— Думаешь, Вика, — перебивает Руслан, убирая от своего лица мои руки, — я знаю это. Скажи честно, ты же считаешь, что снизошла до меня?
Он говорит это всё так спокойно, все эти обидные для него вещи, воспринимает без лишних переживаний, просто принимая их как данность.
— Почему же тогда, ты так злишься на своих родителей, ведь они говорят то, что ты не можешь сказать мне вслух, — продолжает он, не дождавшись моего ответа.
— Нет, совсем нет, — всё, что я могу вытолкнуть из себя.
— Хватит, царица! Тебе надо успокоиться, — он привычным жестом поднимает моё лицо за подбородок.
— Руслан, послушай, — я шарю взглядом по его лицу, ищу отклик в тёмном взгляде, и не нахожу, ничего в ответ. Он действительно так думает, нет, он принимает данное положение вещей. Я даже не подозревала об этом.
— Помолчи, сейчас, — приказывает так резко, что все мои слова, готовые сорваться с языка, тут же застревают в горле.
— По-моему, для одного вечера, перебор, — продолжает он, и, сжав напоследок сильнее мой подбородок, отпускает и отступает, оставив последнее слово за собой.
Когда мы возвращаемся, родители так и сидят за столом, растерянно смотрят на нас.
— Вика, прости… — начинает мама, понимая видимо, что это с её подачи разгорелся скандал.
— Не надо мам, — устало тру лоб. — Видимо всё это было преждевременно… И я не знаю теперь, будет ли вообще подходящее время.
— Но Вика, — мама всплескивает руками, и смотрит на папу, в ожидании поддержки.
— Послушайте, Вика, Руслан, — начинает папа, и встаёт из-за стола, — для нас всех это непростое время. Нам трудно смириться с данным положением дел…
Я слушаю отца, как он пытается оправдать поведение мамы, как он смягчает сказанные ею слова, и смотрю на рядом стоящего Руслана, который даже вид не делает, что ему это интересно.
Тогда почему он не уходит, стоит и слушает это?
Потому что здесь я. И он здесь из-за меня. Я, та, которая снизошла, по его словам до него, является самой главной причиной того, что он стоит и слушает, то, что, как выражается папа, так сложились обстоятельства. А обстоятельства, это мы с Русланом, наша любовь, наш ребёнок. Такое пренебрежительное отношение, словно, мы поиграть решили, и скоро всё встанет на свои места, потому что им так спокойнее, комфортнее. Когда всё по правилам, которые они сами же и придумали. И осуждать их я не хочу, хотя и коробит меня от всего этого, и от своего поведения в первую очередь. Они так привыкли, и смириться с тем, что всё не так, как им хочется, им тяжело. И я, каким-то неумолимым способом, по каким-то странным причинам, пропиталась этим всем. Поддалась этой провокации, и обидела того кто, самый преданный мне.
— Ладно, пап, мам, — прерываю я отца, и беру несмело, в свою ладонь, горячие пальцы Руслана, сжимаю. — Нам пора. Спасибо.
Отец замолкает. Мама смотрит с каким-то надломом, на то, как я тяну за собой Руслана на выход.
— До свидания, — говорит он.
И под осуждающее молчание моих родителей мы покидаем их квартиру.
Это была плохая идея, пойти в гости к моим родителям.
Эта мысль долбится в моей голове, всю обратную дорогу, потому что мы не разговариваем. Я не предпринимаю даже попыток, а Руслан…
Ему всегда нужно было время обдумать случившееся, и поэтому я не лезу, хотя мне очень хочется, выговориться, доказать ему что я люблю его, и все сказанные ранее слова, это разбушевавшиеся гормоны и нервы. Но я молчу, потому что знаю, что он не воспримет меня сейчас.
47
— Можешь ложиться, я ещё поработаю, — говорит он мне, когда мы возвращаемся домой, и тут же уходит в свой кабинет.
Я остаюсь одна, в полутёмной гостиной.
Замираю, посреди этого пространства, пытаясь утихомирить свои разбушевавшиеся эмоции, которые взметнулись тут же, как только прозвучал его спокойный голос. И я тут же представляю, что иду за ним, вывожу на разговор, возможно даже кричу на него, и между нами опять искрит от обидных слов, и признаний, которые оседают разъедающим осадком, и очень долго они будут колоться и причинять боль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Да, мне натерпеться выяснить отношения, доказать свою правоту. Нечего я не снизошла до него. Я люблю его. Я чуть не умерла, когда он лежал бездыханным. Я столько слёз выплакала, смотря на его бледное лицо. Я не считаю его каким-то неприемлемым для себя. Всё что сказано в порыве гнева, это следствие моих разбушевавшихся гормонов, и собственных страхов, которые так виртуозно оживила мама, своими разговорами.
Но я стою. Потому что он не хочет сейчас разговаривать, и я должна уважать его желания. Сегодня я уже его ранила. Я знаю это. Каким бы сильным он не казался, я точно знаю, как можно нанести ему болезненное ранение. И мне от этого звания плохо. И поэтому я стою, призывая себя успокоиться.
* * *
В ванной шумит вода, и этот звук, будит меня из зыбкой дрёмы, в которую я погрузилась, после безуспешных ворочаний в пустой кровати.
Минуты сменялись минутами. Часы, часами. В голове проносилось миллион мыслей. Шевелился Тимур в животе, видимо потревоженный моим общим нервозным состоянием. Я гладила свой живот, пытаясь успокоить сына, но меня успокоить было некому. И вот, когда я наконец забылась в полусне, меня разбудил шум воды.
На часах около пяти утра. Голова тяжёлая, и чувства необратимой потери тут же сковало меня.
Я пошарила рукой по второй, холодной половине кровати, и совершено точно осознала, что Руслан не спал сегодня со мной.
И спал ли вообще?
Я встала и влекомая непреодолимым желание хотя бы коснуться его, заглянуть в глаза, уверить себя, что всё в порядке, не смотря ни на что, пошла на звук льющийся воды.
Руслан стоял, за стеклянной ширмой, уперев руки в стену, и потоки воды бились о его плечи. Эта его поза кричала об отрешённости и одиночестве, потому что даже наедине с собой, он оставался безучастным ко всему. Погружённым в себя. И я тут же почувствовала укол совести, потому что причиной его уныния, конечно же, была я.
Я скинула, сорочку, оставшись в одних тонких трусиках, и открыв дверцу, шагнула к нему, под горячие струи воды. Прижалась всем телом, насколько мне позволял мой живот, и впечатала губы, в смуглую кожу между лопаток. Обняла за талию, и стояла, вдыхая его аромат, растворённый в водном мареве.
Он вздрогнул, как только я его коснулась, но тут же расслабился, но сердце его задробило быстрее, а лёгкие стали качать кислород быстрее.
Сейчас в этом прикосновении, я не хотела плотской откровенности. Мне хотелось согреть его душу, его сердце. Я знаю, что у него очень сильное и выносливое тело. И также знаю, какое ранимое сердце. Оно только кажется чёрствым, на самом деле оно уязвимое. Все мои удары приходиться точно в него. И сейчас мне хотелось исцелить своего падшего ангела. Согреть своим телом его душу.
— Я люблю тебя, люблю, — шептала я, перемежая поцелуи во влажную кожу, и слова. — Люблю, люблю.
Руслан молчал, но мне казалось, что тело под моими руками расслаблялось. Уходила скованность, и отрешенность. Он реагировал на мою близость, тихой дрожью, и участившимся дыханием. Сердце его всё разгонялось, заряжая меня своим драйвом. И я скользила руками по рельефному торсу, гладя и расслабляя его мышцы. Запутывалась пальцам в мокрой поросли волос, ласкала его спину губами, и шептала только одно слово: «Люблю».
Руслан, наконец, развернулся ко мне, аккуратно расцепив мои руки.
Склонился, впиваясь тёмным взглядом, изучая пальцами мои губы, скулы, щёки, нос, глаза, словно он потерял зрение и сейчас узнавал меня на ощупь. Эта ласка, настолько была пронзительная, нежная, томительная. Проникала в самую глубь, теплой патокой, исцеляла, моё истерзанное, изболевшееся сердце. И оно оживало, убыстрялось и громыхало в груди. Хотела исцелить его, а исцелилась сама.
Руслан продолжал гладить моё лицо, убирая со лба намокшие пряди, и рассматривал, словно пытался что-то понять для себя.
Мы точно выпали из этой реальности, создав при этом свою, в которой не было никого, только мы, только шум воды, только эти влажные прикосновение, и соединение наших тел.
