В пункте «Наши мероприятия» сводки № 8 писалось:
«Действующими опергруппами и отрядами в районах, пораженных бандитизмом, продолжаются изъятия скрывающихся бандитов, пособников, прочего контрреволюционного элемента и оружия».
В жизни это выглядело примерно так, как поведал мне старый казахский писатель Г. X. Ахмедов. Вожак крайкомола возвращался весной 1930 года с подавления восстания. Ехали на нескольких машинах, было в них человек пятнадцать. По дороге показался в стороне старик казах на лошади. Один из пассажиров подозвал встречного и, когда тот приблизился, без слов, в упор застрелил его из нагана. «Зачем ты это сделал?» – спросили его. «Он же бандит!» – был ответ. «Какой бандит? Ты же слова с ним не сказал…» – «Нет, это был бандит!»
И, наконец, последний пункт чекистских мероприятий намечал традиционный большевистский грабеж:
«Ведется подготовка к конфискации имущества убитых, расстрелянных бандитов – участников контрреволюционного выступления, у крупных баев, ведущих контрреволюционную работу в пораженных бандитизмом районах».
В июне 1930 года Голощекин признал, что в ряде мест коллективизация себя скомпрометировала и потребуется длительный срок, чтобы поднять движение.
«Спрашивается, чья здесь вина? – задавался он вопросом на Седьмой конференции. – Что линия партии, что директива ЦК были абсолютно правильными (разрядка моя. – В.М.) и не могли дать повода к этим ошибкам – не подлежит никакому сомнению.
…Все практическое руководство крайкома, я уверен, что он абсолютно правильно проводил линию и директивы ЦК партии. Но вместе с тем мы не можем снять ответственности с крайкома за ошибки, которые сделали места».
Партийная логика была неизменной: центр всегда прав, на местах порой ошибаются.
В начале же доклада Голощекин говорил: «Разве не факт, что коллективизация в кочевых аулах не имела никаких предпосылок, абсолютно не была подготовлена нашими силами?» То есть, согласно партийной логике, для коллективизации не были необходимы ни предпосылки, ни мало-мальская подготовленность. Нужна была только линия партии.
* * *
Официальные историки и поныне, описывая перегибы первой волны коллективизации, пользуются данными, предоставленными Голощекиным в 1930 году в его докладе на Седьмой партконференции. Середняк, по свидетельству первого секретаря крайкома, оказался «широкозадетым». Насколько широко, можно судить по «цифрам исправления». Имущество было возвращено 9533 середняцким хозяйствам, 4073 середняка освобождены из ИТД, 1618 человек восстановлены в избирательных правах, из ссылки вернули 1160 середняков.
Почему-то до сих пор укрываются абсолютные цифры: сколько людей арестовали, сколько выслали, скольких расстреляли.
«Кулацко-байские» хозяйства, как пишет А. Турсунбаев в книге «Казахский аул в трех революциях», в 1930 году были разделены на три категории: первые выселялись за пределы Казахстана, вторые – за пределы округа, третьи – за пределы района. В 1967 году, когда издавалась эта книга, как-то не хотели вспоминать о том, что, например, кулаков или баев, отнесенных к первой категории, или к контрреволюционному активу, согласно инструкции ЦИК и СНК СССР от 4 февраля 1930 года надлежало немедленно изолировать или расстрелять, а семьи выселить в отдаленные районы. Существовал всесоюзный план – занести в первую категорию раскулачиваемых 60 тысяч хозяйств. По тому же плану около 150 тысяч хозяйств «богатых кулаков», входящих во вторую категорию, надлежало выслать в отдаленные места за пределы края. И, наконец, к третьей категории инструкция относила 800 тысяч менее мощных хозяйств, владельцев которых с семьями предлагалось переселять за пределы колхозов. О подкулачниках» зажиточных в этом плане по раскулачиванию 1 миллиона семей еще не говорилось: эти новые категории классовых врагов появились в результате живого творчества обобществителей чужого добра.
Планы на то и давались партией, чтобы их перевыполнять. «Уже в 1930 году было арестовано, расстреляно или выселено в северные районы страны гораздо больше кулаков, чем «планировалось», – пишет Рой Медведев.[297] – В 1931 году репрессии проводили еще более широко… По всей вероятности, общее число «раскулаченных» – около 1 миллиона семей, не менее половины которых было выселено в северные и восточные районы страны».
Этот автор известен осторожностью в оценках, потому и данные, приведенные им, по всей вероятности, наименьшие.
Продолжим цитату.
«Во многих областях и районах удары властей обрушились и на «маломощных» середняков, бедняков и даже батраков, которые отказывались по разным причинам вступать в колхозы, – их для удобства репрессий зачисляли в «подкулачники».
Жестокая директива о выселении всей семьи экспроприированного кулака была связана в первую очередь с тем, что государство в 1930-1931 годах не располагало материальными и финансовыми ресурсами для помощи создаваемым колхозам. Поэтому и решено было передавать колхозам практически все имущество кулацких хозяйств. Уже к маю 1930 года у половины колхозов кулацкое имущество составляло 34 процента неделимых фондов. Таким образом, форсирование коллективизации толкало к максимально жестоким методам раскулачивания. В холодных, нетопленых вагонах сотни тысяч мужиков, женщин, стариков и детей отправляли на Восток, в отдаленные районы Урала, Казахстана, Сибири. Тысячи их гибли в пути от голода, холода, болезней. Старый член партии Э.М. Ландау встретил в 1930 году в Сибири один из таких этапов. Зимой, в сильный мороз, большую группу кулаков с семьями везли на подводах 300 километров в глубь области. Дети плакали от голода. Один из мужиков не выдержал крика младенца, сосущего пустую грудь матери. Выхватил ребенка из рук жены и разбил ему голову о дерево…
Немало бывших кулаков и членов их семей погибло в первые годы жизни в малонаселенных районах Урала, Сибири, Казахстана и северо-востока европейской части СССР, где были созданы тысячи «кулацких», спецпоселений. Положение ссыльных изменилось только в 1942 году, когда молодежь из спецпоселений стали призывать в армию. К концу войны комендатуры здесь ликвидировали, и жители бывших спецпоселений получили относительную свободу передвижения».
В точности неизвестно, что натворил Голощекин в Казахстане, но даже по «цифрам исправления» можно предположить, что репрессированы были десятки тысяч людей. На Седьмой конференции Филипп Исаевич наводил самокритику, что-де резолюцию от 17 декабря 1929 года о полном обобществлении лучше было бы не выносить, а то ее, видите ли, на местах поняли как директиву.
«В этой резолюции, вопреки и в противовес всей деятельности крайкома, мы забыли о всей многообразности нашего хозяйства, о разнице между деревней и аулом» об особенностях Казахстана.
Есть еще вина, вина, которая могла влиять на наше окружное руководство… в январе месяце была дана телеграфная директива: «В связи этим встает задача немедленного проведения в жизнь всему Казахстану выселения кулачества мест жительства особенно округах сплошной коллективизации».
Эта директива через 3 или 4 дня была отменена, но головокружение все же было, было неправильное настроение ликвидировать кулака вне связи с коллективизацией… Здесь первоначальная ориентация крайкома была чуть ли не на 50-60 районов. Это тоже было отменено через 3-4 дня (потом было утверждено только 16 районов), но на окружное руководство эти ошибки могли некоторое время влиять».
Голощекин вновь и вновь пытался свалить всю вину в «массовом подведении середняка под кулака» на окружкомы и райкомы. Однако любопытная деталь: самое большое извращение линии партии в «практике» ликвидации кулака как класса он видел «в отнятии у кулацких хозяйств самого необходимого из одежды и домашней утвари и полном лишении продовольствия, что порождает сочувственное отношение к кулацким семьям и их детям со стороны середняков и даже бедняков, берущих их на прокормление».
Что-что, а это его по-настоящему раздражало! Еще бы, тут сочувствовали не абстрактным людям, а живым.
В стране шло великое переселение. Задолго до высылки «малых» народов, проведенной Сталиным в сороковых годах, цвет русского и украинского крестьянства – по существу, русский и украинский народ – ссылали в тундру и болота Севера и Сибири, в пустыни и степи Казахстана; казахов же, лучших в стране скотоводов, изгоняли тем или иным путем за пределы родного края или перемещали за тысячи верст внутри своей огромной республики.
Перемещали, ссылали, переселяли… какой-то смысл, отнюдь не только экономический и политический, таился во всем этом. Если теперь окинуть памятью множество давних и новейших, больших и малых перемещений наций и народностей внутри нашей страны за годы советской власти, начинаешь понимать, как целенаправленно и последовательно перемешивали народы друг с другом, растирая в некий единый серый обезличенный порошок, лишь бы только ни один народ не жил своей естественной духовной и исторической жизнью на своей родной земле – в родном селе, родном ауле, родном доме. Так из живого «человеческого материала», отсекая природное, корневое, особенное, конструкторы светлого будущего создавали советского человека.
