Только стопудовую компру, и я его сниму.
— Снять мало. Надо арестовать и шлёпнуть при попытке бегства. А потом судить закрытым трибуналом.
Первый коротко хохотнул.
Филатов не смог удержаться, чтобы не испортить настроение своему шефу.
— Обязательно ехать в этот гадюшник? — спросил он.
Первый ответил, как учитель бестолковому ученику:
— Политика! Я давно лично с народом не общался.
Это было правдой. Первый со дня вступления в должность для граждан страны существовал только в телевизоре, куда доходил сигнал, и в газетах, куда их довозили. Одно время еженедельные выступления Первого транслировали по радио, но, проанализировав агентурные сообщения и «отзывы с мест», решили отказаться от американских приёмов «обращения к нации» по поводу и без повода. В народе за Первым, открывшего в себе дар говорить правильно и долго, прочно закрепилась кличка «Матюгальник».
— А ты здание театра давно видел? — спросил Филатов.
— Не понял? — сделал удивлённое лицо Первый.
— Проехали…
Филатов не стал уточнять, что его отдельная рота личной охраны раствориться в лабиринтах исполинского храма песни и пляски Армии, как муравьи в тайге. А брать штурмом здание театра без поддержки танков и авиации — занятие безнадёжное. Особенно, если в тылу у тебя части СБР, молящиеся на своего командующего и плевавшие на главкома.
Он задом толкнул дверь, вышел в коридор, открывая выход Первому.
Фараон
Старостин положил трубку. Полез в карман за папиросами, вспомнил, что оставил пачку на столе внизу, и выругался:
— Паяц, дешёвка! А туда же лезет… Ему бы только потрепаться на публике. Второе явление Троцкого народу!
«Спокойно, Иван, — приказал он сам себе. — Не мандражируй. Так начнёшь от собственной тени шарахаться. Ни с чем этот звонок не связан. Вернее, связан, но не с тем, чем ты подумал. Филатов крутит, сразу видно — он!
А ведь ты правильно рассчитал, когда сам за кремлёвскую стенку не полез, а этого попугая в кресло впихнул. На хрен, на хрен! Быстро же они паяца окрутили, даже не ожидал. Знал, что с гнильцой парень, с изрядной гнильцой, жизнью пыльным мешком не битый, но что бы так быстро скурвился, нет, не ожидал. Урок! Половину, если не больше своих придётся к ногтю, и в самое ближайшее время. Начнут хапать и врать. Им только позволь, схарчат самого, не крякнут! Разберёмся …
А мне сейчас крепкие мужики нужны. Какой номер-то у него? Вот, память девичья — «дала, а кому — не помню». Ага! Сейчас мы отца-командира обеспокоим».
Он потянулся к телефонной трубке…
Ретроспектива
Особый Дальневосточный военный округ
(за четыре года до описываемых событий)
Фарон
Утки выскочили из-за леса неожиданно, дружно пошли кругом над озерцом; четыре силуэта чётко выделялись на фоне по-вечернему прозрачного неба.
Старостин присел, взяв ружьё на изготовку, с замирающим сердцем следил как медленно снижаются птицы, выждав момент, выпрямился, поймал на мушку первую. Стрелял на упреждение; утку подбросило, вышибло несколько перьев, она сложила крылья и камнем пошла к воде. Он уже было взял на мушку вторую, но краем глаза заметил, что первая выровняла полёт и по крутой глиссаде уходит к камышам; растерявшись, дёрнул стволом в её сторону и не целясь выстрелил.
Слева один за другим ударило два выстрела, по характерным всплескам понял, Скобарь попал, и чертыхнулся.
— Эй, мазила, иди ко мне, перекурим! — позвал из-за камышей Скобарь.
Старостин стал пробираться по кромке воды, с трудом различая тропку в густеющих сумерках, несколько раз оступился, громко чавкнув глиной.
— Тише там, лосяка! Птицу распугаешь.
— Да иди ты! — Старостин с трудом пробившись через пучки сухой осоки, выбрался на сухой пятачок, где стоял, подхватив ружьё под руку, Скобарь.
Джана, отчаянно молотя лапами, разгоняя круги по матовой стоячей воде, уже подбиралась к лежащей на воде утке.
— Скорее ты глоткой своей лужёной распугаешь! — проворчал Старостин.
— Учись, пока я живой. Две — как с куста! — Скобарь закинул ружьё на плечо, вытер руки и полез в карман бушлата за сигаретами. — Нет, это какая же память нужна, чтобы в такой одёже ходить? Только на спине карманы не напендюрили!
— Мои будешь? — Старостин протянул пачку папирос.
— Твои курить, лёгкие до колен иметь надо. Спасибо, уже нашёл. Местный табак, кислятина, но приятный.
— Одну вижу, а вторая где? — спросил Старостин, выдохнув дым.
— Там, под камышами. А ты? Глаза в разные стороны разбежались, да? — Скобарь выставил в улыбке крупные хищные зубы.
— Ага. Думал, подбил, а она, стерва, опять на крыло поднялась. Обидно.
— Запомни, все стрелки делятся на дергунчиков, моргунчиков и мазунчиков. Ты — типичный дергунчик. Зачем вприсядку прыгал? Спокойнее надо, тут утки к выстрелу привыкли, стрельбище рядом. А на шебуршение внизу реагируют моментально. Ай, молодец, Джана!
Собака выбралась на берег, бросила утку к ногам хозяина, завертела длинным телом, обдав их с ног до головы холодными брызгами.
— А вторая? Мы филонить не договаривались! Ищи её, Джана, ищи. Пшла вперёд, собака моя ненаглядная! — Скобарь слегка толкнул собаку к воде.
— Темнеет. — Старостин поднял голову. — Вон и звёзды высыпали. Может, поедем, Алексей?
— Погоди, сейчас ещё один заход будет. Я их расписание полётов уже изучил. Пульнем по разу — и домой. Ай, молодец, Джана! Ай, хорошая! Давай-ка её сюда.
Джана выбралась на берег, бросила в траву трупик утки, самозабвенно от чёрного носа до кончика куцего хвоста затряслась, обдав людей шрапнелью холодных капель.
— Ох! — невольно вздрогнул Старостин. — Что же она, стерва, брызгается! Приучил бы в стороне отряхиваться.
— Э, не понимаешь! На утренней зорьке иногда так в сон клонит, а Джана как даст душем, аж дух захватит! Сервис, ха-ха-ха! Бесплатный…
— Тише, граммофон!
— Ладно, не бойся, Иванович. Будут у тебя утки. Ещё вчера заготовили. Покажешь в Москве, пусть сохнут от зависти.
Помолчали, прислушиваясь к небу. Было тихо, только что-то плескалось у дальнего берега. От воды тянуло холодом.
— Так что ответишь, Лёша? — спросил
