На эту коллективную растрату можно было бы организовать 4 средних колхоза.
Взяв в аренду базар, коммуна понесла 13 429 руб. убытка.
Постройки разрушаются. Стекла выбиты. Двери пришли в ветхость. Ремонта давно не было. На морозе, под открытым небом стоят швейные машины. Уже без челноков, сломанные, с застывшей смазкой, покрытые инеем. Дети ими играют.
…В течение года коммуна получила 30 000 руб. авансов и кредитов. Где 30 000 рублей? Где материальные итоги хозяйственного года, кузнечный инструмент, мельница?..
Все проела коммуна.
Проблема желудка заняла руководящее место в коммуне и воспитала соответствующую психологию. Один из руководителей коммуны т. Утемисов на вопрос: как дальше будет жить коммуна? – ответил:
– В случае чего разберем крышу и продадим на дрова.
…Коммуна держала наемных рабочих (пекаря, повара, двух чернорабочих). Они попали в положение батраков коммуны. Байская идеология проникла в коммуну и свила там гнездо. Т. Байзаков – рядовой коммунар – дал чрезвычайно меткую оценку положению:
– Кушаем. Что скажут – делаем. Молчим…»[289]
Глава XIV
«Сплошная коллективизация захлебнулась в народных волнениях. Сталин отступил на целый год», – сказал об этом периоде писатель Борис Можаев.[290]
Официальные историки дружно молчат о событиях, происшедших в Казахстане, в крайнем случае обходятся двумя-тремя туманными фразами. Оно и понятно: хранитель секретных документов, «Институт истории партии при ЦК Компартии», заботился о показной, а не действительной истории своей партии. А. Турсунбаев в книге «Победа колхозного строя в Казахстане» (Алма-Ата, 1957), говоря об «антисоветских выступлениях», лишь вскользь упомянул о Сузакском «байском мятеже», а также «вооруженном выступлении баев в Адае, Алакульском районе и др.».[291] «История Казахской ССР» (Алма-Ата, 1977, т. IV) вообще не говорит об этом. «Очерки истории Коммунистической партии Казахстана» (Алма-Ата, 1963) ограничиваются немногими словами: «Враги советской власти не замедлили воспользоваться левацкими перегибами в колхозном движении. Они подбивали крестьян на антисоветские выступления, устраивали покушения на партийных и советских работников, аульно-сельских активистов. Так, в начале 1930 года байско-кулацкими элементами были зверски убиты 23 руководящих работника в Сузакском районе Сыр-Дарьинского округа. Классовые враги подстрекали крестьян к массовому убою скота перед вступлением в колхозы».[292]
Даже авторы относительно недавней, написанной в пору гласности статьи о «сложных вопросах коллективизации» – «С позиций правды», академик Б. Тулепбаев и кандидат исторических наук В. Осипов, обошли стороной этот вопрос.[293] Они признают, что нельзя все объяснять «злой волей кулачества», но, «не отрицая определенной роли кулаков», эти работники все того же Института истории партии при ЦК Компартии Казахстана (сменившего ныне вывеску на «Институт политических исследований») считают, что «в определенной степени (интересно, в какой же? – В.М.). ситуацию усугубляли неумелые, иногда преступные действия представителей государственных органов».
Ясно, с «позиций» чьей «правды» составлены эти уклончивые, напоминающие бюрократическую отписку выводы…
Мало что поясняет и приводимая верными защитниками «ленинских принципов» коротенькая справка: «В 1929 г. в Казахстане, по данным ОГПУ, действовало 31 «бандформирование» в составе 350 человек, в 1930 уже 82 и 1925 человек, в 1931 г. – 80 и 3192. Помимо этого, в селах и аулах за это время выявлена 2001 «враждебная группа» общим числом 9906 человек, кроме того, арестовано 10396 вредителей-одиночек. В результате их деятельности в 1929-1931 гг. было убито 460 партийно-советских работников, совершено 372 враждебных антисоветских акта, 127 поджогов хлеба и потрав скота».
ОГПУ почему-то не отразило в справке (или историки этого не упомянули) своих ответных карательных действий, их степени, размаха. Между тем даже по приведенным в предыдущих главах газетным заметкам видно, насколько сурово обходились и с «бандитами», и с «вредителями» (за избиение или покушение на активистов виновных наказывали исключительно «высшей мерой социальной защиты» – расстрелом; ну а вредительством считали все что угодно…).
Рамки гласности образца 1930 года были, разумеется, не столь широки, чтобы печать могла «освещать» народные волнения начала коллективизации. Лишь через полгода на Седьмой конференции Голощекин признал, что «антисоветские выступления массового характера имели место у нас». Говорил он об этом в первый и последний раз; другим руководителям подобных разговоров вообще не было позволено. Привел кое-какие подробности – до последнего времени наиболее полные. И с тех пор для историков эта тема на шестьдесят лет была закрыта (что, конечно, не помешало им защитить множество диссертаций о «победах колхозного строя»). О чем же говорил Филипп Исаевич?
«Во-первых, мы имели антисоветские выступления русского крестьянства в Зыряновском районе Семипалатинского округа… (организация этого выступления подготовлялась год назад). Во главе – чисто кулацкие элементы, с вовлечением чрезвычайно небольшого количества середняков…
Во-вторых – антисоветские выступления в шести национальных районах Центрального Казахстана, подготовляемые еще с весны прошлого года…
Все выступления представляют значительный интерес с точки зрения анализа борьбы полуфеодалов за старое (сами выступления начались с выборов хана). Основной лозунг – за религию, против коллективизации, против индивидуального обложения, за возвращение конфискованного в 1928 году скота и против классовой борьбы в ауле.
Таким образом, товарищи, основное в этих выступлениях – это борьба полуфеодалов и ишанов за полуфеодальный патриархальный аул.
Они сумели повести за собой аул, бедняцко-середняцкие массы… только на основе и на почве самых глубочайших извращений и ошибок.
…В этих районах ошибки в заготовках, и особенно ошибки в коллективизации, не ослабили бая, а укрепили его. Характерно, что там, где мы связывались с основными массами аула, с бедняками и середняками, они сами выдавали вождей и говорили: они нас натравили, говорят, что коллективизация есть та же конфискация, распространяемая и на середняка, и на бедняка, что все эти безобразия являются следствием общей политики советской власти.
И, наконец, характерно, что эти выступления имели место в кочевых и части полукочевых аулов Центрального Казахстана, что кочевая часть Казахстана меньше всего советизирована…»
Про восстания в Сузаке, в Алакульском районе и Адае Голощекин даже не упомянул.
Впрочем, в том же докладе он сказал, что Адай ликвидирован как округ. С чего бы это?
«Мы поставили задачу – вовлечь казахов в качестве рабочих на Карабугаз, на рыбные промыслы и Эмба-нефть (ясно, какое это «вовлечение» – ленинско-троцкистско-бухаринская воплощенная мечта о трудповинности и мобилизации крестьянской силы в трудчасти. – В.М.). Во-вторых, ту часть населения, которая не может хозяйственно окрепнуть в ауле, – переселить в земледельческие районы. Пока удалось перевести 374 хозяйства, которые все-таки осели, но каких трудов это стоило? Три раза, товарищи, мы их организовывали, давали денег, они доезжали до ста верст от Адая, там они давали достаточное количество тумаков уполномоченному, а сами возвращались обратно. (Смех.)».
374 хозяйства – это всего несколько аулов. А где же десятки тысяч людей, которые жили в округе? Голощекин про это не сказал. Однако в народе, конечно, известно, что адаевцы после восстания в большом числе откочевали в соседнюю Туркмению. А там продолжили вооруженную борьбу в рядах басмачей.
Таким образом, восстания народа прошли по всему Казахстану – от Мангышлака до Алтая и от актюбинских степей до Сырдарьи. Волнения начались в сентябре 1929 года в Тахтакупыре Кара-Калпакской области и Бостандыке Сыр-Дарьинского округа, 1 ноября восстала Батпаккара Кустанайского округа, 7 февраля – Иргиз Актюбинского округа, 26 марта – Сарканд Алма-Атинского округа и т. д. Выступления проходили под лозунгами: «Долой советскую власть, за свободный труд», «Во имя ислама», «Отмена советских законов против баев». Если прежде историки все валили на «кулацко-байские элементы», то ныне уже начали признавать, что «причиной выступлений были принудительная коллективизация, раскулачивание середняков и даже бедняков».[294] Голощекин, в июне 1930 года изображавший народное движение как борьбу полуфеодалов и ишанов, хорошо знал его подлинные причины: еще весной он сообщал Сталину в секретном письме, что раскулачивание доходило до отнятия абсолютно всего необходимого, до последнего куска хлеба.[295]
Мало-помалу становятся известны подробности тех событий. Вот, например, что происходило, судя по архивным данным, в Сузаке.
