твердо. Скулы, ввалившиеся щеки. Крепко сжатый рот, упрямый подбородок. Широкие брови. И глаза, глаза — охряные, с медью на дне.
— Я сам, — сказал Третий, потому что молчать стало вдруг страшно. — Сам, понимаешь? Не силой брал.
— Ты был ребенком. Он — взрослым.
Выпь говорил спокойно, но Юга чувствовал, знал треск пожарища, скрытого до поры медными листами.
— Это давно случилось, теперь что ворошить? Чтобы все прознали?
— Никто не узнает.
Юга дернулся, стараясь скинуть руки Второго с плеч. Разозлился.
— Ай, это только мое дело! Плакаться не буду, горевать не желаю!
— Не правда, — тяжело, нараспев произнес Выпь. — Это касается тебя. Значит, это и мое дело тоже.
Они смотрели в глаза друг другу. Юга медленно, не моргая, поднял руки, сжал предплечья Второго. Закрытые щитками из дерева и змея, они были шершавыми и холодными.
Злость легла, как лошадь в траву.
— Не надо, Выпь, — устало попросил Юга. — Оставь. Сделанного не воротишь. Прошу тебя. Не мучай меня.
Выпь наклонил лохматую голову, пряча глаза. Пальцы его смяли, сдавили плечи Юга, Третий зашипел сквозь зубы. Второй опомнился.
Разжал хватку.
— Я тебе подарок припас, — проговорил сипло. — Все вручить не удавалось.
Юга изумленно промолчал. Подарков между ними как-то не водилось.
Пока думал-гадал, к чему такое, Выпь полез в сумку, достал что-то, завернутое в тряпицу. Протянул.
Третий, глянув искоса, осторожно развернул, не сдержал восторженного возгласа:
— Абалоны! Ай, вот угодил, вот порадовал, пастух… Где взял только?!
— Выменял у маркитанта, конь у него захромал, я починил, — скупо пояснил Второй, наблюдая, как Юга, освещенный радостью, крутит-вертит наушники.
— Правда понравилось?
— Ха! Словами не выразить, это ж я теперь могу не только твой храп по ночам слушать…
Выпь только фыркнул, не сдержав улыбки.
Легли позже обыкновенного. Юга понимал, что отпускать от себя Второго сегодня не стоит. Взвинченный, выпитый войной, он и так отдыхал реже положенного.
— Ты горячий, — сказал Третий, ладонью трогая лоб друга. — Что на тебя нашло, а? Дятел же, на него каждый раз вестись — жизни не хватит. Не стоит того.
— От тебя прохладой тянет, — пробормотал Выпь, закрывая припухшие веки и ловя в темноте его руку, — как от ночной реки, знаешь. Хорошо так.
— Ну, правильно, тиной и лягушками несет. — Рассмеялся Юга. — Ты огонь, я вода.
— Верно. Верно.
Второй успокоился постепенно; закинул руку ему на бок, задышал глубже. Юга всматривался в его лицо, удивляясь, как оно изменилось — и не изменилось совсем — с той первой встречи на Сиаль.
Вечность минула.
Сильный, высокий. Жилистый. По-прежнему чуть сутулился, когда стоял. Ходил широко, размахивал руками. И рот большой. Лягушачий. Юга вздохнул.
Верно, верно, повторил про себя его голосом и закрыл глаза, засыпая под тягучую перекличку ночной стражи.
***
Его сдернуло с койки, вбило спиной, затылком о крытый шкурами пол.
Юга вытаращился молча, растеряв дыхание.
Палатки не было — к земле прижимал Второй, закрывал собой от чего-то лютого, кричаще воющего.
Ревели рогачи. Вторили им люди и животные, пахло пролитым огнем и кровью.
Выпь взметнулся, подбил ногой дикту и, круто извернувшись, остановил удар, упавший сверху.
Юга перекатился, чтобы не мешаться под ногами. Вскочил сам и глаза в глаза столкнулся с Хангаром. Лицо его было плотненько забрано золотой, с ноготь, чешуей. Смотреть долго не стал. Бок резануло болью, а волосы вскипели, хлестнули, выбили Хангару лицо вместе с черепом.
Юга оглянулся. Кругом диковало. Нападение случилось внезапно. Пришло, и готовы к нему не были. Люди отбивались в полутьме; Хангары наступали. Шкуры мягко скользили под ногами. Выпь добил тварь, похожую на вырезанную из темноты длинную птицу, и встал рядом, спина к спине. Третий клял себя последними словами — какой болван, снял доспехи. Следовало ложиться в них.
Нево-небо просветлело, когда с корабеллы Волохи сорвался сгусток света. Брызнул гибкими иглами, минуя своих и казня чужих. Игольница.
Ночные пришлецы дрогнули, попятились.
Люди воспряли.
— Долосс! Долосс! — прокричали из темноты.
Ударили барабаны, вторно запели рогачи.
Где-то там билась Медяна, сражались арматор и кудрявый РамРай. Мир Юга сузился до пятачка, до спины Второго, к которому его прибивало волнами Хангар.
Выпь держал врагов на расстоянии. Дикта шла его рукам, был он с ней ловок, точно цыганский пес Волохи — с ножами.
Юга же с другим оружием дружен был. Вздохнул, выдохнул, пользуясь коротким затишьем. И шагнул вперед, прямо под изгибистое, струнчатое, пилой выщербленное оружие Хангар. Шагнул, увлекая, таща за собой в плетень танца, окутывая уже созданным, уже начатым прежде и теперь — лишь продолженным. Таких заготовок у него скопилось изрядно. Научился. Научили.
Противников отшвырнуло прочь, смяло, смололо в крошку Граблями. Юга даже вздрогнул — не ждал такого эффекта.
Из темноты же, из межпалаточного ряда, вдруг выдвинулось нечто. Собой оно было будто бы сложение двух людей: как если бы один встал на четвереньки, а другой влез ногами ему на макушку. Существо двигалось быстро, споро, раскидывая людей, как сухие листья.
— Долосс, — сказал Выпь.
Выставил дикту, пригнулся. Долосс же остановился против них как будто в раздумье, в нерешительности. Вблизи стало видно, что сложен он пока не крепко, что пленные Хангары вросли друг в друга не совсем ладно.
— Ну, — шепнул Юга, — тоже будешь приручать диковину или к Луту, сразу пришибем, чтобы не мучилось?
Долосс же определился скорее, двинулся к ним. Однако прежде, чем успели дать отпор — на спину твари скакнул некто и с разворота снес верхнее туловище, с плечами и головой.
— Проглядели! — рявкнул сердитый Гаер, коротким движение освобождая Двухвостку свою от налипшей золотой шелухи. — Задницы оторву!
Погрозил кому-то кулаком и прыгнул в темноту.
— Это он не нам, — обнадежил друга Юга.
Дальше стало не до разговоров.
Долоссы больше не подходили, но и рядовых Хангар хватало. Отражение забороло, верх брало; враги, зажатые Лагерем, теряли в силе и количестве.
Наконец, Хангары отступили от них и — рассыпались вдруг с тихим, мертвым шелестом. До Юга долетели удивленные вскрики соратников. Выпь подошел, ткнул диктой — золотая пластинка хрустнула, ломаясь.
— Старая шкура, — сказал Второй, развернулся к Юга. — Обноски свои нам закинули. Что не жалко. Так, видимо, и пробрались — птицы ночные шелуху на крылах принесли. Кто же на птиц подумает? Корабеллы да веллеры по воробьям не стреляют.
— Кто же птиц тех так ловко направил? — спросил Юга задумчиво, опустился на корточки, пальцами коснулся изношенной пластинки.
На подушечках осталась золотая пудра.
Выпь пожал плечами. Он смотрел куда-то вдаль, щуря глаза. Юга проследил его взгляд.
Светлело. Вновь забили барабаны.
— Сбор, — вздохнул Выпь, глянул на Юга. —
