греби вырывается и бьет меня под дых. Но за борт летит… Аркаша! Он тоже бросился помогать. В отличие от него, я не расстегнул страховочного ремня и остался на плоту. Аркашу река несет на камни. Он плывет в спасжилете по инструкции: на спине и вперед ногами! Милан и Петер с берега отстреливают из специального пистолета страховочный буй. Буй не долетает до Аркаши каких-то полметра. И тогда я наконец отстегиваю ремень и бросаюсь в бурлящий котел из валунов, пены и львиного рыка высокой и тяжелой воды, чтобы дотянуться до ремня спасжилета Аркаши!
Мне кажется, что он потерял уже и каску…
Просыпаюсь от страха и ужаса.
Страха невосполнимой потери и ужаса восхитительной – небывалой победы. Сто раз, во сне, словно наяву, вновь и вновь прохожу порог, который теперь увековечен в фильме и на обложке молодежного чешского журнала. Сто раз бросаюсь с высокого борта красавицы «Матильды». И сто раз прохожу Хелен, чтобы никогда уже к нему не возвращаться.
И возвращаюсь вновь и вновь.
А впереди у нас будет еще весь Енисей, огромная река. Мы прошли все его пороги. И мы дошли до Диксона. В Дудинке мы подарили детскому саду пианино, которое стояло у нас на плоту «Панорама». Плот, после Красноярской ГЭС, шел на камазовских покрышках.
И все мы выжили.
Сорок лет сплавов. Большие и малые, реки и речки Сибири, Якутии, Карелии, Дальнего Востока и Магаданского Севера. Плато Путорана, Шантарские острова, пещера Прощальная, самая глубокая на Дальнем Востоке, бухта Андреевка, Талаканский створ… Что еще?! Плотики, плоты, катамараны, байдарки, «пэсээны» (плот спасательный, надувной), черный дредноут Шуры Бланкова – друга из Хабаровска, рафты, сшитые в Москве на улице Красной Сосны, сверхмощная «Матильда» под командованием легендарного Штетины. Мирек сплавлялся в закрытой капсуле по китайской реке Янцзы. Сломал позвоночник… Чего только не было! Давно бы уже надо книжку написать про плоты и реки. Почему-то до сих пор не берусь. Наверное, потому что любовь к сплавам почти как любовь к женщине. Не требует огласки.
Но начиналось все с него. С плотика под названием Кон-Тики-Пыку. В деревне Иннокентьевке.
– Как будем гребь ставить? – Миша Комков долго рассматривал чертеж Женьки. Миха, несмотря на школьную отсталость, оказался лучшим плотником на нашей стройке.
– Вот смотрите: здесь пазы, куда вставляется штырь и закручивается гайками. Но сначала вставляется гребь. И не просто весло, а целиком вырубленная станина. Понятно! Штырь закрепляется… Но ведь там нужна смазка! Дерево не может тереться о дерево! Гребь разрушится. И тогда как? Зовите своего инженера, Жопика!
Решение требовало некой сметки, которой ни у меня, ни у Хусаинки тогда еще не было. В жизни взрослой Пыжик станет механиком на морских судах. Позвали Женьку-Печенье. Второе прозвище у него было Печенье. Бесконечно покупал пряники и хомячил их один. Делился редко.
Женька пришел, губку сразу прикусил. Увидел свой недочет. Женька был круглый «отличник», а мой подопечный Мишка Комок закоренелый «двоечник». С Женькой они были ровесники, хотя Мишка по учебе отставал на два года. А тут такое…
Получалось, что Комков умнее Розова?! Да, именно так и получалось. На следующий день после занятий к нам на бережок, по весенней грязи, прискакал на костылях, как большая, но подстреленная птица, Женькин отец, Георгий Ефимович Розов. Женька позвал его, чтобы посоветоваться. Меня всегда удивляло, как Георгий Ефимович ходит по грязным улицам на костылях, а его единственный ботинок сияет, надраенный бархоткой?!
Сиял он и на этот раз.
Учитель в удивлении покрутил головой и поцокал языком: «Ты смотри – понастроили! Умельцы…»
Плот стоял почти готовый. Оставалась гребь.
– А как к воде потащите? – спросил Георгий Ефимович.
Инженер-судостроитель оказался на высоте. Он показал полозья, которые снизу были прибиты к раме плота.
Хоть по снегу тяни, а хоть и по грязи!
Розов-отец удовлетворенно хмыкнул и присел на чистые доски.
– Вот, смотрите, – прямо на доске химическим карандашом Георгий Ефимович стал чертить схему крепления греби, – самое главное, сделать металлическую муфту. И поставить ее на то отверстие в греби, куда войдет штырь, и на место крепления… Трудно будет смастерить, но можно. А потом возьмёте с собой на борт банку солидола и будете смазывать место трения весла и станины. Хватит на тыщу километров!
Нам понравилось, что Георгий Ефимович уважительно сказал «возьмете с собой на борт». «Тыщу километров» мы проходить не собирались. Вся речка Иска от истоков до впадения была не больше ста километров.
Муфту Женька взялся делать сам. Никого не подпускал. Понятно, ведь он исправлял свою ошибку. И жесть добыл сверхтонкую, и гвозди какие-то сапожные. Наждачной бумагой полировал места соединения. Муфта была готова через пару-тройку дней, подогнана и оббита мелкими, но очень злобными гвоздиками. Подошла, как говорится, тютелька в тютельку.
Завтра-послезавтра на Амуре начинался ледоход.
Кон-Тики-Пыку был готов к плаванью.
Именно в один из тех дней праздновался день рождения Лариски Тепленькой. В какой – уж не припомню. И мы были приглашены на званый вечер в дом майора. А может, на смотрины.
Мы пришли с Хусаинкой за час до назначенного срока. Уже стемнело. Окна в доме Тепленьких светились только на кухне.
Хусаинка затоптался у калитки:
– Чего мы в такую рань приперлись?
Сам-то, наверное, знал – чего…
– Давай в окошко посмотрим?
Хусаинка засомневался:
– Так это… Нехорошо вроде как подглядывать!
– Нехорошо, – согласился я, – но мы ведь не в спальню заглянем. А только на кухню! Представь, что мы разведчики, подобрались к штабу фашистов!
Если бы майор Тепленький, командир вэчэ, охраняющий стратегический объект, – мы были уверены, что не просто стратегический, а чуть ли не атомный, узнал, с чем сравнивают его служебную квартиру, думаю – нас уже никогда бы не пригласили на чаепитие по случаю дня рождения его дочери.
Пыжик оказался максимально уступчив:
– А! Точно! Мы же не в спальню будем заглядывать, а на кухню!
Шурша подмороженным настом, пробрались под высокое окно кухни. Хусаинка пригнулся. Я забрался ему на спину. В окно было хорошо видно, что Лариса и ее мама занимались стряпней. Я не знал, что они делали. Старшая Тепленькая выдавливала из какой-то бутылки то ли крем, то ли желе, а Лариска размазывала его широкой лопаткой по светло-желтым коржам. Никаких тортов мы тогда с Пыжиком еще не пробовали. Я уже рассказывал про наши гастрономические утехи, достаточно примитивные.
– Ну, что там?!
Пыжик в нетерпении сучил ногами, как застоявшийся жеребчик.
– Не знаю… Сам посмотри.
Я спрыгнул и подставил спину Хусаинке.
Пыжик забрался на меня. Был он гораздо крупнее, а, значит, и тяжелее. Ноги у меня подкосились сами собой, и мы оба рухнули на снег.
У калитки заурчал и встал, скрипнув тормозами, «козлик» – прообраз нынешнего джипа. Во всей деревне было два «козлика». Один возил председателя колхоза Крутова, другой командира части, майора Тепленького.
Путь к калитке
