– Ты всегда можешь вернуться, – сдавленно сказала Каролина – к горлу подступили внезапные слезы.
– Надеюсь, не захочется, – покачала головой Доро. – Разве что в гости. – Она взяла Каролину под локоть и предложила: – Посидим на крылечке?
Они обошли дом и устроились в креслах-качалках, под нависшими дугой ветвями глицинии, глядя на автомобильную реку, текущую по автостраде. В свете уличных фонарей качались большие, как блюдца, листья платанов.
– По грохоту нашего шоссе ты вряд ли будешь скучать, – пошутила Каролина.
– Это уж точно. А ведь раньше здесь было так тихо. Зимой его вообще закрывали. Мы скатывались на санках прямо на середину дороги.
Каролине вспомнилась та далекая ночь, когда луна светила в окна ванной, Феба заходилась кашлем у нее на руках, а с полей детства Доро взлетали аисты.
Сетчатая дверь распахнулась.
– Ну? – спросил Трейс. – Ты готова, Доро?
– Почти, – ответила та.
– Тогда я пойду за машиной, подгоню к входу.
Тринадцать лет назад, думала Каролина, она подошла к этой двери с грудной Фебой на руках. И позвонила – на свой страх и риск.
– Когда у вас самолет?
– Рано. В восемь. – Доро откинулась назад, разбросав руки. – После стольких лет я наконец-то чувствую себя свободной. Кто знает, куда я могу улететь?
– Я буду по тебе скучать, – сказала Каролина. – И Феба тоже.
Доро кивнула:
– Конечно. Но мы еще встретимся. И я буду отовсюду слать открытки.
С холма уже лился свет фар. Арендованная машина замедлила ход, рука Трейса махнула из окна.
– Труба зовет! – прокричал он.
– Что ж… Счастливого пути. И удачи. – Каролина обняла Доро, прижалась щекой к щеке подруги. – Знаешь, ты ведь тогда спасла мне жизнь.
– А ты – мне, дорогая. – Доро отстранилась. В ее темных глазах стояли слезы. – Надеюсь, тебе будет хорошо в твоем доме.
Еще миг – и Доро уже спускалась по ступенькам, на ходу запахивая от ветра белую кофту. Сев в машину, помахала на прощанье.
Каролина проследила за автомобилем, вырулившим на дорогу и быстро растворившимся в потоке огней. Над холмами еще шла гроза, небо вдали озарялось белыми всполохами. Ал появился на пороге дома с бокалами и занял место Доро в кресле рядом с Каролиной.
– Отличная вечеринка.
– Было весело, – согласилась Каролина. – Признаться, я устала.
– Но, надеюсь, чтобы открыть вот это, силы остались? – ухмыльнулся Ал, протягивая небольшой сверток.
Каролина разорвала упаковку, и ей в ладонь выпало сердечко из вишневого дерева, гладкое, как обкатанный водой камень. Она сжала его в руке, вспомнив медальон Ала, поблескивавший в холодном свете кабины. И крошечные пальчики Фебы, обхватившие его много позже.
– Красивое, – она прижала глянцевитое сердечко к щеке, – такое теплое. И в точности по моей ладони.
– Сам вырезал! Ночами, в дороге. Боялся, что как-то простовато, но знакомая официантка из Кливленда сказала, тебе точно понравится. Надеюсь, так и есть.
– Конечно. – Каролина продела руку ему под локоть. – У меня для тебя тоже кое-что есть. – Она протянула Алу маленькую картонную коробочку. – Красиво упаковать времени не было.
Ал открыл коробочку и достал новенький медный ключ.
– От твоего сердца?
Она засмеялась:
– Нет. От этого дома.
– Зачем? Ты поменяла замок?
– Нет. – Каролина качнулась в кресле. – Доро подарила мне дом. Правда, здорово? Все оформлено официально. Доро сказала – хочет начать жизнь с чистого листа.
Один удар сердца. Два, три. Скрип качалки, назад, вперед.
– Рисковый поступок, – проговорил Ал. – А если она решит вернуться?
– Я спросила то же самое. Доро говорит, Лео оставил ей целое состояние: выплаты от патентов, сбережения, что-то еще, не знаю. А Доро привыкла экономить, и денег ей особо не нужно. Если они вернутся, то купят какое-нибудь жилье вместе с Трейсом.
– Щедро, – сказал Ал.
– Еще бы.
– Мы могли бы его продать, – помолчав, задумчиво произнес Ал. – Уехали бы куда-нибудь…
– За него не много выручишь. – Мысль продать дом вообще не приходила Каролине в голову. – Да и куда мы поедем?
– Понятия не имею. Но ты ж меня знаешь, я всю жизнь в дороге. А сейчас просто думаю вслух. Перевариваю новость.
До сих пор Каролине было очень уютно, но сейчас ее вдруг охватила тревога. Кто он, спросила она себя, кто этот мужчина рядом, который приезжает в выходные и так привычно ложится в ее постель, а по утрам характерным движением поворачивает голову набок и легким похлопыванием наносит «Олд Спайс» на шею и подбородок? Что ей известно о его мечтах и тайных желаниях? Почти ничего, внезапно поняла она. Как и он мало что знает о ней.
– Так ты вообще против собственного жилья? – попробовала уяснить она.
– Не в том дело. Это очень благородно со стороны Доро.
– Но привязывает тебя к месту.
– Мне нравится возвращаться домой к тебе, Каролина. Нравится проезжать последний участок шоссе и знать, что вы с Фебой здесь, готовите ужин или возитесь в саду. Но то, на что решились Доро с Трейсом, тоже соблазнительно. Сорвались с насиженного места – и айда колесить по свету. По-моему, это здорово. Свобода.
– Такие порывы уже не для меня, – сказала Каролина, глядя на темный сад, на мозаику городских огней и темно-красную вывеску супермаркета «Фудленд», мерцающую сквозь плотную летнюю листву. – Я счастлива на своем месте. Ты скоро затоскуешь со мной.
– Скажешь тоже, ласточка. Как раз наоборот – потому-то нам и хорошо вместе.
Они посидели молча.
– Феба не любит перемен, – сказала Каролина. – Она с трудом привыкает к новому.
– И об этом нельзя забывать, – согласился Ал.
Он подумал мгновение и повернулся к ней:
– Но знаешь, Феба-то растет.
– Ей едва исполнилось тринадцать, – слегка удивилась Каролина, подумав о Фебе с котенком и о том, как легко она возвращается в детство.
– Вот именно, тринадцать. Она… как бы это сказать… начинает развиваться. Мне бывает неловко, когда я поднимаю ее, как сегодня.
– Ну так не поднимай, – отрезала Каролина, но сразу вспомнила бассейн, где они с Фебой были на этой неделе. Феба уплывала, возвращалась, хватала ее под водой, и к ее руке прижимались мягкие бугорки грудок.
– Не нужно сердиться, ласточка. Просто мы никогда не говорили о том, что с ней будет дальше. И что будет с нами, когда мы уйдем на пенсию, как Доро и Трейс. – Ал запнулся; Каролине показалось, что он подбирает слова. – Меня, например, привлекает мысль о путешествиях. А когда я представляю, что навечно засяду тут в доме, – ей-богу, наступает… как ее? клаустрофобия. И потом, что же Феба? Она всегда будет жить с нами?
