгневается, если узнает, что на обеде присутствует посторонний человек.
— А надо так сделать, чтобы он не узнал.
— Но тогда мне придется его обмануть.
— Подумаешь. Будто его и без того не обманывают сто раз на дню!
— Вот как? Короля? Да что ты говоришь, подумай! Кто же его обманывает?
Коряк только засмеялся в ответ со снисходительностью взрослого, услышавшего наивный детский вопрос.
— Кто? Да все!
— Не может быть, — убежденно возразил носатый.
— Ты, что же, думаешь, я чепуху мелю? — вспылил Коряк. — Вот, к примеру, хотя бы сегодняшний случай. Селищенские бабы! Да они такие же селищенские, как вот эта колокольня или вон тот фонтан. Одна из Харомсека, другая из Фогараша, а третья из Надь-Себена. А старый Рошто короля за нос водит и говорит, что все они селищанки. Только смотрите, барич, никому не рассказывайте об этом! Я ведь вам по секрету сказал.
— Что ж, я, по-твоему, не венгерец?!
— Вижу, что вы — венгерской матери сын, потому к вам и обратился.
Носатый наморщил лоб, и глаза его вспыхнули гневом. Коряк, заметивший в них необычайные зеленоватые огоньки, инстинктивно отвел свой взгляд: это был тот самый наводивший ужас гневный взгляд короля, которого боялись даже дикие звери.
— Ей-богу, мочи моей нет в глаза барича смотреть, так и колют, так и жгут, будто крапивой!
— Это потому, что ты их мне очень уж широко открыл, добрый возница, — улыбнулся носатый.
— Могу я открыть их вам и еще шире, — загадочно заметил Коряк. — Потому как в этом королевском дворце нет ничего настоящего. Даже я и то — не настоящий кучер.
