Возвращался я в Ленинград совсем в другом настроении. Видимо, я острее, чем когда-либо раньше, почувствовал временность отчего дома. В Ленинграде меня ожидали некоторые неожиданные неприятности, которые, понятно, не улучшили мое настроение. Но зато в апреле съехались все мои самые дорогие гости, мои друзья Миша Туровер, Марк Одесский и Леня Чернявский отмечать тридцатилетие окончания института и, как это было не раз, заодно и мой день рождения. Не могу не вспомнить, что в тот раз у меня в гостях были и другие мои друзья-ленинградцы Саша Бомаш и Радик Шапиро. Сашу Фуксмана уговорить не удалось.
Не знаю, что было первопричиной, огорчения или радости, но именно в этом году я впервые почувствовал свое сердце. В течение довольно длительного времени меня мучили жесточайшие перебои в сердце, до двадцати перебоев в минуту. Но потом, после того, как я стал принимать лекарства, прописанные мне доктором Надеждой Сергеевной Алексеевой, сердце мое успокоилось на долгие годы.
Еще на втором или третьем курсе института наш Миша стал серьезно заниматься литературой. Нет, я имею в виду не чтение, читал он много и раньше. Он начал писать. Возможно, процесс, запущенный еще в тридцатой школе, потребовал естественного выхода. Впервые на это обратила внимание Нонна, и она же мне сказала, что Миша старается не афишировать свое новое занятие, более того, он старается, чтобы его записи не попадались на глаза. Через некоторое время я заметил, что интерес к учебным делам у него явно пошел на спад. Я попробовал с ним поговорить на эту тему, но он мне категорически заявил примерно следующее: “Знаешь, папа, я хожу в институт, в основном, только для того, чтобы вас не огорчать. Если же ты будешь на меня нажимать, я вообще брошу институт”.
Миша получил распределение в одну из организаций, расположенных, среди многих других, в Михайловском дворце. Как называлась эта организация, я не помню, не уверен, что и Миша помнит ее название. Диплом инженера по АСУ, автоматизированным системам управления, определил характер его работы – работу программиста. Думаю, что проку от работника, который в столе держал тетрадь со своими сокровенными записями и книги, далеко не технические, и при каждом удобном, и даже не очень удобном, случае сосредоточенно что-то записывал в свою тетрадь или читал, было немного. Поэтому, когда он через полтора года подал заявление об увольнении, никто его не отговаривал. Миша пошел работать экскурсоводом. Он водил экскурсии по Петропавловской крепости, Летнему саду и по Домику Петра. А все свободное время и дома и на работе он либо читал, либо писал. Кстати, несколько наших родственников и знакомых посетили экскурсии, которые проводил Миша, и всем им они понравились. Читать же нужно было не только много, но и систематично – ведь он не получил какого-либо гуманитарного образования и должен был восполнить этот пробел самообразованием. Чтобы улучшить свое материальное положение (зарплата экскурсовода была незначительной), Миша нашел себе дополнительную работу. Он пошел работать библиотекарем в общежитие Ижорского завода.
Нетрудно себе представить, что и суммарный заработок Миши и его жены, Тани, в то время был совсем невелик, а после рождения ребенка положение стало еще более серьезным. Тем не менее, наш сын категорически отказывался от какой-либо денежной поддержки, и изменить его позицию было невозможно. Однако моя жена нашла “обходной” способ помощи молодой и неординарной семье. Она ходила за покупками, как правило, с двумя сумками: в одну она укладывала продукты для нашей семьи, в другую – для Мишиной.
За вторую половину десятилетия Миша написал два романа, несколько эссе и сборник рассказов. Отмечу здесь этот сборник рассказов, названный “Неустойчивое равновесие”, произвел на меня особое впечатление. Сборник содержал 13 рассказов, в каждом из которых описывается развитие событий, в основном, трагических, порожденных заложенными в человеке некоторыми свойствами, о которых он не знает и может прожить жизнь, так и не узнав о них, но которые, как взведенный курок, готовы нарушить равновесие его жизни и жизни окружающих его людей. Миша попросил перепечатать этот сборник у меня на работе – имевшаяся у него портативная пишущая машинка не обладала качеством печати, необходимого для официального предъявления работы. Так получилось, что перепечатанные рассказы прочли несколько сотрудников института, и каждый из них посчитал своим долгом поздравить меня с тем, что мой сын настоящий писатель – рассказы очень понравились.
На конференции молодых писателей Северо-Запада несколько Мишиных рассказов заняли призовые места. Миша пытался опубликовать свой сборник целиком или в виде отдельных рассказов в журналах, но везде встречал отказ, как правило, приправленный комплиментами, но. Упреждая дальнейшие события, скажу, что эти рассказы не опубликованы и поныне, но уже не по тем причинам, на которые ссылались или намекали редакторы доперестроечного времени. Миша теперь считает, что они могут нарушить представление о стиле всех его последующих работ.
И среди людей тоже есть люди
Поиском обмена ростовской квартиры родителей Нонны на ленинградскую мы занимались и в Ленинграде, и в Ростове. Надежд особых не было, а время шло, болезни у родителей прогрессировали. И во второй половине 1973 появился вариант, который оказался вполне реальным. За ростовскую квартиру в 60 метров, правда, не идеальную по многим параметрам, предлагалась однокомнатная квартира: комната 14 м2 и нормальная кухня с окном, на восьмом этаже девятиэтажного дома в Веселом поселке – в новом промышленном районе Ленинграда.
Хозяйка этой квартиры, еще молодая, энергичная женщина, правильно оценила нашу ситуацию и поняла, что условия диктовать может она. Так оно и получилось. Как бы то ни было, но от одного сознания, что рядом с нами будут жить самые близкие люди, на душе становилось светлее. Сам переезд решили максимально ускорить, и в январе 74-го года Нонна выехала в Ростов помогать родителям собирать нужные вещи и освобождаться от ненужных. Очень активно помогал старикам всегда приходящий в нужный момент на помощь мой двоюродный брат, Марк Шульгин.
И вот, в начале февраля мы встречаем на Московском вокзале наших дорогих новых ленинградцев. Помимо такси и моей машины, их ждала также машина “Скорой помощи” – так побеспокоилась о Матвее Семеновиче не то администрация Ростовского вокзала, не то поездное начальство – не помню. И хотя вся их мебель и большинство узлов уже находились на Искровском проспекте, в их новой квартире, Сарра Наумовна и Матвей Семенович остановились пока у нас. Матвей Семенович чувствовал себя неважно, да и психологически с такой остановкой им легче было совершить столь крутой поворот в своей жизни.
Как ни странно, но особой тесноты, а нас стало пятеро, мы не испытывали, хотя я не запомнил, как мы укладывались спать. Помню только, что Матвей Семенович занял диван Миши на нашей бывшей кухне. Так мы прожили месяц. Матвей Семенович с удовольствием смотрел ленинградское телевидение, как нам казалось, привыкал к мысли, что он уже не в Ростове, а мне он как-то сказал: “Ты не думай, я приехал сюда не умирать”. Третьего марта нас с Нонной пригласили соседи, жившие над нами, на день рождения. Через час или два звонок в их квартиру. У двери стоит Сарра Наумовна: “Папе плохо”. Умер Матвей Семенович в эту же ночь, 4 марта 1974 года.
Сарра Наумовна переехала в свою квартиру, естественно, без какой-либо радости. Однако уже к началу лета она свыклась с мыслью, что она осталась одна, Моти нет, и она живет в совсем новых, но, в общем, неплохих условиях. Этому способствовало внимание и забота ее детей. Юра часто приезжал из Москвы, но больше всего для этого делала Нонна. Почти каждый день после работы она шла не домой, а на Искровский, к маме. Я уже привык к тому, что она появлялась дома только поздно вечером. Сарре Наумовне нравилась не только ее квартира, но даже индустриальный пейзаж, видимый из окон ее квартиры. Об этом она неоднократно с улыбкой заявляла. Здесь в полной мере проявилась сила ее характера, сила ее духа.
Но резкие изменения в жизни, смерть мужа, не могли не отразиться на ее здоровье. Через два или три месяца Сарра Наумовна заболела, и заболела серьезно. У нее случилось кровоизлияние в мозг, причем по полной программе. Состояние было плохое, врачи ничего не обещали. Еще раньше, до болезни, мы по объявлению наняли помощницу-компаньонку, которая жила вместе с мамой и оказалась не только очень хорошим и добрым, но просто своим человеком. Начала она с того, что назвалась “тетей Валей”. И, действительно, она такой для нас по-настоящему стала. Особенно важно было ее присутствие в эти тяжелые дни и недели. Однако скажу больше. Когда ее помощь, к сожалению, была уже не нужна, наши самые теплые отношения продолжались еще долгие годы.
