был отрезан. Мы поползли за угол дома. Залаяли соседские собаки. Мы вжимались в стенку, понимая, что позора не избежать. А каким будет наказание? Страшно подумать! Не пустят на день рождения двух главных кавалеров. Я тогда себя еще считал первым претендентом на роль ходилы. Мы не говорили «давай дружить». В обиходе было другое – «давай ходить». Сам потом слышал, как Глафира, жена Поликутина, громко говорила в учительской: «Тепленькая с Мангаевым ходит… Бросила Куприка!»
Говорила с какой-то радостной мстительностью. Я не понимал: чему радоваться-то? Дочка Поликутиных Ленка, с которой я сидел за одной партой, мне все равно не нравилась.
Тепленький, улыбчивый и доброжелательный хохол, в черной морской шинели пробежал мимо нас в дом. Он, действительно, хорошо относился к деревенским. Назначение командовать охраной стратегических баков он получил из города. Как-то, под осень, мы шли футбольной командой на тренировку. На наше новое поле на гектаре. Мимо, к своим блестящим на солнце объектам, пылил на «козлике» майор. Завидев нас, широко распахнул боковую дверку: «А ну, зараз зализайтэ, хлопчики!»
Мы не заставили себя уговаривать.
Набились чуть ли не всей командой!
Без пятнадцати минут до назначенного времени мы постучались в дом. Я хромал на правую ногу. Видимо, потянул мышцу, когда Пыжик придавил меня.
Хромой кавалер…
Зато Комок опять был хорош! Тепленькая пригласила почти весь класс. Мишка нарядился в серо-седой вельветовый пуловер. Мы говорили полувер, с ударением на последний слог. Из уголка пуловера выглядывала рубашка, чуть ли не с жабо! Или мне так хотелось запомнить: обязательно с позорным для реального пацана жабо. В общем, какая-то кипень воланчиков на груди. Наглаженные черные брюки. По-моему, еще дудочкой. Узконосые черные туфли.
И мы с Пыжиком – лохи лохами.
Правда, тогда такого слова мы еще не знали. Одеты были так. Рубашки какие-то клетчатые – байковые, шаровары чуть ли не с начесом, с резинками по щиколоткам. В общем, обыкновенные деревенские пацаны. А Мишка – настоящий кавалер.
Майор Тепленький ставил пластинку за пластинкой на радиолу. «Дружба» или «Рекорд». Тогда у нас еще не было магнитофонов. Корпус радиолы коричнево-желтый, как те самые коржи, которые Лариска на кухне мазала кремом.
Раскрыв рты, мы смотрели, как Миха кружил Тепленькую по комнате. Он умел танцевать вальс. Лариска раскраснелась, постреливала глазками в нашу сторону. Потом-то стало ясно, что стреляла она в основном в Хусаинку.
Зато мы отрывались в твисте. Только что вошел в моду и захватил страну «Черный кот». Первый советский твист. Музыка Саульского, слова Танича. Год примерно 1964-й. Майор ставил гибкую пластинку Тамары Миансаровой – и первым в круг выпрыгивал Бурыха. Не знаю, как он так научился танцевать! Он именно выпрыгивал и, опустив руки чуть ли не до пола, семеня на полусогнутых, шел на меня. Успевал крутить бедрами и дрыгать ногами. Номер исполнялся только дуэтом. Назывался Пат и Паташонок. Фишка заключалась в том, что в самый ответственный момент Серега, длинный и худой, к тому же рыжий, перепрыгивал через меня, маленького и верткого. Грубо говоря, я, согнувшись почти до пола, прошмыгивал у него между ног. Он их ставил циркулем. Номер разрабатывали и репетировали во время танцев в клубе. Мы с Бурыхой вообще были активными участниками сельской художественной самодеятельности.
Кажется, твистовать нас учили сейнеристы-моряки, их суденышки стояли на рейде в ожидании путины. Или Женя Розов, начинающий стиляга, привез новый танец из города.
Вскоре затем появились брюки клеш и шейк…
Подвернутая под окном нога, конечно, болела. Но ничего поделать я не мог. Нужно было во что бы то не стало опять ставить на место Миху Комкова. Я искренне не понимал: как же дуэль?! Я же «убил» его! Чего он опять лезет к Тепленькой?! Что за манера – всем и всегда обязательно хочется Тепленькой!
Хусаинка твист не танцевал.
Жгучими черными глазами он пожирал Лариску. Казалось, еще немного, и в доме Тепленьких раздастся гортанное абанамат! И Лариска, заливаясь слезами, убежит на кухню.
Варить чеченские галушки.
Но внесли торты. К чаю. Их было несколько, чтобы хватило на всех. «Медовики» с вареной сгущенкой. Приготовление одного из них я наблюдал в окошко. И, самое главное, два «Наполеона». Мы были ошеломлены. «Наполеон» таял во рту! Комок, правда, тут же заявил, что именно такой торт он ел у своей тети Маруси в Николаевске. Врал, наверное! Ничего вкуснее пирогов с толченкой (рыба-картошка) мы тогда не ели.
Ручки у чайных чашек на столе были такими тонкими, что мы боялись брать их в руки. Как мы раньше-то пили чай? Из металлических кружек или из грубых то ли глиняных, то ли фарфоровых. А тут нежнейший саксонский сервиз. Я повернул чашку донышком и прочел синюю надпись Saksonia. Я ее запомнил.
Вновь зазвучал вальс.
И тут неожиданно Лариска пригласила меня.
Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.
Что-то случилось со мной.
В журнале «Дальний Восток», который, среди многих других, выписывала моя мама на дом, я прочитал главы из нового романа Николая Задорнова. Отца нынешнего Миши Задорнова, того самого, что «Ну, тупые!» Отец Задорнов написал про капитана Невельского, первооткрывателя Амура и наших мест. Именно здесь, в нескольких десятках километров от Иннокентьевки, на мысе Куегда (Невельской говорил Куэгда) тогда еще капитан второго ранга Геннадий Невельской поднял русский флаг. Сначала, за своеволие, он был разжалован министром иностранных дел Карлом Васильевичем Нессельроде в матросы. Но потом царь вернул молодому офицеру звание, наградил орденом Святого Владимира 4-й степени и сказал знаменитые слова: «Где раз был поднят русский флаг, там он опускаться не должен».
И вот теперь не Геннадий Невельской, а я стоял на балу в дворянском собрании. Точнее говоря, повзрослевший Никитка. В капитанском мундире, с эполетами и аксельбантом. В белых перчатках. При золотом кортике. И Катенька Ельчанинова, блондинка 18 лет, блестящая выпускница Смольного института благородных девиц, приглашала меня на танец. Очень скоро она станет моей невестой, а потом и женой. Мы обвенчаемся 16 апреля 1851 года. Она разделит все тяготы Амурской экспедиции, вместе мы пройдем штормы, метели и бури. В Заливе Счастья мы поставим первое поселение русских и воздвигнем первый православный крест. С фрегата «Паллада» нам привезут пианино, и много еще веселья будет в нашем маленьком, всего на три комнатки, доме. И горе тоже случится в нем…
На Петровской косе мы потеряем двухлетнюю дочь. Тоже Катеньку. Матросы и казаки ее называли амурской барыней.
А пока…
Пока я неожиданно щелкаю сбитыми каблуками своих деревенских ботинок, похожих на бульдожьи морды, кивком головы небрежно отбрасываю прядь выгоревшей челки. Так в кино делают все белогвардейские офицеры. Закладываю левую руку за пояс и веду свою даму в центр зала.
Сударыня, вальс!
Оркестр, литавры!
И раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
Больше я уже
