ударил его мачете по шее.
В один момент Маркиз был жив, отдаляя меня от Нилы. В следующее мгновение он отправился в подземный мир. Это было ужасно, но гуманно ― избавило его от страданий. Он уже был мертвецом… а таким образом… боль ушла ― даже несмотря на то, что он не заслуживал такого сострадания.
Бонни придется купить еще чью-нибудь преданность.
Если она, конечно, переживет то, что я сделаю с ней, когда вернусь домой.
Если вернусь домой.
Мужчина двинулся ко мне. Мои мышцы напряглись, когда он наклонил голову. Вблизи он казался моложе. Его кожа была безупречной, а зрачки такими же темными, как и кожа. Не говоря ни слова, он зашел мне за спину.
Я с трудом сглотнул, ожидая, что нож перережет мне горло или пуля пронзит мозг.
От свиста, вынимаемого из ножен клинка, у меня заколотилось сердце, но затем давление в груди внезапно исчезло.
Я завалился набок, освободившись от стула, веревки волочились за мной. Срезанные концы упали на пол, словно обезглавленные змеи. Как только стул перестал удерживать меня, молодой человек схватил мои запястья и перерезал оставшуюся бечевку.
Я не мог понять… зачем?
Зачем они это сделали?
Мужчина помог мне сесть. Голова гудела от боли, но я моргнул и попытался размять кости. Это было удивительное ощущение ― свободно сидеть и не быть прижатым к жесткой древесине, удерживающей меня на месте. Мои ребра ныли, и затуманенное зрение не облегчало положения, но я мог двигаться, дышать, жить.
Среди мрака показались жемчужно-белые зубы, практически такие же яркие, как бриллианты. Он улыбнулся и быстро заговорил на африкаанс (прим. пер.: Африкаанс ― (ранее также был известен как бурский язык) ― один из германских языков (до начала XX века считался диалектом нидерландского), один из 11 официальных языков Южно-Африканской Республики).
Я очень плохо знал их язык, но попытался вспомнить те немногие слова, которые мне были известны, и понял, что он сказал: Мы спасли, чтобы ты спас.
Это не имело смысла.
Рабочий, который освободил меня, протянул руку. Не раздумывая, я принял помощь и, шатаясь, поднялся на ноги. Пошатнувшись, ощутил еще больше повреждений. У меня болела правая коленная чашечка, а огромная гематома на бедре набухла новым синяком.
Слабость от недостатка отдыха и питания настигла меня, когда все закружилось перед глазами.
Держа меня за локоть, рабочий ничего не говорил, пока я моргал и пытался прийти в себя.
Оттолкнув помощь, дрожащими руками счистил влажную грязь с одежды. Движение напомнило моему телу, как реагировать, энергия забурлила с новой силой, и боль немного утихла. Подняв голову, я посмотрел на мужчин, наблюдавших за мной.
― Я не понимаю.
Управляющий вышел вперед. Его когда-то белая рубашка теперь была испачкана ржавой рудой, которую он копал всю жизнь. Его кожа блестела, а глаза пылали жаждой мести. Его рука дрожала вокруг мачете, ― все еще блестящего от крови Маркиза, ― когда он поднес его к моему сердцу. На английском он повторил:
― Мы спасли тебя, чтобы ты спас нас. ― Его клинок покачивался, когда он тяжело дышал. ― Мы разобрались с охранниками. Теперь шахта под нашим контролем. Мы благодарны Кестрелу Хоуку за его помощь, но охранники подчиняются приказам босса, и сейчас у нас не лучшие условия.
От гнева его голос напрягся.
― Хватит с нас того, что с нами обращаются как с рабами. Сегодня мы восстанем. Так что отвечай честно, алмазный сын, или разделишь его судьбу. ― Его оружие дрожало, когда он указал на Маркиза, а затем снова на меня. ― Ты такой же, как они? Или мы правы, думая, что ты не похож на свою семью?
Я потер лицо, заставляя себя сосредоточиться на разговоре, а не на телесной боли. Все старания Кеса были напрасны? Неужели его благородство и сделки, совершенные за спиной Ката, не принесли результата?
Несправедливость по отношению к нашим людям и делу моего брата выводила меня из себя.
― Вы хотите знать, Хоук ли я?
Он покачал головой.
― Нет, мы хотим знать, похож ли ты на них.
Я не двигался.
― Зачем? Зачем спрашивать об этом сейчас?
Молодой человек, который освободил меня, сказал:
― Мы видели тебя.
Я перевел взгляд на труп Маркиза, не в силах отвести взгляд от раны на его шее, нанесенную клинком
― Что видели?
― Видели, как ты тащил тело своего брата и отдал его львам. Ты убил свою плоть и кровь.
Блядь.
Я замер.
Не думаю, что сейчас стоит упоминать, что его убила Нила. Я помогал прибраться.
Управляющий подошел ближе, его пальцы сжались вокруг клинка.
― Ты убил его, потому что не согласен с его поступками, да?
Я нахмурился, стараясь не терять нить разговора. Как долго они ненавидели мою семью? Как долго они ждали, чтобы свергнуть нас? Мое сердце пульсировало от их боли и надежды. Они убили, чтобы я помог им.
У нас был один путь.
Взяв себя в руки, изгнал себя из семьи, отбросив все родственные связи. Я позволил себе быть честным с людьми, которые спасли мне жизнь.
― Нет, мне не нравятся его поступки. Если честно, никогда не нравились.
― Это нам известно. ― Управляющий улыбнулся. ― Мы наблюдали за тобой, когда ты был моложе. Ты не похож на них.
Он не знал, что только что сделал мне комплимент, который я запомню на всю жизнь. Всю жизнь мне был ненавистен тот факт, что я не такой, как моя семья, ― изгой, разочарование. Но сейчас… сейчас я чертовски благодарен.
Это спасло мне жизнь.
Я прижал кулак к сердцу.
― Я навеки у тебя в долгу.
Долг.
Погрязший в долгах.
Казалось, Нила больше не была в долгу, но я был. У Хоука есть долг. Мне очень нравилась мысль
