— А который теперь час?
— Джеки, пожалуйста. — Всхлипывания, потом: — Мне надо с тобой поговорить. Мне нужна твоя помощь.
Моя помощь? Ему нужна моя помощь? Сама эта мысль уже казалась безумием, но как тут было отказаться? Я записал адрес, положил трубку. Поглядел на часы. Пять сорок три.
Через двадцать минут я сидел в своей арендованной машине и направлялся к дому Сэмми Дэвиса-младшего.
* * *
Сэмми жил на Холмах. На Голливудских Холмах. На Голливудских Холмах, прежде заселенных сплошь белыми. Либеральный Тинселтаун сколько угодно чесал языками, выдумывал идеальный мир на экране, но, точно так же, как большинство анклавов, состоящих из людей одного цвета кожи, там отнюдь не были готовы выполнять стойку на руках и играть на тубе по случаю того, что по соседству поселился чернокожий парень. Но затем объявился мистер Развлечение. А когда Сэмми Дэвис-младший решает поселиться в твоем районе, то его уже ничто не остановит. Настолько он был всесилен.
Я подкатил поближе к дому и направился к двери, но не успел позвонить или постучать, как дверь распахнулась. На пороге показался Сэмми — обработанные химией волосы всклокочены, на подбородке щетина. Вид у него был такой, будто он неделю не спал.
Сэмми не проронил ни слова. Он просто открыл дверь, потом побрел обратно в дом, как зомби. Я пошел следом за ним в гостиную (размером примерно со всю мою нью-йоркскую квартиру), где он рухнул на кушетку.
Я не знал, что и сказать, с чего начать.
— Как ты… Всё в поря…
— Он пытается меня убить.
Я быстро огляделся по сторонам, слегка втянув голову в плечи. Стоило ли вылезать из постели и мчаться сюда, в Холмы, только для того, чтобы закончить тут жизнь.
Сэмми повторил:
— Он пытается меня убить. — Потом пояснил: — Фрэнк пытается меня убить.
— Фрэнк Костелло?
— Синатра. Фрэнсис шкуру с меня хочет содрать.
— Но почему? Что ты такого…
— Ничего я не сделал. Ничего… Несколько месяцев назад я выступал по радио в Чикаго…
— В шоу Джека Айгена? Да, я слышал эту передачу. О чем ты тогда думал?
Сэмми мои слова подкосили как пуля. Он весь сжался в комок:
— И ты тоже? Ну, детка, мне конец.
— Да нет, все было не так уж плохо, — соврал я. — Мне так не показалось.
— А Фрэнку показалось. Он прослышал обо всем и кликнул свою шайку. Он всюду разослал приказ: «Чтоб никто не давал Смоки работу». И вот мне отовсюду приходят отказы, отменяются приглашения. Он выкинул меня из кино. У меня был контракт, Джеки, а он заставил их выкинуть меня!
— Не хочешь выпить? — спросил я. Я не знал, какое еще средство предложить, но вспомнил, как хорошо действовало на меня спиртное, когда мне бывало плохо. — Как насчет выпивки?
— О Боже. Что мне делать? — Сэмми продолжал корчиться, зарылся лицом в подушку.
Мне пришлось сесть. Положение требовало серьезного подхода, а я еще никогда в жизни не слышал, не видел и не делал ничего такого, что могло бы меня как-то подготовить к общению со звездами на грани срыва.
— Послушай, Сэмми, ты — один из лучших артистов в мире. Да, Фрэнк может наделать тебе неприятностей, но он же не сможет забрать у тебя все.
Подняв голову с подушки, Сэмми сказал:
— Малыш, если ты думаешь так, значит, ты не знаешь этого человека. Мир этот принадлежит Фрэнку. А мы только живем в нем. — Голова Сэмми снова рухнула на подушку.
Я предложил очевидное:
— Почему бы тебе не поговорить с ним?
— Я пытался. Он не отвечает на мои звонки, не хочет меня видеть. Он выступал в «Фонтенбло», когда я был в «Иден-Роке». Я зашел туда — так он даже на сцену не выходил, пока я не покинул гостиницу. — И снова отчеканил: — Он — даже — на сцену — не — выходил.
— Я не… Конечно, он немножко расстроился, но он же не станет…
— Он делает фильм…
— Он…
— Он делает фильм, и там все снимаются.
— Что значит — все?
— Дайно, Джоуи, Энджи, Питер…
— Лофорд? Но он же…
— Он терпеть не может Лофорда, но тот тоже там играет. Там все играют, а меня там не будет, если все не утрясется.
— Ну хорошо, а может, кто-то за тебя поговорит с Фрэнком? Может, Дин…
— Дин не станет подставлять под удар свою задницу. Энджи смелее, чем Лофорд, но Фрэнк никогда женщин не слушает. Джоуи же рад уже тому, что его взяли…
И вдруг до меня дошло, зачем он вызвал меня в такую рань сюда, на Голливудские Холмы.
— Сэмми…
Сэмми приподнялся, но был все еще не в состоянии встать и потому взмолился сидя:
— Пожалуйста, Джеки… Кроме тебя, некому.
— Меня? Что же, мне отправиться к Синатре и… Я же не…
— Он хорошо тебя примет. Ты ему нравишься.
— Да, но я же… я… — Как бы мне ни было неприятно в том сознаваться, но такова была правда: — Я же никто.
— Джеки… — В душе у Сэмми клокотало множество чувств. Загнанный в угол отчаянием, он готов был слезно молить и упрашивать. В нем клокотали боль и нужда и угадывался страх человека, который окидывал взглядом все, что он успел выстроить, все, что было ему дорого… Это был страх человека, который ожидал, что вот-вот увидит, как рушится его жизнь, как все разлетится на мелкие кусочки всего-навсего из-за его минутной оплошности. И все это он заключил в одно-единственное слово: — Пожалуйста!
Мне вспомнился тот день в Чикаго. Вспомнилось, как я сидел в аэропорту, слушая по радио голос Сэмми и думая: ну что же. Это его дело, не мое. Если бы я знал тогда то, что знаю теперь… Я сказал:
— Ладно.
* * *
Синатра находился в Палм-Спрингз. У него там был дом. Сэмми дал мне номер его телефона, и чуть позже, набравшись храбрости, я позвонил. К телефону подошел Джилли, и я в душе обрадовался. Сказал ему, что хотел бы поговорить с Фрэнком, — надеясь, что того не будет поблизости. Тогда я смогу сказать Сэмми, что я звонил, пытался, но Фрэнка не бы…
Джилли попросил меня подождать у телефона, куда-то отошел, потом вернулся и сказал:
— Фрэнк говорит: конечно, заезжай.
— Но я…
Джилли начал объяснять мне, как добраться до места.
Я вовсе не напрашивался на встречу с глазу на глаз. Но я прекрасно понимал, что если получаешь приглашение от Главного, то отклонить его немыслимо. Я записал объяснения Джилли, сел в машину и покатил в пустыню.
Почти три часа я ехал до дома Фрэнка, который оказался не домом. Это было огромное владение, огороженная территория, ранчо посреди нескольких акров земли на Уандер-Палмз-Роуд, неподалеку от клуба «Тамариск-Кантри». Теннисный корт, бассейн, парочка хижин для гостей, вокруг которых были высажены кактусы, мексиканские сосны и опунции. Все это походило на аванпост живущей полной жизнью миссии в пустыне.
Я припарковался, направился к двери, которая показалась мне главной. Гостя приветствовал коврик с надписью: «ПОДИ ПРОЧЬ!»
Очень мило.
Я нажал на дверной звонок.
Пустыня дышала горячим воздухом, который, будто наждак, все терся и терся о тебя.
После второго звонка наконец показался Джилли.
— Привет, Джеки, — поздоровался он, но поздоровался сухо. Он не был рад меня видеть, просто мирился с моим присутствием, как мирятся обычно с парой зимних месяцев. Единственное занятие, которое имелось у Джилли в жизни, — это быть другом Фрэнка. У меня создалось впечатление, что ему не очень нравилось, когда посторонние люди мешали ему выполнять эту работу. — Ступай поздоровайся с Фрэнком.
Джилли пошел в дом, я последовал за ним. Внутри дом был украшен собранием памятных предметов. Плакатами с кадрами из фильмов, где снимался Фрэнк. Золотыми пластинками Фрэнка, фотографиями Фрэнка в компании с различными знаменитостями. По сути, неизменным мотивом являлся сам Фрэнк. Если для большинства людей дом — это крепость, то жилище Фрэнка было его храмом самому себе. Именно таким храмом, причем оранжевым храмом. Фрэнк обожал оранжевый цвет.
— Оранжевый — самый счастливый цвет, — заявил он, приглашая меня в свою гостиную. — Мне он никогда не надоедает.
В этом можно было не сомневаться. На нем была оранжевая спортивная рубашка и коричневые штаны. Пожалуй, сочетались они неплохо. Вроде как.
— Что будешь пить? — спросил Фрэнк.
Я отказался:
— Рановато для меня.
Отказ не принят:
— Никогда не рано начинать. Джилли, приготовь для кореша что-нибудь со льдом.
Джилли отправился выполнять поручение.
Я подошел к окнам, простиравшимся от пола до потолка, полюбовался бассейном, перевел взгляд на пустыню, расстилавшуюся вдаль до горизонта.
— Какое красивое место вы выбрали!
— Я безумно люблю пустыню! Сухая, раскаленная, солнце жарит день-деньской… Земля тут такая крепкая. Все, кто тут живут, тоже крепкие. Знаешь, кто живет в пустыне?
— Кто живет в пустыне?
— Твари, которые не умирают.
