В глубине его тёмных глаз, теперь я отчётливо видела боль и тоску, не прикрытую ничем, потому что он решил быть со мной откровенным. Я видела, что ранила его, и ему больно. Моему сильному, порочному и циничному, падшему ангелу, больно. Он транслировал эту боль, через острожные касания к моей коже. Через нежные поглаживания шершавыми пальцами. Через гулкий бит сердца, и жар влажной кожи. Он безмолвно говорил, что истекает кровью от моих ударов, и избавить его от боли могу только я.
— Руслан, — я потянулась к его губам, но он остановил меня, обхватив ладонями моё лицо, проведя большими пальцами по щекам, стирая капли воды с лица.
— Я готов отпустить тебя, царица, — произнёс он.
И сказал это глухо, и тихо, но всё равно, что кричал мне в лицо.
Я задохнулась от той боли, что причинили мне его слова. От острой рези в груди, там, где билось сердце. Дыхание моё сбилось настолько, что я всё пыталась вздохнуть и никак не могла.
Смотрела в бесконечно тёмные глаза, с золотыми искрами ответной боли, и не могла дышать от того огненного шара, что расползался в груди.
Цеплялась за его руки, чтобы не упасть, потому что ноги внезапно оказались ватными.
— Прогоняешь? Опять? — вытолкнула из себя.
Руслан рванул меня на себя, и крепко прижал к груди, у меня только сдавленный всхлип вырвался. Его сердце, громко стучало точно под моим ухом, и голос гулко отразился в груди, когда он заговорил.
— Я многое могу пережить, царица. Многое стерпеть. Но только не твои страдания, не твою боль…
— Что ты говоришь? — я попыталась выбраться из его рук, но он не пустил.
— Совершенно очевидно, Вика, что ты переоценила свои возможности и силы. Тебе для счастья мало одного меня…
— Нет! Нет же! — я снова толкнула его, и опять безуспешно.
— Я готов бросить к твоим ногам весь этот лживый и грёбаный мир, царица, но тебе нужно больше…
— Нет, Руслан, — он, наконец, выпустил меня из своих объятий, — не говори так! Мне никто не нужен, кроме тебя!
— Правда? — криво усмехнулся он. — Никто? Ни твои родители, ни твоя дочь?
Я выдохнула, переводя дыхание, и честно говоря, не зная, что на это сказать.
— Вот видишь, — снова его губы сложились в грустную усмешку.
— Что, видишь? — крикнула я, совсем теряя самообладания.
Мой мозг лихорадочно работал, чтобы найти подходящий ответ. Чтобы убедить его, что он не прав, но ничего не шло в голову, и эмоции брали вверх.
— Прогнать меня снова хочешь? После всего, что было? Что есть?!
— Ты сама хочешь уйти, царица, — проговорил он.
— Да пошел ты! Не говори за меня! Если наигрался, то будь честным и скажи, что устал от меня!
Я отступила назад, чтобы горячая вода не заливала, и без того полыхающее лицо, смотрела на него не отрываясь, просто не веря своим ушам.
— Ты трус! Трус! — выпалила я, не дождавшись ответа, снова шагнула к нему под струи воды, и залепила пощечину, потом вторую. На третьей Руслан перехватил мою руку.
— Завязывай, Вика, — прорычал он.
— А то что? — я дёрнулась в его руках. — Что ты сделаешь?
Руслан только сжал губы, в линию, и ожесточённо на меня посмотрел.
— Ничего. Ведь больнее, чем сейчас, ты уже мне не сделаешь, даже если ударишь! — я начала выкручивать свои руки из его хвата, чувствуя, что мне катастрофически не хватает кислорода. И не смотря на то, что мне на лицо попадала вода из широкой лейки душа, я отчётливо чувствовала соль свои слёз.
— Ну что ты держишь? Ты же отпустил меня! Прогнал! Трус…
Следующие слова мне договорить не даёт прижавшийся к моим губам его обжигающе горячий рот.
Руслан сжимает меня так сильно, и ныряет языком так глубоко, что у меня плывёт сознание от резкой асфиксии.
Выворачиваться нет сил, и я только мычу, и пытаюсь кусаться, и тогда он жалит в ответ, тоже кусает. Больно и чувствительно, так что во рту появляется металлический привкус крови.
— Ненавижу тебя! — только и хватает меня, когда он даёт мне вдохнуть, отстранившись, и поглощает бешеным взглядом. — Говорил что любишь, а сам…
Он вжимается своим лбом в мой, держит руками мою голову, не даёт возможность для манёвра. И пристально смотрит, вдыхая наш разгорячённый аромат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вика, я сталь! Я кремень, блядь! Но ты же ломаешь меня. Мнёшь, как тебе нужно! Да я, подыхая, слышал лишь твой голос. Видел лишь твои глаза. Я ни в ком в жизни так не нуждался, как в тебе!
— Тогда зачем? Почему прогоняешь? — всхлипнула я, снова разглядев на дне его глаз искры боли.
— Да потому что, я сто раз готов получить битой по башке, чем ещё хоть раз видеть, как ты страдаешь, не зная куда кинуться, ко мне или к родителям, или к Милане. Ты не можешь так, я тоже.
— Я могу, — упрямо пячу подбородок.
— Не можешь, — также, не отступая, крутит он головой.
— И ты решил, что без тебя мне будет лучше? — я отталкиваю его от себя, и он послушно отступает. Как-то весь сникает. Широкие плечи опускаются. Он протягивает руку и перекрывает воду.
Становиться оглушительно тихо, только непослушные капли гулко бьются о кафель.
Боль из груди нарастает, я пытаюсь её прогнать, растираю ладонью солнечное сплетение, и она словно слушается, сползает ниже, ниже. Потом у меня резко прихватывает живот. Короткая вспышка боли. Я вскрикиваю и оседаю по стенке.
Руслан моментально оказывается рядом.
— Что случилось? — спрашивает он, и каким-то совершено диким взглядом смотрит на мои бёдра. Я встревоженная его реакцией прослеживаю его взгляд, и охаю от новой вспышки. Мои бёдра все залиты кровавыми потёками, и по ногам продолжает бежать вода.
— Я что, рожаю? — спрашиваю я в изумлении, и снова сгибаюсь от боли.
— Так спокойно, — говорит Руслан, совсем неспокойным голосом. — Нам нужно в больницу, царица.
— Руслан, я боюсь! — вдруг всхлипываю я, потому что рано мне ещё рожать.
— Тихо, тихо, давай обопрись об меня, — Руслан поднимает меня, и ведёт в комнату, и там укладывает на кровать.
Снова схватывает живот, и это тоже меня пугает, потому что боль приходит часто, и это схватки, которые слишком короткие, и это может означать, что роды могут быть скоротечные.
Руслан быстро одевается, и при этом, поставив телефон на громкую, дозванивается до перинатального центра, где я наблюдаюсь, и обрисовывает ситуацию. Отказывается от скорой, потому что времени нет. Ему обещают приготовить всё к нашему приезду, и быть на связи.
Потом он одевает меня, и, схватив документы, помогает спуститься вниз. Там подхватывает меня на руки и осторожно кладёт на заднее сидение автомобиля. Перебрасывается парой слов с охраной, и вот мы уже летим на бешеной скорости в больницу.
— Дорога пустая, — говорит толи мне, толи себе, — доедем быстро.
Меня не отпускает сковывающая боль, и новая схватка, вырывает вопль из моего горла. Сознание мутится. Я сцепляю пальцы на обивке сидения, и стону. Перед помутневшим взглядом мелькает, голубое небо в окнах. Я пытаюсь найти удобное положение тела, и не слететь с сидения, но всё тщетно, боль разъедает меня изнутри, а очередная схватка, высасывает все силы.
По лицу струятся слёзы и пот, и я, не стесняясь, плачу в голос.
— Потерпи, царица, потерпи, — повторяет Руслан, и его голос, низкий и хриплый, словно помогает мне держаться на плаву, не опускаться на глубину, где только боль и темнота.
Машина резко заворачивает и тормозит. Я почти без сознания, поэтому пропускаю момент соей транспортировки, и прихожу в себя, только тогда когда меня везут на каталке.
— Руслан! Руслан! — вклинивается мой лихорадочный крик, в спокойные голоса врачей, что везут меня по длинному коридору.
— Я здесь, Вика! — он появляется в поле моего зрения. Лицо бледное, только тёмные глаза блестят беспокойством.
— Не уходи. Не уходи, — повторяю я, вцепившись в его руку.
Мне что-то говорят врачи, но я не слышу их, смотрю только в его глаза, с искрами боли.
— Обещай что останешься, не уйдёшь, — последнее что получается ему сказать, и не получить ответа, а только смотреть на его удаляющее лицо, и читать по нему обещание быть рядом.
