— Мать, Пресвятая Богородица! Я ж тебя цельный час по дому ищу… Иди сюда!
Но Лиза не шевелилась. Широко открыв глаза, она глядела на то, безликое и бесформенное, что наполняло ее ужасом… И вдруг она засмеялась отрывисто и глухо… Точно ворона закаркала в тишине спящего дома. При неверном свете ночника она разглядела, что на отдушине висел отцовский кафтан.
Много лет прошло с тех пор… И вот то же странное чувство освобождения пережила она сейчас, в это майское утро… Освобождения от пут, державших ее душу в плену мистического ужаса перед жизнью, перед страстью, перед тем, что она называла изменой, позором, грехом…
— Вот и все! — сказала она вдруг громко. — Вот и все…
И она засмеялась. И с улыбкой на лице она уснула внезапно.
VII
Она проснулась потому, что стучали в дверь. Афимья просунула голову и со страхом глядела на кушетку.
— Живы вы али нет, Лизавета Филипповна? Уже двенадцатый час…
Лиза села, оглянулась, и краска залила ее щеки… Но ни тени раскаяния не почувствовала она. Только безмерное удивление и радость оттого, что миновала долгая, глухая ночь одиночества.
Как живое встало перед нею лицо Андрея. И она спокойно глянула в эти серые глаза, наполнявшие ее жизнь такой знойной тревогой, такой мучительной жаждой счастья… «Я все-таки люблю его и не могу разлюбить, — вдруг поняла она. — Но теперь и любить его, и жить без него мне будет легче…» Она вспомнила ту блаженную минуту в передней… Минуту невыразимой тишины после стольких месяцев тоски и страданий. Вспомнила не столько лицо Потапова, сколько прикосновение к его груди и теплоту его объятий… «Я его тоже люблю… Не знаю как? Не знаю, много ли, мало ли?.. Но мне хорошо…»
Она встала и радостно засмеялась…
Началась жизнь!.. Новая, интересная, жуткая жизнь!..
Одевшись, Лиза поехала на другой конец города. В переулке она отпустила извозчика и, никого не спрашивая, отыскала сама дом. Одноэтажный, деревянный, с зелеными ставнями, с цветущей геранью на подоконниках и молодыми березками перед окнами, он показался Лизе очаровательным. Да и вся улица понравилась ей, с этими заборами и огородами, с курами, спокойно купавшимися в пыли, с босоногими ребятишками, игравшими в бабки. Она вошла во двор.
— Кого вам? — спросила совсем «обалдевшая» от восторга чумазая девочка. — Феклу Андреевну?.. Вот тутотка…
Лиза вошла в темные сени и постучалась.
Комната в два окна, разделенная занавеской, была чиста, несмотря на явную бедность. На керосинке что-то кипело. На полу босоногая девочка, в подвернутой рубашонке, сосала баранку. В люльке, подвешенной к потолку, спал младенец.
Лиза остановилась на пороге. Стройная женщина с бледным лицом так и впилась в гостью огромными глазами.
— Вы — Фекла Андреевна?
— Я… Что вам угодно? — сухо спросила хозяйка.
— Я к вам от Николая Федоровича…
— Ага!.. Садитесь, пожалуйста!.. Давно вас жду… — Она быстро заперла окно, смахнула фартуком со стула и подвинула его гостье. — Извините за беспорядок, — улыбнулась она, вытирая о фартук руки. — Обед готовлю. И одеться не успела.
Лиза с волнением глядела на ее лицо и находила его удивительно интересным. Особенно хороши были лоб, брови, глаза и волосы, черными, пышными волнами подымавшиеся над упрямым, большим лбом. Нельзя было пройти равнодушно мимо такого лица! И с таким лицом — Лиза это чувствовала — нельзя было прожить мирную и обычную жизнь. «Будь она крестьянка и замужем за постылым человеком, она отравила бы мужа, — думала Лиза. — Она не снесла бы гнета… такая… И рука у нее не дрогнула бы пред преступлением. А мы, видя ее на скамье подсудимых, говорили бы: „Какое у нее необыкновенное лицо! Сейчас видна преступница!..“ Но ей посчастливилось встретиться с Потаповым. И вот сила не погибла, натура расцвела…»
Не прошло десяти минут, как уже обе женщины приветливо улыбались друг другу. Фекла Андреевна была в душе эстетиком, и Лиза пленила ее сразу.
— Не откажетесь выпить чайку? — ласково, с какой-то покровительственной ноткой спросила она. — Живо самовар вздую в сенях…
— Ах, с большой радостью! — Лизе не хотелось обидеть отказом первого товарища в ее новой жизни.
Пока хозяйка хлопотала, Лиза взяла на руки девочку. Малютка в немом благоговении перебирала цепочку барыни.
— Своих-то у вас нет? — спросила Фекла Андреевна, разрезая лимон. Лиза покраснела и качнула головой.
— Это большое счастье, — серьезно продолжала хозяйка, отгрызая кусок сахару и с наслаждением потягивая воду с блюдца. — Обуза эти дети в нашем положении, кому работать приходится всурьез! Хорошо, у меня мать есть… Коли арестуют, на нее оставлю… Вот эта девочка у меня в тюрьме родилась.
— Вы были в тюрьме??
— А нешто Степан… то бишь Николай Федорыч, вам не говорил? — Она покраснела, потом глаза ее стали светлыми… Ей было смешно, что она проболталась.
Но Лиза поняла, что замечать ей этого не надо.
— Как же? Из-за него тогда и я влетела… Только его-то в Якутскую сослали. А я отделалась шестимесячным заключением. Потому на меня улик серьезных не было…
— А вы давно его знаете? — Лиза не могла устоять перед желанием поговорить о Потапове.
— Николая Федорыча-то? — нараспев спросила Фекла Андреевна. — Это мой учитель. Как его не знать? Семь лет знакомы. Он моего жениха и подругу мою одну учил сначала, а потом и меня любопытство взяло. Хорошо он объясняет, заслушаться можно… А уж как о будущем строе говорить начнет, так и загорится весь! Нельзя, знаете ли, равнодушной остаться… Мне, бывало, после беседы этой и петь хочется, и плакать… Так лихорадка и трясет всю! Раза три этак я после его речей в демонстрации участвовала, в Нижнем, в Ростове-на-Дону, в Одессе тоже… Раз красное знамя несла, рядом с женихом Наташиным. Стреляли-то в меня, а убили его.
Лиза всплеснула руками.
— Убили??
— А как же? Нешто вы думаете, манифестации нам задаром сходят? На то и идешь… Но зато и минуты же какие! Ни страха, то есть вот ни настолечко!.. И словно бы пьяная…
— Вы сказали — Наташа?.. Ну, а она как?.. Очень плакала?
— И-и… Вот убивалась! Они только что обручились тогда. И Наташа веселая да беспечная была. И ничем, кроме нарядов да любви своей, не занималась… «Наш век короток, — бывало, скажет. — Зевать нечего…» На всей фабрике первой красавицей была. Ну, а тут, как убили Сашу, жениха ее… ему всего двадцатый год шел, и красавчик какой!.. Тут уж она сменилась разом. Приходит ко мне, помню: «Достань, — говорит, — левольвер!..» — «А на что тебе?» — спрашиваю. — «Хочу, — говорит, — убить кого-нибудь… Жить не могу без этого!..» Так и горит вся… А я ей на это: «Зря ты все это затеяла… Только себя погубишь, — говорю… — Разве в этом настоящая работа?..» — Свела я ее к Николаю Федорычу. «Вот вам, — говорю, — работница! Теперь из нее веревки вейте!.. А назад ей дороги нет!..»
Лиза слушала, широко открыв глаза.
— Она на фабрике?
— Да, агитирует теперь. Ах, какая это девушка! Огонь… И ничего-таки не боится… «Дайте мне, — говорит, — самое опасное, чего никто не возьмется делать! Пошлите меня хоть в пекло!..» Понимаете? Это ей тоску залить хочется. И ненависти этой в ней столько теперь! На десятерых хватит…
Оттопырив бледные губы, она дула на блюдечко.
— А плохо вам было в тюрьме?
— Как сказать?.. Всего было, и хорошего, и плохого. Вот как родила я в лазарете, очень мне с дитем туго приходилось. Ну, а потом обошлось… Нас в камере человек двадцать сидело. Пять манифестанток, остальные уголовные. И, Боже мой! Что это за свары были спервоначалу-то между нас… Там воровки, убийцы, проститутки… И все они против нас… Вот тут уж мы агитировали всласть! Ха!.. Ха!.. «Дуры вы, — говорим, бывало, — дуры неповитые, за кого стоите? Вас по закону в тюрьму бросили. От нужды вы крали, от нужды на бульвар пошли, от темноты своей убийцами сделались… А почему вы темны да голодны?.. Ну-ка?.. А вот мы за вас всех, обиженных, дурех неповитых, жизнью да свободой жертвуем, в Сибирь идем… А вы чем бы нас поддержать, да еще ругаетесь? А кто вас скверной болезнью заразил да на улицу собой торговать погнал?» Ну, и так день, другой, неделю… Что ж вы думаете? Все они нам подчинились. Плачут, бывало… Жалкие такие!.. «Ничего, — говорят, — мы не знаем, и научить нас некому. В темноте ходим… К вся-то наша жизнь пропала…»
Лиза протянула свою чашку. Ей не хотелось уходить. Все казалось ей сказкой.
— Вы тоже на фабрике, Фекла Андреевна?
— Нет, где ж? После тюрьмы-то на нашего брата и глядеть-то никто не хочет. Хоть подыхай с голоду! Я вот белье шью. Муж зарабатывает, тянем кое-как… Иногда от партии получаю помощь. Нечасто… Тяжело уж очень обязываться, хоть бы и своим. Потому что мало денег у нас…
